– Это еще почему?
– Не знаю. Хочешь верь, хочешь не верь. Оборотни там. Гнусь. Пули не берут.
– Как это не берут? – удивляюсь. – Ты, старик, наверное, что-то путаешь. Пуля, она дура. Факт научно и практически доказанный.
Морщится.
Жмет плечами.
Гримаса – будто ребенку что-то объяснить пытается.
Таким эмоциям веришь по-любому.
Ага.
– А вот так и не берут, – вздыхает, пожимая плечищами. – Говорю ж – оборотни. Там лет сорок назад какой-то завод военный чечены долбанули – пол-области, говорят, передохло. Может, мутанты, может, еще хрень какая секретная. Здоровья – что у твоего мамонта. Стреляй, не стреляй. Грязные, падлы, здоровые…
– Ты сам-то по ним стрелял? – смотрю внимательно.
Таких легенд…
– Стрелял, – кивает, как чему-то обыденному. – И не раз. Без толку. Хорошо, что они из Диких земель далеко не выходят. Мы ели ноги унесли. Еще раз говорю: хочешь верь, хочешь не верь. Воля твоя.
Н-да…
Напугали тебя, парень…
И не хочу, и не верю.
Но выступать, тут ты прав, лучше все-таки с утра.
А посему – заночуем.
…Я поднял отряд, как только небо начало сереть. Прогрели машины, плотно позавтракали.
Раздали сухой паек, на обед останавливаться я сегодня не собирался.
И – с Богом тронулись…
Ну, с Богом или без Бога, это еще как посмотреть.
Но тронулись.
До Жирнова, Сергей был прав, добрались без особых приключений.
Брод был узенький, дно скользкое, но с грехом пополам джипаки прошли своим ходом.
А вот с грузовичком пришлось повозиться.
При помощи сложного сооружения из лебедок и намотанных на колеса цепей мы его все-таки перетащили.
Было только три «но», и их хватило, чтобы полностью испортить мне настроение.
Да так, что попавшемуся под горячую руку Веточке я чуть шею не свернул.
Во-первых, мы все стали мокрые, грязные и злые. Особенно досаждало, что мокрые.
Не май месяц.
Во-вторых, переправа заняла в общей сложности часа полтора в ледяной воде.
Я вообще не сторонник закаливания, а наше нынешнее купание называлось совсем нехорошо.
В лучшем случае: «Здравствуй, простатит!», в худшем – «Привет, двусторонняя пневмония!».
Только этого и не хватало.
В-третьих, мы умудрились залить у грузовичка движок, а это задерживало движение еще часа на полтора, что, в связи с полученной накануне информацией, было абсолютно недопустимо.
Если эта информация была верна хотя бы на десять процентов, ночью нас здесь просто изжарят.
Как котят.
Так что грузовичок с тяжелым вооружением и продовольствием пришлось элементарно бросить.
А это не только означало бессмысленность полуторачасовых трудов в ледяной воде, но и могло весьма неприятно сказаться на нашем дальнейшем продвижении.
Потом появилось и «в-четвертых», причем его появление было в чем-то даже приятным.
По крайней мере, мы забыли и «во-первых», и «во-вторых», и «в-третьих».
А заодно и согрелись.
«В-четвертых» на проверку оказалось орлами атамана Голубя. Такой вот любопытный птичий гибрид.
Атаковали они нас жестко и умело.
Ситуация была, надо сказать, пренеприятнейшая.
Дороги не было, было – направление.
Ямы, колдобины…
Словом, мобильности – никакой.
А «орлы» атаковали нас в конном строю.
Не знаю, чем бы это все закончилось, если бы не усовершенствованные шахтерами бронеколпаки на джипах.
Плюющиеся во всех направлениях раскаленным металлом модернизированные ДШК – штука абсолютно негуманная.
Особенно по отношению к людям, оказавшимся на открытой местности.
Словом, в этой олимпиаде победили наши атлеты.
По очкам, но почти что вчистую.
Наши потери свелись к раненому в руку Гурамову силовику и вывихнутой ноге одного из Веточкиных разведчиков.
Последнюю травму, причем, нанес не боец атамана Голубя, а его лошадь в момент поимки.
Веточка трезво рассудил, что по таким дорогам ездить на «Харлеях» бессмысленно, и решил перейти на более соответствующий данной местности вид транспорта.
Лошадки у атамана были низкорослы, мохнаты и злы до неимоверности. Но Веточкиным «девочкам» все-таки уступали.
По крайней мере, в злобности.
Так что животинам пришлось подчиниться.
Правда, нанеся несколько укусов, один удар копытом и один вывих. Парень, оказавшийся не таким опытным наездником, как остальные, вылетел из стремян на первой же свечке.
К счастью, лошадь никогда не наступит на лежащего человека.
Даже такая зверюга – это, видимо, у них заложено на генетическом уровне.
По крайней мере, так говорят.
Может, и врут, конечно…
Изловленные твари злобно храпели, взбрыкивали, косили глазами в сторону, но – подчинялись.
Силу они уважали.
Особенно, если эта сила могла хлопнуть тяжеленным кулачищем между ушами.
Наверное, неприятно.
Но выбор невелик.
Получив по заднице, Голубевы «орлы» моментально успокоились. Тацинскую мы миновали безо всяких приключений. Видимо, атаман проявил разумную гибкость, решив, что если уж дичь не по зубам, то пусть себе едет куда хочет.
Я думаю, что он и из станицы ноги сделал.
По своим срочным атаманским делам.
Так, на всякий случай.
Вдруг мы захотим его навестить?
Здоровьем, к примеру, поинтересоваться…
Судя по всему, Голубь решил, что интересующая нас информация относится к разделу совершенно секретной…
И делиться ею с нами не торопился.
Впрочем, мы и не настаивали.
У него свои дела, у нас – свои…
…Дорога на Константиновск (живучи же прежние названия!) была и вправду похожа на дорогу в ад.
Причем благие намерения, которые, по идее, должны были ее мостить, на проверку почему-то постоянно оборачивались очередной кучкой оборванцев, пытающихся нас разорвать.
Зачем им это было надо – совершенно непонятно.
Мы были явно сильнее, а переводить боезапас на дичь, которой все равно не поживишься, как правило, не в обычаях прагматичных до безобразия аборигенов.
Но эти земли, наверное, неслучайно назывались Дикими.
В течение последних двух часов на нас нападали ни много ни мало – пять раз.
И это несмотря на работу Веточкиных дозоров.
У нас уже было трое убитых и с десяток раненых.
Красотуля перебралась в идущий в глубине джипак – помогать не вполне боеспособному Гураму с перевязками и обезболивающими.
А потом нам попался этот оборванец.
…Он сидел у дороги не скрываясь и кинулся на передний джипак, как только позволило расстояние. Ребята, разумеется, открыли огонь, но это не произвело на него ни малейшего впечатления.
Как он умудрился вырвать голыми руками бронированную дверь боевой машины, остается для меня загадкой до сих пор.
Через пару минут все было кончено.
Из «Хаммера» буквально выпал залитый кровью и бледный как смерть Андрон. Когда мы подошли поближе, стало заметно, что у него трясутся губы.
Я вспомнил, как он, весело и яростно матерясь, шел в полный рост, поливая свинцовым дождем позиции ингушских ваххабитов под Назранью, и мне стало по-настоящему не по себе.
Перед джипаком сидел студень.
Размазня.
Слякоть.
Я влепил ему пощечину.
Потом немного подумал и влепил еще одну.
Трястись он вроде бы перестал.
– Ну?!
Он молча кивнул в направлении джипака.
Я заглянул внутрь.
Лучше бы я этого не делал.
…Бойцы были не просто убиты.
Они были разорваны.
По всему внутреннему пространству боевой машины валялись куски человеческих тел.
На меня глумливо смотрел чей-то карий глаз, и я так и не смог вспомнить, чей.
Он лежал отдельно.
А поверх всего этого фарша животом вверх валялся оборванец. Из его левой глазницы торчала, как антенна, рукоятка наградного кортика, полагающегося в комплекте с орденом Севастопольской русской славы.
Во всем отряде такой был только у Андрона.
Хороший кортик.
С серебряной насечкой.
Меня вырвало.
Потом я достал носовой платок и тщательно вытер губы.
Не глядя протянул руку назад, и кто-то, судя по всему Чарли, вложил в нее флягу.
По-моему, там была пятидесятиградусная шахтерская водка.
Я не понял.
Когда я прикуривал, руки уже почти не дрожали.
Повернулся к Андрону, протянул сигарету, дал прикурить. Ему, судя по всему, тоже налили.
Или мои пощечины помогли.
– Рассказывай.
Он пожал плечами.
Затянулся.
– Нечего рассказывать, – прикрывает глаза. – Я ничего и не понял. Когда он к машине рванул…
Молчим.
Жду.
Иногда людей не нужно торопить, я знаю.
Сейчас с мыслями соберется…
– Короче, Вовчик даже дверь хотел открыть: без оружия же мужик-то, – Андрона передернуло. – Но он сам… открыл. Вырвал начисто. С мясом. Тут уж, понятно, мужики пальбу подняли. В упор били. А ему – хоть бы хны. Я за рулем сидел. Даже не помню, как… кортиком, в глаз. Попал. Потом. Пока ремни отцеплял…
Я сел рядом.
Точнее – сполз.
Что же это делается, дорогие мои?
– Капитан! – голос у Веточки был удивленный.
Удивленный, но не напуганный.
Интересно, я когда-нибудь смогу встретить что-то такое, что по-настоящему напугает моего верного адъютанта?!
Кстати, что он здесь делает?!
Дозорный, мать его…
– Капитан, – мнется, – тут…
Я поднял голову и увидел его глаза.
Видимо, он только что заметил вытекающую из-за сорванной с петель бронированной двери джипака кровь.
Она не капала, она именно текла.
Тонкой такой струйкой.
– Ну, что у тебя там?
На меня неожиданно накатила давящая, душная усталость.
Такая иногда бывает после проигранного вчистую боя.
Почти апатия.
– Что…
– Заткнись, – морщусь. – Лучше докладывай, с чем пожаловал?
– Тут… это, короче, поговорить с тобой хотят…
Я устало поднялся на ноги:
– Кто?
Веточка только кивнул головой.
Назад.