– Они хотели уничтожить все, – сказала Эзабет. – Ты понимаешь, что это значит?
Я пожал плечами. Ну да, наверное.
– Кто-то не хочет, чтобы я получила данные Малдона. Тут уж точно что-то нечисто. Непременно.
– Ну, теперь все сгорело.
– Завтра я пойду прямо к маршалу!
Да, мы такие твердые и решительные. И совсем беспомощные от усталости.
– Здорово ты со стрелой. Впечатляет, – заметил я.
– Да, – прошептала она.
Что да, то да. Неловко выходит. И ощущаешь себя последним кретином.
– Тебе надо отдохнуть. Поспи сегодня здесь, – предложил я.
Она запротестовала, но я поднял ее, будто котенка, и уложил на мои свежестиранные простыни. Эзабет не унималась, но язык заплетался, слова делались все тише и неразборчивей, а потом она захрапела – на удивление, громко для такого крохотного тела.
А я понял, что сделал выбор – вопреки здравому смыслу, закону и моей сделке с вороном. Я выбрал, и отчего-то сделанная глупость не казалась такой уж мрачной. Думаю, на самом деле и выбора-то не было. Зовите это мальчишеской наивностью, интуицией, идиотизмом – да пожалуйста. Просто с того мига, как я увидел Эзабет снова, я стал рядом с ней. Права она или нет – я за нее. Я убедился: ей хотят помешать. Сегодня враги пытались убить ее. Возможно, они попытаются еще раз.
Я сел лицом к двери, уложив меч на колени.
Что ж, пусть попробуют.
Глава 12
Я с трудом разлепил веки. В кресле спать скверно. Все затекает и болит.
Эзабет не было. Она ушла в ночи, словно раскаявшаяся в измене жена. Мне стало обидно и горько, будто она и в самом деле была моей сбежавшей женой.
Ее деньги красовались на столе, как дешевая шлюха в витрине. Дерьмовый у них вид, честное слово, даром что золото. И будто в душу смотрят с укоризной. Я плюнул, напялил плащ и поплелся на холод.
– Большой Пес говорит, тебе не стоит опять мешаться со сливками, – заключил Тнота, когда я описал ему свои горести.
Хоть был всего час пополудни, Тнота уже раскупорил бочонок темного эля. Было бы грубостью не разделить его с другом.
– Оно подозрительно, когда ты свой совет вкладываешь в божьи уста, – заметил я, взгромоздив ноги в сапогах на лавку.
– Капитан, какая разница, откуда добрый совет? – сонно зевая и почесывая темное пятно на животе, спросила Ненн. – Наверное же, ты с нее недурно забашлял.
– Ну да.
Хорошие новости: Ненн снова на ногах, на пузе – клякса, но никаких дыр и вони. Ненн притащила в буром бумажном пакете груду красных перечных стручков, вынула один и зачавкала, пожирая вместе с семенами. Я поморщился. Она заметила, пожала плечами и запихала в рот еще один.
– Ну, что поделать? С тех пор как заштопали, мне только их и охота. Во рту гребаный вулкан.
Она протянула здоровенный стручок мне. Я вежливо уклонился.
– Ну, по крайней мере, твои свидетели не станут болтать на всех перекрестках, – указал Тнота. – Однако лучше бы тебе вымыть руки.
Он прав. Под ногтями – слой запекшейся крови. Совать нож между ребер – грязная работа.
– Есть хоть малейший шанс, что пырнутый вылез из дому? – осведомилась по обыкновению прагматичная Ненн.
– Нет. Он сгорел, – удовлетворенно сообщил я.
Сгореть – скверный конец. Но мое сострадание целиком уходит на сирот и щенков. И в моем списке претендентов на сочувствие они гораздо выше поджигателей и засранцев.
– Но другой тип, который с татуировкой роз на руках, знаком со мной. Ну, или, по крайней мере, смог распознать.
– Как ты определил?
– Он назвал меня капитаном. Может, случайно обмолвился.
– Тебя знает всякий, кто хоть малость околачивался в Валенграде последние двадцать лет, – заметила Ненн и сочно чихнула, брызнув из носу перечной жижей.
Затем Ненн снова вгрызлась в перец.
– Ребята с Помойки, солдаты, наемники. Мать их, даже торгаши в лавках.
– Для торгаша он слишком ловко вертел железом. Эти типы не грабили, они пришли в дом Глека, чтобы уничтожить. А там книг на многие тысячи. Такие места идут жечь только по приказу. И я хочу знать, чьему приказу.
– Тебе ведьма заплатила или ты нюхаешь по собственному почину? – кисло взглянув на меня, осведомилась Ненн.
Затем она плюхнулась на скамью и щедро налила себе эля.
Эх, красотка Ненн злится. Так и хочется вздыбить шерсть и зашипеть на нее, уйдя в глухую оборону.
– Всегда стоит знать, с кем дерешься. Ты ж знаешь, как у меня с неоконченными делами.
– Поскорей им нож под ребро, – вставил Тнота, всегда готовый помочь.
– Или топор. Или костер. Да наплевать что, лишь бы закончить. К тому же скоты сожгли дотла дом Глека. Хороший дом. Если Глек вернется, будет очень недоволен.
Мы немного потрепались об этом. Когда пьешь посреди дня, легко забыться за болтовней. А Глек был одним из нас. Будь он в городе, возможно, сидел бы сейчас за нашим столом.
Из задней комнаты вывалился гологрудый юнец-фраканец, той же крови, что и Тнота, с такой же курчавой жесткой черной шевелюрой, но вдвое моложе моего напарника. Юнец пробормотал что-то на гортанном гнусавом фраканском, раздраженный Тнота гаркнул в ответ. Фраканец пожал плечами и скрылся из виду. Мы с Ненн переглянулись. Мы давно уже перестали расспрашивать Тноту про его нескончаемый поток разнообразных гостей. Иные фраканские обычаи ни за что не понять.
– Может, мне поискать Эзабет? – предположил я.
– Ты и без того по уши в ее нужнике, – сварливо заметила Ненн.
Из ее глаз струились слезы. От перечного духа мне щипало ноздри, хоть я и не прикасался к едким плодам. Чокнутая сука. Магическое лечение иногда всерьез меняет людей.
– Я знаю, ты сливки не перевариваешь. Но я нутром чую: ей надо помочь. Она ведь работала с Глеком. Мне вроде как и должно лезть в ее нужник.
– Оставь ты в покое трехпалую суку. От нее тебе всех благ, что дождь из дерьма, – не унималась Ненн.
Она то стискивала зубы, то с шипением втягивала воздух, чтобы охладить рот. Она никогда не любила знать, но Эзабет она, похоже, ненавидела.
– Я никогда не видел сливки, годные на что-нибудь дельное, – заметил Тнота, чтобы помирить меня с Ненн, и, желтозубо ухмыльнувшись, добавил: – Глядя на капитана, легко и забыть, какие титьки его вскормили.
Я не говорил им, что уже давно знал Эзабет. Для них она оставалась знатной бабой, чью карету мы самовольно изъяли. А я пытался напомнить себе, что и для меня она, в сущности, то же самое. И не важно то, что она прекрасна, могущественна, с нервами и волей, что стальные канаты. Не важно то, что рядом с ней меня словно несет на крыльях. Она богата, гениальна, ослепительна, энергична. Этим утром она сядет за свои теоремы, а я упьюсь еще до девяти утра в компании с южанином-извращенцем и безносой волчицей.
– Думаешь, твоя подружка настучит Железному Козлу о том, что это ты спалил дом Глека? – осведомилась Ненн, вытирая слезы.
– Мать его, нет! Чем меньше он знает, тем лучше. Да и когда я его видел в последний, раз, выглядел он хреново. Наверное, не выдерживает старик.
– Я его не виню, – заметил Тнота, потягиваясь и обдавая нас ароматом подмышек. – Маршал Вехзель с ребятами на Три-Шесть, наверное, уже обделались кирпичами. Думаешь, оно правда? Ну, про поход драджей через Морок?
Я покачал головой. Но не нашел силы сказать вслух.
Я провел день, обходя информаторов в Помойке, стараясь выведать хоть что-то о человеке с татуировками роз на руках. После впустую потраченного дня и порции вранья я возвращался домой под темнеющим небом и с удивлением увидел нищего мальчишку. Он шел ко мне. Нищие дети обычно прячутся по ночам, что весьма разумно. Я не люблю детей. Они напоминают мне о том, что у меня могло быть, и что у меня отняли.
Мальчишка шел прямо ко мне. Я сперва принял его за девочку, но затем распознал одного из маленьких слуг Саравора. Серое лицо, в глазах – ни капли страха. Паренек протянул руку, будто хотел передать мне что-то. Я остановился, сглотнул и подставил ладонь.
Ребенок уронил в нее голову скворца, затем ушел в темноту. Не стоит удивляться их бесстрашию. Любой страх улицы – ничто по сравнению с адом, куда эти дети возвращаются как домой.
На меня глядели мертвые птичьи глаза. Затем из клюва вырвалось тонкое пронзительное чириканье:
– Десять дней до первого платежа! Двадцать тысяч монетой или банковским векселем!
– А хоть как-то отсрочить можно? – пробормотал я.
Я не ожидал ответа, но птичья голова сумела выпихнуть из себя еще одно слово:
– Нет.
Черт возьми, похоже, она ухмылялась!
Глава 13
Прошла унылая неделя вонючего серого дождя и дешевой выпивки. За мной пришли люди Эроно.
– Тебя хотят видеть, – проинформировал меня Станнард. – Будь добр, не заставляй княгиню ждать.
Мне не нравился Станнард. Слишком уж он много извел воска на усы и слишком многое мнил о себе. Доверенное лицо княгини, надо же. Любитель выпятить дряхлеющую грудь. Мне захотелось послать его подальше.
Но я поехал с ним. Забрался в карету, раздираемый тревогой. Может, княгиня даст мне работу? Мне отчаянно нужны деньги, чтобы заплатить Саравору. А может, она узнала, что я был в доме Глека в ночь пожара? Я прямо ощущал, как судьба играет в орлянку над моей головой.
На пути через город карета подпрыгивала, толкала и пихала меня. Я думал, меня повезут на мануфактуру, но мы направлялись в Уиллоуз. Я увидел через окно резиденцию Танза: везде занавешено, в доме ни огонька.
– Будь добр, приведи себя в порядок, – посоветовал Станнард. – От тебя смердит так, будто ты неделю просидел в самой гнусной таверне.
Пугающе точное замечание. Остаток пути мы проделали в дружелюбном молчании. Нет смысла тратить слова на хама-выскочку.
Дорога в Уиллоуз оказалась не лучше любой прочей, то есть я ощущал каждый ухаб и колдобину, а выпивка в моих кишках переливалась, словно вода в трюме.
По сравнению с валенградской резиденцией Эроно, особняк Танза – просто убогая халупа. Огромные белые колонны в классическом стиле выстроились вдоль фасада, шириной превышающего длину иных улиц. Статуи полуголых забытых божков в драматичных позах стояли над лабиринтами из подстриженных кустов и клумбами с поздними летними цветами. Я правильно догадался насчет полированных древних доспехов, стоящих на страже устланных красными коврами коридоров, и глазеющих в никуда портретов высочайших предков.