Будто все беды в мире от мужиков идут.
Вот и ловят всех мужиков окрест: кого сразу убивают, кого сначала используют.
Потом-то все одно убивают.
Да и пользуют не просто так, для любви, а чтоб дети были.
Девочек по-своему воспитывают, а мальчиков новорожденных в жертву Богоматери приносят.
На кол сажают, в смысле.
Причем, что характерно, – исключительно на осиновый.
Да так, чтобы тот прошел через самое темячко.
Особенно, вздыхал, крестясь на забор, наш Гаврила, – девки лютуют те, что помоложе.
Сиську себе отрезают одну, чтоб драться сподручнее было. Или не отрезают – прижигают с младых лет.
Этого Гаврила не знал.
Все одно – было противно.
Баб в монастыре, вроде как, кстати, много собралось.
Отовсюду ехали.
Уже все окрестные деревни заселили. Да и техники у них там много, оружья.
Богато живут.
А посты их – так вообще по всему Валдаю стоят, а ежели по трассе, так там аж от Вышнего Волочка до Великого Новгорода, древнего мертвого города, про который по местным лесам ходили истории одна страшнее другой.
И еще они по озерам на досках ездят.
Девки эти, в смысле.
С парусом.
Быстро так.
Ни одна лодка не уйдет.
И стреляют метко.
Говорят, их та девка-сектантка учила, она сама с югов откуда-то, то ли армянка, то ли аж, говорят, – турчанка, в роду которых из поколения в поколение передавали древние знания по женской линии.
Сейчас-то она, правда, уже совсем не девка.
Черной матерью сама себя величать велит.
Мымра, она сама по себе старая, конечно, в морщинах вся, как вареная в мундире картошка, говорят.
Только волосы на голове рыжие, как корона золотая…
…Я возблагодарил судьбу за то, что не полез тупо по трассе. Там бы нас, похоже, и встретили…
О Валдайской крестьянской республике аборигены не слышали. Ровным счетом ничего. Только пожимали плечами: мол, и не было такой никогда.
Если б была, знали.
Точно.
Бабы, те – да, богато жили.
Но с ними не договоришься.
Можно было возвращаться.
Но тут пьяно уперся Пупырь. Типа, у вас амнистия – только в случае удачи.
Так что давайте-ка, вперед.
Я плюнул, объявил на завтра дневку и завалился спать.
С утра разберемся.
Пристрелить его, что ли?
Нельзя…
Тогда и Ивана придется мочить.
И референтов его.
А если мы вернемся, да еще и без представителя Крыльев, тут уж нам точно никакая амнистия не поможет…
Что-что, а за своих Крылья рассчитывались просто.
Без суда и следствия.
Дилемма, бля.
Ладно.
Утро вечера мудренее…
…Сразу же после завтрака я собрал офицеров отряда на совещание.
Туда же пригласили и Пупыря с Иваном.
Ничего не попишешь.
Решение надо принимать коллегиальное, блин. Такая вот заморочка.
Совещание длилось ровно пять часов, причем безо всяких перерывов и перекуров.
Мы с Пупырем разлаялись просто вдрызг.
Иван, слава Богу, занимал выжидательную позицию.
Пока эта скотина не выложила своего главного козырного туза:
– В столице голодают люди! – патетически воскликнул он. – И я согласен договариваться хоть с чертом, хоть с дьяволом, а не то что с простой женской общиной…
Я прекрасно понимал, что ему глубочайшим образом насрать на всех голодающих вместе и по отдельности.
Чиновники в столице никогда еще не бедствовали.
И тем более, не голодали.
По крайней мере, на моей памяти.
Подонок просто бился за место потеплее и похлебнее. Или власти хотел покруче и побольше, есть такие наркоманы.
А, может, просто в детстве кошек мучил.
Не знаю.
Но после этих слов с ним согласился Иван.
Всё.
Мне пришлось отступить.
А Пупырь еще долго разглагольствовал, что, судя по наличию у монахинь большого количества техники и оборудования, они вполне цивилизованны, и значит, с ними можно и нужно договариваться.
А аборигенам, рассказывающим всякие страшные сказки, верить особо не стоит – темные они.
Женщины всегда были мягче и мудрее мужчин.
Тут даже Иван сплюнул.
Пупырь, видимо, просто никогда не видел женщин-боевиков.
А вот «крылатому», похоже, приходилось.
Мне тоже.
Не приведи Господи…
Но, тем не менее, идти к ним в лапы, судя по всему, все-таки придется.
Контракт положено отрабатывать до конца.
Даже такой.
Иначе потеряешь стержень.
А потерявший стержень в наших делах всегда рано или поздно зарабатывает пулю в голову.
Я велел офицерам приготовить технику и объяснить личному составу, чтобы были готовы ко всему.
Впрочем, это было лишнее.
Насколько я знаю своих ребят, они всегда ко всему готовы.
Такие дела…
…Совещание закончилось, и мы пошли обедать, после чего я отправился прогуляться по поселку.
Прихватив с собой Веточку и Гурама.
Мне с ними нужно было кое-что обсудить вдали от посторонних и излишне любопытных глаз.
Пошушукаться.
Так, на всякий случай.
Иван это явно заметил, но вмешиваться не стал.
И правильно сделал.
На следующее утро мы выступили и без особых приключений добрались до Фирово.
Деревня была мертвой, и нас там никто не беспокоил.
А вот во второй половине следующего дня, под самым Куженкино, мы нарвались на вполне себе грамотно организованный блокпост.
Я махнул Веточке рукой, взял белый флаг, и мы с Иваном медленным шагом двинулись в сторону перекрывающего дорогу укрепления. Пупырь благоразумно остался в броневичке, мотивируя это тем, что его дело – вести переговоры с руководством, а не с полицией.
Он так и назвал их – «полицией».
Клинический идиот.
Мы с Иваном переглянулись, и он только слегка пожал плечами.
Ну и хрен с ним.
Навстречу нам из-за мощных бетонных плит вышли две девки в зеленом лесном камуфляже, постарше и помоложе.
Правой груди не было у обеих.
Зато автоматы были ничего. Старые, но вполне надежные «калаши».
Очень хорошая машинка, надо сказать…
Мы остановились шагах в двадцати от укрепления.
Иван, козырнув, представился:
– Командир летучего отряда Центрального Крыла Иван Яресько. Мой ранг – третий, что позволяет мне говорить от имени Крыла с любым сильным и слабым. И моя воля – это воля всего Крыла, а мое слово – это слово всех Крыльев.
Опаньки…
А он, оказывается, хохол…
Пришлось тоже представиться:
– Командир отряда сопровождения капитан Князев.
Офицерского звания меня, к счастью, пока еще никто не лишал. Некому было.
Мне показалось, что услышав мою фамилию, «крылатый» почему-то вздрогнул.
А вот на девок наше представление явно не произвело никакого впечатления.
Они даже бровью не повели.
Напротив, та, что помоложе, обратилась к той, что постарше, так, будто мы были абсолютно пустым местом:
– Слышь, Настен, а эти обезьяны еще и разговаривают…
Говорить такие слова в присутствии орденца третьего ранга, да еще и после ритуального приветствия было как минимум неразумно.
В лучшем случае просто зарежет.
Какими бы ни были эти фаши, но к своим словам и ритуалам они относились более чем серьезно.
Верность и честь, делай что должно и будь что будет.
Прочая лирика.
Но резали они за эту самую лирику почище, чем любой криминал за арифметику.
Орден многие не любили, но не считаться с мнением «крылатых» по тому или иному вопросу было глупо.
Прямых оскорблений Орден не сносил ни от кого и ни при каких обстоятельствах.
Такие дела.
Я боялся, что Иван не сдержится, но надо отдать ему должное, повел он себя молодцом.
Только глаза заледенели.
– На мне дело Крыла, – говорил он абсолютно ровно и спокойно, и это мне тоже понравилось, – поэтому вопросы чести мы оставим на потом. А пока…
– А пока ты заткнешься, животное, – голос у старшей из девиц был глубок и мелодичен, – и будешь слушать меня. Сейчас вы отдадите команду сдать оружие. И технику. Ваши ублюдки пристегнутся наручниками к машинам. Сами. Потом мы вас допросим.
Иван даже слегка растерялся.
Я – нет.
В экспедициях на кого только не насмотришься.
Ко всему привыкаешь.
К тому же, у меня в рукаве был туз.
И какой.
Я достал из нарукавного кармана сигарету. Не торопясь, прикурил. Выпустил дым прямо в лицо старшей девице.
Как ее там звали?
Настена, кажется…
– А что, если мы не послушаемся, а, Настена?
Младшая тут же схватилась за автомат. Старшая оказалась разумней, поэтому и осталась в живых.
Андрюша Шпак редко когда промахивался.
Настена побледнела.
Но еще больше она удивилась, когда из-за ее же укреплений ленивой походкой вышел Веточка и встал – в картинной позе, небрежно пощелкивая по голенищам десантных полусапожек тонким прутиком.
Пижон.
Я еще раз выпустил струйку дыма прямо ей в лицо.
Такие лица случались иногда у чересчур самоуверенных криминалов, когда до их куцых мозгов наконец-то начинало доходить, что такое настоящий спецназ.
Тот, который учили убивать и умирать.
Хорошо учили.
Накрепко.
– Ну, что, мандавошка, теперь поговорим?
Она даже не пыталась применить оружие. Просто не понимала, как такое может быть.
Не понимала – и всё.
Я влепил ей легкую затрещину и отобрал автомат. Хорошая машинка. Пригодится.
Веточка сплюнул.
С презрением.
Я повернулся к нему.
– Все в порядке, командир. Даже убивать толком никого не пришлось. Так – одну-двух. Остальных просто повязали. Их же ремнями. У них там такой бардак. Даже дозоры в лесу не выставляли… Коровы…
Я подошел к старшей, взял ее двумя пальцами за подбородок и с силой толкнул на бетонные плиты блокпоста:
– Ну, что, Настена, это тебе не мужиков деревенских по окрестностям гонять, а?!
Ее глаза расширились. Можно было качать. Но тут сзади негромко кашлянул Иван.