Внизу что-то двигалось по улице. Что-то большое. Сначала оно показалось мне мусоровозом, но никакой это был не мусоровоз. Слишком оно было большое, высокое, как дома с обеих сторон. И занимало всю ширину улицы. У него была обтекаемая горбатая спина, которая при движении качалась из стороны в сторону. Оно шло на четырех ногах, но передние конечности не были, собственно, ногами. Это были руки. Пятнистую, розовую с белым кожу покрывали мягкие на вид наросты. Голову было не видно, ее загораживала подрагивающая округлая туша.
— Уникальный вид, — сказал риелтор.
Тварь двигалась вперед, пока не достигла пустыря, где раньше было что-то — мэрия, музей, библиотека, — присела там, стала окапываться и в конце концов, кажется, зарылась в землю.
— Должна признаться, зрелище не из приятных, — заключила я.
Агент фыркнул и сплюнул. Слюна стекала с его толстых мокрых губ на неестественно острые зубы.
— Так, — сказал он, — так, так, так. Что же, о вкусах не спорят.
— Мне очень нравится, — вставил Нил.
— А можно поговорить об этом внизу? — спросила я. — В холле или, например, в гостиной? Там, где потеплее?
— Хорошо, — сказал Нил. — Ой, только посмотри на это! — Он снова показал пальцем.
Я бросила взгляд в ту сторону и заметила активное движение в одном из тупиков — мне показалось, там толпятся люди, но я не успела увидеть, что они делают и кто это на самом деле. Я прижалась лицом к деревянному настилу, на котором мы лежали, и сказала:
— Я хочу вниз. Сейчас же.
— Хорошо, хорошо, — согласился Нил. — Идем.
Риелтор шел за нами следом.
Я много раз оступалась, и Нил тоже, но никто из нас не упал.
Мы вернулись в красивый холл. Меня трясло.
— Что такое? — спросил Нил.
— Не знаю, — ответила я. — Есть в этом доме какая-то странность.
— Мне он правда нравится.
— Я знаю. И не забываю об этом. Но… разве там, наверху, не было другого ощущения? На дощатом настиле? Ты не почувствовал неладное?
— А ты почувствовала?
Нил выглядел озадаченным.
— Думаю, да, — ответила я, — хочется уйти отсюда.
Сзади нас риелтор прочистил горло. Звук был громким и противным. Я обернулась и увидела, как он вытирает что-то зеленое с губ.
— Повремените, — сказал он. — Вы еще не видели погреб.
— Я не хочу осматривать погреб, — заявила я.
— Нельзя принимать решение, не увидев весь дом, — возразил агент. — Это может полностью изменить ваши впечатления.
— Я не хочу, чтобы мои впечатления полностью изменились.
— Ну же, Шери, — сказал Нил, — давай посмотрим погреб.
Он взглянул на риелтора:
— Это не займет много времени?
— Нет, — ответил тот, широко ухмыляясь и почесывая кадык. — Это не затянется.
— Пойдем. — Нил потянул меня за руку, как ребенка, в сторону дверцы слева от винтовой лестницы. — Пойдем, Шери.
Риелтор шагал впереди, позвякивая ключами в руке.
— Мы предпочитаем запирать эту дверь, — сказал он.
— Почему? — спросила я.
Но он, кажется, меня не услышал. Он открыл дверь и нагнулся, чтобы пройти в проем. Нил последовал за ним, тоже согнувшись, но при этом ухитрился обернуться, улыбаясь.
— Пойдем, — проговорил он одними губами. За его спиной риелтор спускался по крутой узкой лестнице, зажатой между стенами, с которых облезала краска.
Я колебалась. Оглянулась на черно-белые плитки. Сердце билось так часто, что кровь, казалось, вот-вот вспенится. В ушах шумело. Меня накрыла абсурдная паранойя, как будто только что увиденное было неправильным, странным, невозможным. На минуту я усомнилась во всем происходящем, вспомнив увиденное наверху.
— Шери, — говорил Нил, вновь протягивая руку, — пойдем.
Я улыбнулась ему. И списала панику на усталость и стресс. Поиски дома всегда утомляют.
— Давай посмотрим быстренько, — сказала я.
— Ты и не заметишь, как закончим, — согласился он, кивнув.
Я кивнула в ответ, взяла его за руку и последовала за ним вниз по лестнице.
Невеста гончейКейтлин Р. КирнанПеревод М. Акимовой
Кейтлин Р. Кирнан — автор нескольких романов, среди них «Дочь Гончих» (Daughter of Hounds, 2007) и «Красное дерево» (The Red Tree, 2009), которые были номинированы на премии Ширли Джексон и «World Fantasy awards». Ее следующий роман «Мемуары утопленницы» (The Drowning Girl: A Memoir) вышел в издательстве «Penguin» в 2012 году. С 2000 года издательством «Subterranean Press» публиковались сборники потусторонних, фантастических и мрачных рассказов Кирнан — «Сказки страданий и чудес» (Tales of Pain and Wonder, 2000, 2008), «С таинственных, далеких берегов» (From Weird and Distant Shores, 2002), «Чарльзу Форту, с любовью» (To Charles Fort, with Love, 2005), «„II“ означает „пришелец“» (A is for Alien, 2005), «Алебастр» (Alabaster, 2006) и «Аммонитная скрипка и другие» (The Ammonite Violin & Others, 2010). В 2012 году издательство «Subterranean Press» выпустило ретроспективу ее ранней прозы «Два мира и между ними: лучшие рассказы Кейтлин Р. Кирнан. Том 1» (Two Worlds and In Between: The Best of Caitlín R. Kieman. Volume One). Кейтлин P. Кирнан живет в городе Провиденс, штат Род-Айленд, со своей партнершей Кэтрин.
Память подводит, мгновения наплывают одно на другое, сливаются, разбегаются в стороны и снова смешиваются. Дождь стекает по стеклу мутными реками, бегущими к морю, или кровью, текущей к стоку по полу скотобойни. Я по-прежнему уверена, было время, когда все это можно было рассказать как вполне обычную сказку, которая началась с более или менее случайного, но, вероятно, ставшего исходным момента: со дня моего знакомства с Изобель Эндекотт, с вечера, когда я села в поезд из Саванны в Бостон или когда, перелистывая хрупкие, пожелтевшие страницы гримуара чернокнижника, наткнулась на гравюру с нефритовым идолом. Но теперь я уже вышла далеко за пределы удобства и условностей хронологии и сюжетов, спустилась в некое место, куда до меня попадало столь мало (и все же так много) женщин. В этом не больше сказки, чем вина в хрустальном кубке, разбившемся о мраморный пол. Меня вот так же сбросили с огромной высоты, и я разбилась о мрамор. Возможно, меня не сбрасывали. Возможно, я всего лишь упала, но сейчас это вряд ли имеет значение. Кроме того, меня могли подтолкнуть. И вполне вероятно, что меня одновременно и сбросили, и подтолкнули, и я упала сама — ни одно из этих событий не исключает остальные. Я ничем не отличаюсь от разбитого бокала, осколкам которого не слишком интересно, как именно они перестали быть единым целым.
Память подводит. Я падаю. По всем причинам сразу. Лечу, кувыркаясь, сквозь грубые, затхлые тени гробниц. Лежу в собственной могиле, вырытой моими собственными руками, и прислушиваюсь к голодным жукам-навозникам и личинкам, занятым уничтожением моей плоти. Меня ведут к алтарю на высоком помосте в Храме Звездной Мудрости, где я возлягу, удостоюсь поклонения и потом истеку кровью до последней капли. Я смотрю из ямы, вырытой в земле, и вижу разбухшую луну. Эти события невозможно упорядочить, как бы я ни пыталась. Даже если бы я очень постаралась. Они либо уже произошли, либо я все еще к ним приближаюсь. В них прошлое, настоящее и будущее; случившееся и неосуществленное; вообразимое и немыслимое. Я была бы проклятой дурой, если бы заботилась о таких мелочах. Уж лучше я буду только проклятой.
— Он пропал, — говорит мне Изобель. — Исчез на долгие годы. Ходили слухи, что в начале пятнадцатого века он оказался в Голландии, где был похоронен вместе с тем, кто носил его всю жизнь. По другим слухам, в тысяча девятьсот двадцатых его выкрали из могилы и перевезли в Англию.
Пока она рассказывает, я прихлебываю кофе.
— Все это завязано на иронии судьбы и совпадениях, и на самом деле я подобным россказням не слишком доверяю, — продолжает она. — Кое-кто заявляет, что голландец, которого похоронили вместе с божком, при жизни грабил могилы и воображал себя настоящим упырем. Очаровательный парень, ничего не скажешь, а затем, пятьсот лет спустя, появляются эти два британских выродка — кажется, откуда-то из Йоркшира. Предполагают, что они раскопали могилу и украли божка, висевшего на шее у мертвеца.
— А до этого… в смысле до голландца, где он мог быть? — спрашиваю я, и Изобель улыбается.
Ее улыбка может растопить лед или заморозить кровь, в зависимости от точки зрения и склонности к гиперболам и метафорам. Изобель пожимает плечами и ставит кофейную чашку на кухонный стол. Мы сидим в ее лофте на Атлантик-авеню. Здание построили в 1890-х годах как холодный склад для мехов. Толстые, прочные стены надежно оберегают наши секреты.
Она закуривает сигарету и смотрит на меня.
Мой поезд прибывает на Южный вокзал, я никогда прежде не бывала в Бостоне и уже никогда его не покину. День дождливый, и мне обещали, что Изобель будет ждать меня на платформе.
— Ну, до Голландии — при условии, конечно, что он хоть когда-нибудь был в Голландии, — как мне рассказывал один человек, божок некоторое время провел в Греции, спрятанный в монастыре Святой Троицы в Метеоре, но монастырь построили после тысяча четыреста семьдесят пятого года, так что это действительно не вяжется с историей голландского гробокопателя. Конечно, еще гончая упоминается в «Аль-Азифе»{4}. Но это тебе известно.
И тогда разговор переходит от нефритового божка к археологии в Дамаске, затем в Йемене и, наконец, на руинах Вавилона. Среди прочего я слушаю, как Изобель описывает голубые изразцы ворот Иштар с их золотыми барельефами львов, быков-аурохов и странных, похожих на драконов, сиррушей. Она видела реконструированную часть ворот в Пергамском музее, когда много лет назад была в Берлине.
— В Германии я была еще молода, — говорит она, глядя в окно на городские огни, массачусетскую ночь и небо, отсвечивающее желто-оранжевым, ведь никто не должен слишком пристально смотреть на звезды.