– Чего держишься за кинжал? – осведомился я.
– Ничего особенного. Может, Морок меня пробирает больше обычного, – раздумчиво ответил он. – Рихальт, мы стареем. Прямо кости ноют.
– Да брось мутить, – посоветовал я. – Стареем, мать его за ногу. Мне едва за сорок.
– Ну, мне тоже столько и еще полдесятка сверху. Когда ты еще видел человека в моих годах на такой работе? Всего один день в седле – и моя спина кричит караул. Вся, от плеч до чертовой задницы.
– Если учесть, сколько работает твоя чертова задница, то она должна быть жестче седла.
– Точно подмечено, – согласилась Ненн.
– Да чтоб вам обоим прыщ на хер, – пожелал Тнота и пожал плечами. – Ко мне пришел парнишка из Пайра, один из этих, янтарнокожих, с большими газельими глазами. Я толком и не знал, чего ему хочется, так что просто захотел попробовать то и се. Я его обратил в свою веру. Если бы мы не таскались тут, я бы его сейчас объезжал, словно дикого пони. Запрыгнул бы и крепко держался.
– Обратил в свою веру, – повторил я и мимо воли улыбнулся. – В церковь истинной развратной чешежопицы.
– Капитан, это единственная гребаная церковь, которая мне известна, – ухмыльнувшись, поддакнул Тнота и, поглядев на Ненн, добавил: – Попробуй когда-нибудь, не пожалеешь. Я слыхал, у тебя там где-то здоровенный хер.
– Если б он и был, я б его совала в места получше, чем твоя вонючая задница, – угрюмо огрызнулась Ненн.
Тнота, видя, что шутка не пошла, не стал развивать тему.
Как и ожидалось, вскоре мы подъехали к местному лугу. Трава Морока прозрачная, из чего-то вроде стекла. Когда идешь сквозь нее, она звенит. Звук разносится на мили, хотя в Мороке почти не бывает ветра. Трава растет по колено, кажется гладкой, но, когда идешь сквозь нее, она ломается, а обломанные листья острее бритвы. Человек не замечает порезов, пока не ощутит льющуюся по ногам кровь. Я хорошо помнил проход через траву. Потому мы объехали ее за несколько миль.
– Капитан! – позвала Ненн.
Она отхлебнула из фляги, затем указала рукой назад. Я прищурился. Хм, что-то есть, но не разглядишь. Размытые пятнышки вдалеке.
– Может быть, всадники. Темная мелочь во-он там. Но толком не вижу.
– Может, маршальский патруль? – предположил я.
– Может.
– Или?
– Или драджи шляются ближе обычного. Или что-то еще, – она пожала плечами.
Тнота тоже не мог разглядеть на таком расстоянии.
– Сколько их?
– Трудно сказать. Похоже, немного, – ответила Ненн.
– Вряд ли это заскучавшие друзья, – заметил я. – Надо спешить. Следите за западом и оставайтесь настороже.
Трава сменилась пустыней, впереди показалось ущелье. Тнота присвистнул, посмотрел на луны и нахмурился.
– Ущелье сдвинулось. Оно должно быть в часе на восток.
Я заглянул за край: глубина в две сотни футов, снизу идет сухой горячий воздух. Весь Морок рассекали такие ущелья, словно огромные ножевые порезы. Надо как-то спуститься и подняться.
– Далеко южный край? Можно ее объехать?
– Возможно, но придется через траву, – ответил Тнота.
– Значит, исключено. Ищем склон.
Мы поехали на север вдоль ущелья. Ненн больше не замечала пятнышек вдалеке. Может, она видела дульчера или тварей-насекомых, вроде тех, что я прибил прошлой ночью, но разросшихся до размера коня. В Мороке были твари, заслужившие себе имена, вроде дульчеров и сквемов, но множество других, виденных людьми всего раз или два, остались безымянными. К примеру, Кими Хольст, состоявший в должности капитана «Черных крыльев» в Валенграде до меня, рассказал, что однажды видел покрытого глазами человека двенадцати футов ростом, который просто орал и бежал, падал, вставал, и снова орал. Кими он не показался опасным, но действовал на нервы. Несчастному гиганту позволили убежать, вопя от неведомого ужаса. Думаю, я бы его прикончил. Все в Мороке раньше было чем-то другим, как и драджи. Их сделали из людей. Многие драджи и выглядят совсем как люди. Когда магия вгрызается в человека, удалить ее непросто. Она увечит и сводит с ума. Пораженных здешней магией милосерднее просто отправить в преисподнюю. Правда, Кими был обычно налит дерьмом по уши, и, возможно, он гиганта выдумал, как и многое другое. Морок отобрал у капитана обе ноги.
Я усилием воли отбросил дурные воспоминания и попытался сосредоточиться на дороге. Мы нашли спуск, затем шли милю по дну ущелья до узкой полки, выводящей наверх. Мы вели лошадей в поводу. Впереди я увидел призраков. В Мороке случаются и они. Красивая молодая женщина из знатной семьи с парой чудесных детишек на руках. Она хохотала, швыряя детей в пропасть, а затем прыгнула сама. Я давно узнал, что эти призраки на самом деле вовсе не призраки. Магия Морока лезет в разум, выуживает самое яркое и страшное, вытаскивает на свет и корежит, извращает, превращает в жуткий спектакль. Ведь она не может знать, как было на самом деле. Ведь я не видел, как умерли моя жена и дети.
– Не мое, – заметила Ненн, глядя на кувыркающихся в воздухе призрачных детей.
– Очевидно, и не мое тоже, – отозвался Тнота.
Его призраки были темнокожими мужчинами. Он не питал интереса к бледнокожим женщинам и их отпрыскам.
– Это моя жена и дети, – сказал я.
– Вот дерьмо, – сказала Ненн. – Капитан, извини.
– Не твоя вина, – сказал я.
Погано на душе. Я сделал вид, что мне безразлично, но видеть такое всегда больно.
– И не твоя тоже, – сказал Тнота и по-дружески положил мне руку на плечо.
Я стряхнул ее.
– Ты прав, так что перестань смотреть на меня так, будто у меня только что издох любимый котенок. Поехали. Нам еще долго.
Хорошо бы хоть когда и самому поверить в свои слова. Бесчисленная ложь давно соткала вокруг нас плотную оболочку. Морок пытается обмануть нас – но мы с этим справляемся гораздо лучше него.
У меня защипало в глазах. Наверное, пыль. Тут она злая.
Снова ложь, ложь и ложь…
Глава 18
– Джиллинги, – сообщил Тнота.
Уже третий день в Мороке. Я ожидал их раньше. Мы миновали озеро, воняющее кислотой, с серебристой пленкой на поверхности. За нами пару миль тащился призрак деда Тноты, бормочущий на южном языке, полном щелканья и шипения. К счастью, ничего горше не случилось, пейзаж радовал привычной монотонностью: песчаные дюны да черные скалы.
– Ненавижу ублюдков, – выговорила Ненн.
Любой, шлявшийся в Морок, ненавидел джиллингов.
Мы ехали сквозь ущелье, когда эти твари вылезли из нор в скале. Красные, голые, безволосые, желтоглазые – они заковыляли к нам. Пузатая мелочь. Самые большие – двух футов ростом. На руках и ногах всего по два пальца, широких, с острым когтем.
– Господин, добрый вечер, желаете хорошо провести время? – спросил один комичным фальцетом.
Вот только двойной ряд остроконечных зубов отнюдь не располагал к смеху.
– Дороги – ни к черту, а правительству все равно, – подхватил второй.
– Господин, добрый вечер, желаете хорошо провести время? – повторил третий.
Их собралось много. Штук пятнадцать. Тревожно. Джиллинги трусливы и не станут атаковать того, кто их заметил издали. Но когда их много, они смелеют.
– Гребаные уроды, – определила Ненн.
Один подобрался слишком близко к ее лошади. Ненн пнула тварь древком алебарды, и джиллинг с визгом укатился прочь.
– Капитан, сколько фраз вы слышали от них? – спросил Тнота.
– Только пять, – ответил я, расчехляя алебарду.
Джиллинги пошли за нами, держась на безопасном расстоянии. Они не побеспокоят, пока мы не устроимся на ночлег. Желтая слизь на их зубах – сильное обезболивающее. Говорят, самая частая причина смерти в Мороке – когда джиллинги отъедают людям ноги во сне. А еще говорили, что Кими Хольст так и потерял свои.
– Я слышал «добрый вечер» и «дороги», – заметил Тнота. – Еще были «Он хороший парень, только не зли его» и «семьдесят три, семьдесят два».
Он нахмурился:
– Но вот не припомню других.
Все джиллинги знали в точности те же самые фразы, всего шесть, и произносили их так, будто понимали. Хотя на самом деле они не понимали ничего, лишь бессмысленно повторяли реплики, доставшиеся от прошлого. Наверное, когда волна силы, посланная Сердцем пустоты, разодрала реальность, каких-то бедолаг поймало и перекорежило, и их случайные слова перетекли в уродливые тела джиллингов. Непонятным образом слова распространились среди них. Сердце пустоты обрушили на мир восемьдесят лет назад. Но кто знает, может, джиллинги не стареют?
– А я слышала от них: «Если не сложишь на подветренной стороне, зимой не будет проку», – добавила Ненн.
– Этого я никогда не слышал, – заметил я.
– А шестая фраза? – спросил Тнота.
Я вздохнул. Я слышал ее лишь однажды ночью, в начале отступления от Адрогорска, когда драджи шли по пятам и наседали.
– Они сказали: «Помилуй нас, святой дух». Они такое говорят нечасто. Кто знает, отчего они говорят вообще? Гребаные недомерки.
Я замахнулся древком топора на тварь, слишком уж подобравшуюся к лошадиной ноге. Джиллинг отскочил, непрестанно вереща, что кто-то «хороший парень».
Я не рассказал всего. Целиком фраза звучала так: «Помилуй нас, святой дух. Безымянные предали нас. Смерть грядет». Сейчас не самое подходящее время для таких цитат.
Перед тем как остановиться на ночь, мы поймали несколько джиллингов, прикончили их и развесили пузатые красные тельца на окрестных скалах. Старый проверенный метод отпугнуть ублюдков – но, увы, не вполне надежный. Мы легли и прижались друг к другу, отчасти из-за тепла, отчасти потому, что так легче наблюдать сразу за двумя. Клада и Эала стояли высоко в ночном небе, разливая призрачный свет. В Мороке всегда трудно уснуть, но мы как-то справились. Сколько сон не отгоняй, он в конце концов обязательно догонит. Проснулись мы с целыми руками и ногами. Хорошее начало трудового дня, что да, то да. На завтрак пошли холодная колбаса и сухой горох, залитые водкой и бражкой. На десерт – лакрица.
Я ощущал, как внутри меня копится чужое: магия, неправильность всего и вся. Оно лезет в одежду, в руки и ноги, свербит в глазах, наполняет вонью весь мир. В кожу будто впитывается липкое сало. Чужое всегда рядом, за плечом. Чужим дышишь, обоняешь его и, помимо воли, становишься его частью. Как же Воронья Лапа сумел такое? Никто не знает, что такое «Сердце пустоты», но что из него вышло, видели все. Воронья Лапа нашел его? Или сделал сам? Если сделал, почему не повторил в тот мрачный день, когда Глубинные короли снова пошли в атаку? Морок – памятник его неразборчивой жестокости и мощи, надмогильный камень десяткам тысяч принесенных в жертву гражданских и солдат. А заодно и напоминание Глубинным королям о том, что Безымянные тоже могучи. Быть может, затем Воронья Лапа и создал Морок?