— Ну, хоть поспать дали.
Я услышал его. Я ведь акустик. Второй на флоте. Таких больше нет. Я кивнул рядовому. Не особо стараясь подбодрить.
А когда повернулся, дикарь уже стоял в метре от меня и больше абориген не улыбался. Я тоже кивнул ему и сжал крепко палку. Знал, что проиграю, но не думал, что так быстро. Удар у противника получился молниеносным. Когда я стал медленно падать, у меня из глаз посыпались разноцветные черточки. С шипением они уходили в мокрую землю. Опережая друг друга и торопясь. Наконец тело рухнуло. Набирающей дикий ритм, раскрутился юлой тонкий звук. Мягкая подушка прелой листвы приняла разбитую голову, и я еще успел подумать: «И чего не лежалось? Зачем отрыл себя?»
— Морячок, — донеслось до потухающего сознания отчаянный крик. — Морячок!
6
— Морячок, ты живой? — услышал я знакомый голос. Приоткрыл глаза — мир вращался и туманился. Хотел ответить, не смог. Не везет.
— Мычит вроде? Или показалось? — кажется, Илья говорил.
— Думал, никогда из комы не выйдет, — а это досадный голос капрала.
— Морячок! Морячок! — а это горячие слезы Сережки. Нет. Ну, хватит. Все лицо залил и теперь по шеи течет. Я закрутил головой и попытался окончательно проморгать веки.
Увидел перед собой старика, вместо новобранца. Прохорович тряпкой обтирал мне лицо и шею, хмурясь, как обычно: седые брови колючим кустом свисают с переносицы. Поморщился, видя мою реакцию:
— Лежи спокойно. Воды больше нет. Рана твоя кровит. Обрабатываю.
Я огляделся. Свежесрубленные ветки. Потолок переплетен замысловатым рисунком. Сквозь щели яркое солнце пробивается. Оно меня и удивило: ослепило глаза и рентгеном просветило душу. Отсканировав, и ничего не найдя в черной пустоте, требовательно застучало в мозг. Я поморщился от головной боли.
— Солнце? — спросил я нерешительно. Больно не вязалось в сознание: свинцовое небо, не прекрающийся дождь и вдруг ясное солнце. Из зеленных крон далеких деревьев наперебой щебетали непуганые птички: весело и мирно. Капрал хмуро кивнул.
— Не жарит. Хорошо.
— Ага. Курорт, — тут же отозвался Илья и сокрушенно тихо добавил, ругаясь, — три дня до дембеля не дожил. Я же маме обещал вернуться.
— Морячок. Морячок! — обреченно застонал Сережка. Я, кстати, его и не видел. А показалось, что голос рядом звучит.
— Где мы? — осторожно спросил я, не понимая.
— В клетке, — уныло протянул Илья и попытался поймать на потолке маленькую коричневую ящерку. Та оказалась проворнее и быстро исчезла между свежесрубленных сучьев. Понятно, с голоду не умрем.
— У нойдманов. — подтвердил старик и добавил. — В лагере.
Я помолчал, обрабатывая информацию. Когда успели? Пропустил дорогу. Ничего себе у дикаря удар.
— Я так долго находился в коме?
— Нет. — Капрал задумался. — Не долго. — И тоже вздохнул обреченно.
Я не понял, что его так выбило из колеи уверенной харизмы. Ведь, непрошибаемый ничем солдат. Заслуженный ветеран и пример для любого подразделения. Таких даже на флоте уважают и ценят. А на пенсии непременно делают старшим смены охраны в супермаркете.
Попытался сесть.
— Лежи, — посоветовал Прохорович. Я заметил, что на нем нет свежих ран.
— Но лагерь… слишком далеко.
— Смотря для кого, — старик снова вздохнул печально и безнадежно.
— Для всех… — Я все-таки сел. Стало дурно. Капрал поморщился.
— Я же говорил: лежи. Слишком быстро хочешь подняться. Минимум два дня будешь лежать.
Илья коротко хохотнул, покрутил головой, промолчал. Но я понял. Нет, у нас двух дней.
— Может ты объяснишь? — с надеждой спросил я у него.
— Могу, — легко согласился здоровяк, кивая. Он вообще мог многое объяснить и ответить на любой вопрос.
Но на своем уровне.
— Что? Лагерь нойдманов был близок? — предположил я, видя ответ. — На другой поляне?
— Нет, — Илья затряс головой и приблизился, нависая. — Далеко. Очень.
— Тогда как…
— Понимаешь, — начал капрал, беря инициативу на себя. — Они ходят по- другому.
— Как это? — прошептал я. — На руках что ли?
— Сам видел, — поддакнул Илья, подтверждая слова старика и не оценивая мой простой морской юмор. — Жуть!
— Местные могут изменяться. Не встречал раньше таких? Да, кого я спросил! Ты кроме рыб никого и не видел.
— Видел, — сразу огрызнулся я, — морских звезд видел и ежей.
Капрал выжал тряпку в битую деревянную плошку. Посмотрел на кровавую жижу и продолжил:
— Здесь, на этой колонии аборигены живут не так, как мы. Это для нас их мир из дождя и туч, а для них — светит солнце. Мы вроде бы живем в одном дне, но видим его по-разному.
— Как такое может быть, — прошептал я, а сам подумал: «что сделали с солдатами? Нас же обратно в армию не возьмут!» Илья кивал, соглашаясь.
Старик посмотрел на меня печальными глазами. Устало прислонился к веткам спиной, морщась. Лицо его не привычно осунулось, сползая к низу, в след за усами. Грязная кожа пожелтела. Губы мелко подрагивали.
— Как? — переспросил он, кряхтя. — Думаю, мир параллелен. Он может быть даже не двойной. В одном живем мы. В другом нойдманы. В третьем — третьи лейтенанты, например. Это не все. Я говорю то, что вижу. А начал с того, что нойдманы могут изменяться. Трансформироваться. Менять сущности. И кажется, менять время. Подстраивать под себя. И тогда они открывают двери между мирами. И шагают.
— Точно, — уныло поддакнул Илья, а Сережка добавил:
— Топор отобрали, — и тяжело вздохнул. Для парня тоже мир рухнул.
Капрал замолчал, а я его не перебивал, слушая, холодея. Старик упорно крутил тряпку в пальцах. Выжимал. И не мог выдавить из нее ни капли.
— Я слышал об этом. — Прохорович потер потную шею тряпкой. Мало заботясь о гигиене — пару секунд назад обрабатывал мне рану на голове и, я понял, как всё плохо на самом деле. — Думал россказни. Но мы шли через время. Через поток времени. Сокращая дистанцию до лагеря. И вели нас не люди. Я не знаю, что сказать. Но эти существа трудно назвать людьми.
Кого тут ударили по голове? Что с ними сделали? Что происходит? Где бравые солдаты? Мы же из кордона! За нами титаны. Мы гордость любой полицейской армии: нас боятся все мирные жители.
— Чистая правда, — поддакнул дембель-неудачник, — вот почему я не хочу оставаться на второй контракт. И не нужна мне квартира на колонии, где местные жители могут при желании становиться, кем захотят.
— Но я видел людей, — осторожно начал я и был, конечно же, перебит.
— Видел он! Я тебе больше скажу. Я тут за восемь лет знаешь сколько аборигенок осеменил? А теперь думаю, а вдруг это были… вовсе не женщины. Вдруг это были… — Илья трагично замолчал и хлюпнул носом.
— Медведи? — прошептал ошеломленно Сережка.
Старик прокашлялся:
— Если принимали сущность женщины, то женщинами и были, — вздохнул капрал, а потом он вскричал. — Восемь лет! Нашел над чем страдать. Тридцать шесть лет! Не хочешь? И наша база здесь веками стояла. Да, при такой популяции мир может измениться через тысячу лет. Местных не станет. Останутся только дети солдат. Вот нойдманы и воюют. Вот и не любят нас. Ненавидят больше титанов.
Солдаты притихли. Я потянулся к разбитой голове.
— Не тронь! — сурово приказал вредный старик.
— Хочу. Чешется.
— Это нервное. Пройдет. Сейчас подсохнет и тряпкой обмотаю. Браслет на месте?
Я вяло поднял руку и показал шагомер. Аварийник призывно мигал, отсылая в космос данные: Великие Титаны, услышьте нас, пожалуйста. С меня пожизненный военный контракт, только спасите, умоляю. Не дайте сдохнуть на забытой всеми планете!
Прохорович сморгнул слезу.
— Теперь, если и отберут, то не страшно. Найдут. Отомстят.
— Может еще выживем! — нашелся сразу с предположением Илья, — я — везучий.
— Ты может и выживешь, — сказал старик, трогая себя за ус, и трагично посмотрел на меня.
Я взялся за переплетенные палки, подтянулся, глянул на мир, щурясь от солнца. На хорошо вытоптанной поляне я увидел другие клетки. Между ними вилась почти белая тропка. А по ней бежал тощий мальчонка в оборванных синих шкурах и неторопливо, размеренно шагал дикарь, ловко отправивший меня недавно в нокаут.
6.1
Я вздрогнул, борясь с паническим ужасом. Попытался вжаться в тень. Слишком абориген выглядел уверенным в себе. Лицо, заросшее густой бородой, выдавало в нем человека, привыкшего повелевать. Глаза посверкивали из-под высокой изломленной меховой шапки. И хоть мужчина и выговаривал тихо мальчонке, ничего не могло скрыться от быстрого, пристального взора.
— Чего ты? — недовольно спросил Илья, когда я в него вжался.
— Еще клетки, — сказал я, отодвигаясь. — В них люди?
— Наши, — уныло сказал капрал. — Солдаты.
— Нам даже не обрадовались, — сказал Сережка. — Почему только не понятно. Мы же новенькие.
— Это тебе не понятно. Мне понятно. — Огрызнулся Прохорович. Я поёжился, вспоминая пилота в камне. Панический ужас захлестнул меня с новой силой.
Мальчик остановился возле ближней клетки. Присел на корточки. Озорно улыбнулся глядя на пленников. Закрутил головой. Подпер подбородок грязными ручками. Нахмурился. Из клетки потянулась дрожащая рука солдата:
— Выпустите нас. — Умолял он. — Мы ни в чем не виноваты. Мы — миротворческие войска. Мы спасаем вас. — Пехотинец задумался от чего мы можем спасать местных коренных жителей, живущих на планете веками, и уверенно закончил. — Спасаем вас от невежества и мрака.
Мальчик не испугался. Напротив, ситуация его позабавила, он радостно улыбнулся и медленно потянулся к вытянутой руке.
— Рота, — предостерегающе сказал дикарь, ускоряя шаг, и приближаясь к клетке. Мальчонка молниеносно дотронулся до руки солдата. Кожа в этом месте почернела и сразу обуглилась, запузыриваюсь сползая мясом с кости. Рейнджер отчаянно закричал. В клетке встревожились его товарищи, сначала придвигаясь к несчастному, затем резко отстраняясь. Загомонили все разом. Дикарь подошел к клетке и с размаху пнул ее ногой. Шаткая конструкция дрогнула. Пехотинцы притихли. Я видел совершенно дикие лица, побелевшие от страха, и рейнджера, до которого дотронулся мальчик.