– Отчего же нет? У нас была проблема – найти другое сердце. Я не мог бы поймать врасплох другого Безымянного так, как мы поймали Песнобега. Но у меня появилась идея получше: пригласить одного из вас. Завлечь в Валенград, в этот самый зал, к сердцу моей Машины.
– Вас нужно четверо на одного меня.
– Ну да, – снова согласился Нолл. – Так нас и есть четверо.
Я и представить себе не мог, что увижу страх бога. Многопалые руки Шавады сжались в кулаки, он зарычал, обвел взглядом зал, только теперь замечая расставленное у стен: соленую воду, птичьи черепа, могильную пыль. В глазах демона зажегся желтый свет, распаленный испугом и яростью.
Вонь хлестнула с новой силой – Шавада обрушил на Нолла всю мощь. Видно ничего не было, но ощущалось, словно в мозгу прорвало дамбу. Шавада пытался перекорежить реальность на свой манер. Нолл, коротышка под ураганом, ответил с такой же силой.
Появились остальные, будто специально ожидавшие момента. Первой пришла Леди Волн, выплеснувшись из соленой воды, и свилась наполовину в женщину, наполовину в морского зверя, шипастого и перепончатого. Из гроба с пылью восстал Мелкая Могила, неразличимый человеческому взгляду, обман зрения, вихрь из мути, сложившийся в высокую, смутно человеческую фигуру – а с ним явился дикий вой замогильного мира. Последним возник Воронья Лапа, скрюченный, горбатый старик с кривой птичьей лапой вместо правой ноги.
Да, здорово сделано, ничего не скажешь. Ловушка длиной в двадцать лет. Я теперь ясно видел все ухищрения. Нолл наверняка знал о том, что его подмастерье – приспешник, и о том, что жило в глазнице Эроно. Нолл по капле скармливал информацию людям, подталкивал обоих Танза к тому, чтобы объявить всем о неисправности Машины, выдавал клочки сведений Эзабет, добиваясь, чтобы о ней и ее открытиях заговорила каждая шишка в Валенграде. Безымянные постепенно скармливали ложь людям через меня, Эзабет, через любого, кем могли воспользоваться.
А мы-то выбивались из сил. Вся наша боль и муки – трепыхания приманки на крючке.
Мы даже не поняли нашу роль. Шавада не рискнул бы прийти сам, если бы верил в то, что у нас есть хотя бы малейший шанс активировать Машину. Шавада подтолкнул нас к самому краю и увидел, как мы падаем. Я бы встал и зааплодировал Безымянным, если бы их успех не оплатило столько человеческих жизней. И если бы я мог встать, конечно.
Битва между существами столь огромной мощи происходит без взрывов и вспышек, без грохота и огненных шаров. Безымянные – древние, кошмарные, бесчеловечные, ужасающе медленные и методичные. Они связали Шаваду магией, сковали его дух, загнали его тьму в плоть. Уже скоро они начнут слой за слоем проламывать его защитные заклятия, разбирать их, как мародеры разбирают руины. Четверо Безымянных были не менее страшными чудовищами, чем Шавада, и обращали на нас не больше внимания, чем он. Все-таки, насколько же мы ничтожные твари в их глазах!
Воздух гудел от высвобождаемой мощи. Шавада метался в отчаянии, бил то одного, то другого, отыскивая слабость. Его тень шипела и дергалась, словно ее внутренности хотели вырваться из заточения.
Шавада скрежетал зубами, шипел. Он был один – но невероятно силен. Я видел, как задрожало обличье Леди Волн, заплескалась вода ее тела. Туман Мелкой Могилы задрожал, и показалось, что я на мгновение различил изможденного темнокожего старика, выглядывающего из живого вихря. Но Воронья Лапа испустил долгий вздох – и Безымянные восстановились. Шавада осел, отступил – но не умалился. Несомненно, он ударит снова.
– Галхэрроу, видишь! – торжествующе завопил ворон, замахал крыльями, сел на мою подставленную руку. – Ты только посмотри!
Да, я посмотрел. Тысячи уже погибли, тысячи гибнут. А Тнота, Ненн, Дантри – они еще живы? Столько храбрых добрых людей убито и искалечено ради того, чтобы Безымянные провернули свою хитрость? Они так долго планировали это торжество. Какая им разница, сколько для того раздавят муравьев?
Шаваду вытирали из бытия – скучно, деловито, медленно. Его суть расчленяли, разбирали, с хирургической точностью извлекали сердце.
– Машина уничтожит драджей в Мороке, – заметил я.
– Если повезет, достанем и Акрадиуса с Филоном! – прокаркал Воронья Лапа и перескочил с лапы на лапу. – Если нет, все равно хоть одного достали! Пересилили самого Глубинного короля! Добились невозможного!
Победоносный старикан хохотал и глумился.
Я разозлился помимо воли.
– Да уж, вы получили, чего, мать вашу, хотели. А на остальных вам начхать. Машина уже не спасет Валенград! На его улицах тысячи драджей. Ради одного короля вы уничтожили целый город.
– Я и не думал, что ты поймешь, насколько выгодный получился обмен, – заметил Воронья Лапа. – Но разве ты не маршал теперь? Разве это не твоя работа – спасать город?
– Как? Силами одного солдата? – прорычал я.
– Ты у нас и вправду всего лишь солдат, – согласился Воронья Лапа. – А как насчет нее? Мне кажется, над вашими головами – самый большой в мире запас фоса. А еще мне кажется, что у Танза есть редкий талант. Ну, давай же, Галхэрроу, где твое пресловутое упорство, которое я расхвалил?
Человеческое обличье Вороньей Лапы хихикнуло и подмигнуло мне с другого края зала.
Надежда – такое крутое жгучее пойло. Никакой бренди не сравнится с ней.
– Ты уж поспеши, – посоветовал колдун. – Драджи идут сюда. И постараются помешать вам, если смогут.
Мы с Эзабет переглянулись. Ворон замахал крыльями и взлетел, хохоча, а мы поползли к дверям.
Глава 38
Я пошел вперед, выставив меч. Мы быстро пришли в зал, где рядами выстроились катушки, огромные кольца позеленевшего металла. Воздух в комнате насыщен энергией, фос, накопленный в медных кольцах и железных барабанах, готов разрядиться. В этом зале – восемьдесят лет работы «талантов» на мануфактурах. Все чистое, готовое, так и просится в дело.
– Ты сможешь? Ты спасешь нас? – чуть слышно выдохнул я.
– Не знаю. Это ведь не Машина, – сказала Эзабет. – Ты только посмотри, сколько здесь света! И все – блеф, колоссальный трудоемкий обман. О духи мудрости, Безымянные готовили его целый век!
– Безымянные – мастера лгать, – заключил я, чувствуя растущую злость.
В глотке – желчный ком. Пот – ручьями по спине. Черт.
Я подошел к двери, прислушался. Пока еще ничего. Драджи вошли в город вслед за хозяином, но пока я не слышал их и напомнил себе, что они наверняка еще не знают, что искать и куда идти. Вряд ли шпионы вышли навстречу с цветами, чтобы проводить и рассказать.
Эзабет ходила от катушки к катушке, гладила их затянутой в перчатку рукой.
– Ты сможешь? – повторил я.
– Дай мне время подумать. Тут столько мощи, столько энергии. Очень много. Возможно, я и смогу.
Я сказал ей, что скоро вернусь, и поднялся наверх, в зал управления, к покрытому золотом рычагу, циферблатам и стрелкам, колесам и шестерням. Интересно, они хоть к чему-то присоединены? Нолл сделал Машину настолько сложной, что ее не понимали даже ее инженеры. Идеальный щит против шпионов в Ордене. Притом Безымянные не только убили Песнобега, но и даже запретили его науку, предали забвению его парадокс. Теперь понятно почему.
Я вышел из зала к останкам элитной стражи Ордена. Скверно подогнанные доспехи все же лучше, чем никаких вообще, и я копался в кровавых обломках до тех пор, пока не отыскал целый нагрудник, шлем без забрала и латные рукавицы. Полудоспехи – как платье шлюхи. Прикрывает все важное, но не мешает делу. Малдон поломал солдатам почти все оружие, но на стене зала отыскался приличный гербовый щит. С такими воевали пару веков назад. Некий художник провел, наверное, не одну неделю, изображая на щите прекрасную картину перелета птиц от башни к башне. Меня интересовали в основном защитные свойства. Хорошие щиты – тяжелые штуковины. А его вес мне понравился. Я перекинул лямку щита через плечо и собрал все полезное. Вышло немного. Меч у меня был еще старый, взятый со стены на Двенадцатой станции. Я попробовал лезвие пальцем. По-прежнему туповат.
Ничего, сойдет и такой.
С лестницы перед входом донесся шум. И пары секунд хватило, чтобы распознать жужжащий говор драджей, лязг оружия, бряканье доспехов. Я поспешил вниз. Драджи заполонили город, ворвались в цитадель. Я в очередной раз подумал о Ненн и Тноте. Живы ли они? Мне следовало остаться с ними до конца. Что теперь делать? Разве что отправить в ад как можно больше драджей. По меньшей мере двоих.
Эзабет стояла посреди зала – застывшая, молчаливая. Ее изуродованное, слишком гладкое, прекрасное лицо было мокрым от слез.
– Получается? – спросил я.
Она глянула на меня, сморгнула слезу.
– Кое-что я смогу. Но не знаю, хватит ли этого.
– Что угодно лучше, чем ничего, – утешил я.
Она подбежала ко мне, обвила руками. Несмотря на все, что случилось у нас, я чуть не отскочил. Не привык я к нежностям. Но все-таки я схватил ее, прижал к холодной стали нагрудника. Вряд ли оно было удобно, но что уж тут поделать?
Эзабет дрожала.
– Они идут, – сообщил я.
Эзабет отступила на шаг, утерлась ладонью.
– Помнишь тот случай в детстве, когда я упала с лошади?
– Помню. Ты повредила ногу.
– Я всего лишь порвала платье и ободрала колено, – лукаво улыбаясь, сказала Эзабет. – Моя нога была в порядке. Я просто хотела, чтобы ты помог мне идти. Я хотела, чтобы ты меня обнял.
– Я помню. Я был так рад тому, что ты упала. Я хотел обнять тебя.
– Спасибо за то, что обнял меня снова.
Драджи приближались. Их жужжащие голоса эхом раскатывались по коридору. Внизу, под нами, расчленяли их бога, вырезали сердце из призрачной груди. Безымянные отмахнутся от любого драджа, как от мухи, но они там, а мы здесь. На пути.
– Есть способ использовать фос, – сказала Эзабет. – Но ты должен кое-что сделать для меня. Их нужно задержать до тех пор, пока я не закончу приготовления. Ты сумеешь?
Я выпрямился, расправил плечи, тряхнул головой так, что хрустнули позвонки. И кивнул. Само собой, какие вопросы.