– Я знаю, – ответил я и закрыл ладонью лицо.
Да, чертова чушь. Но ведь Глек Малдон, хотя и сошел с ума, был тем не менее прав!
– Я надеялась, что она опомнится и остановится, не успеет зайти слишком далеко, – угрюмо сказала Эроно. – Я не потеряла надежду даже тогда, когда Эзабет перед всем Советом обозвала меня заговорщицей. Теперь, по крайней мере, она не сможет повредить себе.
– Что с ней случится теперь?
– Она останется в Мод. Возможно, и к лучшему.
Я прикусил губу. Этого нельзя позволить. Я видел Эзабет рассеянной, не замечающей меня, почти одержимой, лихорадочно черкающей по бумаге. Я усомнился. Но я видел леди Танза и спокойной, методичной, чудесной. Конечно, фортуна переменчива и заносит куда угодно. Но в Мод Эзабет уж точно занесло зря. Она ищет ответы – как и я.
– Ваша милость, вы, я полагаю, могли бы использовать ваше влияние, чтобы вытащить леди Танза оттуда? Возможно, лучше было бы отправить ее в спокойное место, где о ней позаботились бы тщательней, как пристало даме ее положения?
– Обстоятельства не позволяют мне, – ответила Эроно. – Эзабет была слишком активной. И громкой. Якобы она пыталась опубликовать пораженческий, изменнический текст. Если я сейчас вмешаюсь, это будет означать, что я встала на ее сторону. Вы можете представить, чем это обернется для меня, если обвинения окажутся справедливыми. Эзабет забрали в Мод. Судя по ее писанине, ей сделали милость. Содержа ее в сумасшедшем доме, я, по крайней мере, смогу защитить ее. По закону, безумцев нельзя судить.
– Ваша милость, вы верите в то, что она затевала измену?
Я ступал по очень тонкому льду. Вряд ли Эзабет выдала то, что я помогал ей. Мне самому никак нельзя даже намекать на то, что я могу быть ее союзником.
Эроно глянула на дверь, чтобы удостовериться, что она закрыта.
– Искренне признаюсь вам: хотя моя кузина, возможно, и потеряла рассудок, я очень надеялась на то, что она сумеет окончить свое исследование. Результаты могли бы быть очень любопытными.
Эроно пожала плечами:
– Но что сделано – то сделано. Совершены ошибки. Я приложу усилия к тому, чтобы об Эзабет хорошо заботились. Возможно, она сумеет продолжить исследование за безопасными стенами Мод. Вы только представьте, а вдруг она права?
Я уже не сомневался в том, что она права. Уверенность сидела во мне крепче, чем тошный ком в глотке. Недаром явился Воронья Лапа. Он заставил меня помочь ей на Двенадцатой, потому что Эзабет важна.
Все. Я стасовал карты и набрал в руку. Я готов играть. И пусть у противников карты куда сильней. Но я буду играть не в их игру.
Я попрощался и ушел.
– Столько суеты из-за мелкой ведьмы? – осведомилась Ненн, когда мы торопились назад, в город.
– Похоже, да.
– И что в ней особенного?
– Она кое-что выяснила. Важное. То, что кое-кому не нравится. Мать их всех к черту, мы должны вытащить нашу ведьму.
Наверное, Ненн очень скверно глянула на меня. Конечно, у меня на затылке нет глаз, но она слишком уж стиснула пальцы, держащиеся за мою рубаху. Ненн никогда не любила голубую кровь, не хотела и пальцем шевелить ради знатных шишек. Может, я и зря взял ее с собой. Однако мне нужна Ненн. Так что уж лучше ехать поосторожнее.
Мод – старое здание, старше большинства валенградских построек. Два этажа, толстые каменные стены. Над высокими двухстворчатыми дверями – имя основателя, давно умершего полковника. Мод не всегда был домом умалишенных, но Валенград остро нуждался в месте, куда можно прятать безумцев.
Медбратья и врачи Мод носили длинные зеленые халаты и коричневые передники, аккуратные перчатки и небольшие тканевые маски, словно безумие – заразная хворь. Возможно, оно и вправду заразно. Это уж точно объяснило бы мои кое-какие недавние дела. А Ненн заметила, что со всеми этими прикрытыми харями Эзабет будет чувствовать себя как своя, родная. Да, в точку.
Я показал толстой хозяйке письмо Эроно. Хозяйка удивилась, но впустила. Она меня знала. Мне уже приходилось бывать здесь.
– Когда здесь гостил Малдон, мы приготовили для него особые покои, – ковыляя рядом с нами, радостно поведала хозяйка. – Мы полностью заложили кирпичами окна. Мы, знаете, ожидали, что он долго пробудет с нами, а он мог позволить себе комфорт, так что мы согласились заплатить каменщикам. Мы держали Малдона в уютных темных комнатах, ожидая конца работ, а когда все уже было готово, Малдон взял и сбежал. Такая растрата!
Да, растрата. И не только денег.
У двери стояла охрана: заурядно выглядящие люди в черных униформах цитадели. Они не слишком обрадовались нам, но здесь распоряжалась хозяйка. Интересно, как долго они намерены торчать у двери? Вряд ли в Мод ставят постоянную охрану даже к особо знатным пациентам.
За дверью обнаружились покои гораздо комфортнее моей квартиры: толстые мохнатые ковры, чудесные гобелены с деяниями святых духов. Мебель добротная, но старая. Должно быть, ее продал по дешевке кто-то знатный, вдоволь хлебнувший приграничной жизни и решивший сбежать от нее подальше, на запад. Комнату освещали только масляные лампы. Горевшая в них ворвань мерзко воняла. Зато ее свет нельзя сплести. Только свет лун поддается плетению. Искусственный свет дает лишь тошноту. Толстуха-хозяйка замялась. Ей очень хотелось послушать наш разговор. Я попросил оставить нас наедине, и она нехотя удалилась.
Из боковой двери вышла Эзабет, поправляя маску, похоже, раздраженная неожиданным вторжением.
– Они меня взяли, – сердито и обиженно пожаловалась леди Танза. – Как вы посоветовали, я вернулась в свой дом, а на следующее утро проснулась с мечом у глотки.
– Пардон, – изрек я.
Я мог бы сказать, что предупреждал ее, но какой толк? И выглядела она совсем не такой подавленной и угнетенной, как следовало, судя по обстоятельствам. На ней было элегантное кирпично-оранжевое платье до колен, отороченное черным, высокие сапоги.
– Я помню вас, – посмотрев на Ненн, сказала Эзабет. – Вы были на Двенадцатой станции. Вы сражались вместе с капитаном. Я благодарна вам за помощь.
Ненн лишь пожала плечами. Грубо с ее стороны. Конечно, если кого-то объявляют безумной, трудно относиться к ней, будто к графине. Но, судя по выражению лица Ненн, та намеренно была грубее обычного.
– Мне нужно вытащить вас отсюда. Приказ сверху, – сообщил я.
– От маршала Венцера? – спросила Эзабет.
– Выше, – ответил я и погладил руку.
Она еще болела, несмотря на то что кожа сделалась гладкой и целой. Я никогда не понимал работу магии. Рука не исцелилась – она стала как раньше. Будто раны и не бывало.
– И выше, и ниже одновременно, – пробормотала Эзабет.
Я кивнул.
– Оба вы свихнутые, – резюмировала Ненн и плюхнулась в кресло.
Моя Ненн не любит, когда говорят про непонятное. Она, конечно, многого не понимает, но привыкла к тому, что все непонятности – от меня.
Эзабет сощурилась, криво усмехнулась.
– Видите? Если и он на моей стороне, значит, я права.
– Вряд ли он на чьей-нибудь стороне, кроме своей собственной, – сказал я. – Вас надо вытаскивать. Как мы это можем сделать?
– Не бойтесь, я скоро выйду наружу. Моя кузина разъярится. Я ожидала, что она немедленно освободит меня. Она не станет долго терпеть оскорбление своему роду. Вы же знаете мою кузину.
А, так вот почему она такая беззаботная. А если подумать про бездействие Эроно, про то, как она удивительно легко согласилась поместить Эзабет в богадельню…
– Я б на вашем месте не ожидал помощи с той стороны. Эроно выгодно держать вас взаперти. Ваши идеи опасны. Для владелицы мануфактур и советника Ордена ваши дела и слова – сущий яд. Эроно больше нельзя считать нашим союзником.
– Нашим? – немедленно переспросила Эзабет.
Клянусь, я различил лукавую кошачью усмешку под платком.
– Нашим? – свирепо глядя, повторила Ненн.
Судя по тому, как она скривилась, это была попытка наморщить нос. Верней, деревянный протез на его месте.
– Да неважно, – отмахнулся я, вздохнул и сказал. – Мне нужно, чтобы вы покинули это место. Я могу вытащить вас – если хотите.
Я положил руку на рукоять меча. Древний, всем понятный жест. Знак готовности красить стены алым. Эзабет посмотрела мне в глаза и решительно заявила:
– И не думайте! Никакого убийства невинных. Предположим, вы зарубите охрану у двери и пробьетесь через здешний персонал. И что дальше? Я не смогу представить свою работу ни маршалу, ни верхушке Ордена. Вообще никому. Я стану опасной преступницей, беглянкой. Меня следует освободить легально. Я работаю кое над чем и уже близка к завершению. А они хотят похоронить мое исследование.
Она яростно уставилась на стену:
– Они хоронят меня!
Я снова подумал о нелепом детском стишке, про который сказала Эроно. «Сердце черно, ледяное оно». Хоть бы я был уверен в том, что поступаю правильно. Однако сказано – значит, надо делать. Приказ Вороньей Лапы. Даже если Эзабет не хочет, даже если я стану преступником – я пробью путь и вытащу ее. Если б Воронья Лапа приказал мне отрубить свои же руки, я бы попробовал. Ему нельзя не подчиниться.
– Разве ты не знатная шишка? – кисло осведомилась Ненн.
– Брат леди Танза – граф Танза, – сообщил я.
– Пусть он тебя и освободит, – пожав плечами, заметила Ненн.
Мне кажется, она искренне считала, что знатным позволено все что угодно. Но в ее словах все же было зерно истины.
– Мод все-таки не тюрьма, – заметил я. – Пусть они говорят, что вы сошли с ума, но если брат настоит взять вас под свою опеку, никто не сможет возражать. Свободу гулять по городу вы не получите, но сможете вырваться отсюда.
– Да, – согласилась Эзабет. – Но он сейчас в Мороке. Пару месяцев назад он отправился туда, чтобы помочь Малдону с вычислениями, а потом поехал изучать кратер Холода.
Повисла напряженная тишина. Ненн уставилась на меня. Я потупился. Ненн не унималась. В конце концов я таки заглянул ей в глаза.
– Капитан, не надо, – кратко и сурово посоветовала она.