cycan circilanus Linn., а из глубины леса поднимается в небеса громадное облако. Перелетные птицы, должно быть, занесли в почву, образовавшуюся из вулканических выбросов, семена вышеупомянутых растений; однако в тот день мы никаких птиц не видели. В отличие от двух предыдущих дней ни одной птицы не наблюдалось ни на суше, ни на море. Все они улетели прочь.
Мы уже приближались к острову, когда налетел свежий ветер с севера и на нас повеяло такой вонью, какой, верно, мало кому из нас доводилось дышать в своей жизни. В ней слились запах серы из дымящегося, рокочущего кратера над нами и гнилостный смрад, да такой резкий, что иные из даже самых крепких матросов кинулись к борту. Обогнув остров с северной стороны, мы обнаружили источник этого адского зловония. Здесь земля понижалась более полого, нежели с других сторон, и шумливый прибой накатывал на черный песчаный пляж. Насколько хватало глаз, на прибрежной полосе валялись тысячи туш Teuthis megaptera, описанных мною выше, — все они наскочили на мель и теперь гнили под тропическим солнцем. Что пригнало их к острову, я даже вообразить не могу.
В тридцати ярдах от кромки воды начинался лес; едва мы бросили якорь и корабль пристал к берегу, как из-за деревьев появились люди. На таком расстоянии (около полумили) мало что удавалось разглядеть касательно их природы, кроме разве того, что цветом кожи они походили на всех прочих виденных нами островитян Южного моря, — темнокожие, с черными курчавыми волосами, как у негров, и все рослые как на подбор. Как бы то ни было, мне наряду с мистером Форстером-старшим и несколькими матросами выпало сопровождать капитана Кука на берег в одной из шлюпок, и вскорости нам представилась возможность познакомиться с местными жителями поближе.
Доплыв до берега, мы оказались среди гниющих кальмаров, двинулись вверх по пляжу, и там я наконец смог рассмотреть дикарей более отчетливо. Этот народ и впрямь отличался могучим телосложением, самые приземистые были не меньше шести футов, а иные возвышались над нашими самыми дюжими матросами. Все они, независимо от пола, носили сплетенные из травы юбки, прикрывающие гениталии, а грудь оставляли открытой, в том числе и женщины, на манер таитянок. Но, невзирая на весьма откровенный наряд, ничего привлекательного в них не было. Напротив, у них всех, и у мужчин, и у женщин в равной степени, облик дышал свирепой яростью, что лишало их какого бы то ни было природного очарования. Эту свирепость еще более подчеркивали татуировки на руках и ногах, на груди и в особенности на лице. Узоры на лице напоминали моко индейцев таика мови [маори Новой Зеландии. — Ред.], вот только оригинальностью не отличались. Тела всех мужчин покрывали разводы в виде переплетенных лоз или щупальцев: они ответвлялись во все стороны от единственного глаза, запечатленного на лбу. Татуировки были выполнены с удивительным мастерством, и орнаменты могли бы даже показаться красивыми, если бы не лютое выражение лиц. В придачу мужчины были вооружены мечами, утыканными по кромке акульими зубами, — такие в ходу и на других островах — благодаря чему выглядели еще более грозно.
Храбрость капитана Кука всегда граничила с опрометчивостью; он вышел к туземцам с распростертыми объятиями и предложил им в дар бумагу [редкий товар в Тихом океане. — Ред.], но они упорно отказывались. Один из матросов, владевший несколькими островными диалектами, отправился с ним в качестве толмача. Остальные остались стоять между шеренгой враждебно настроенных островитян и завалами вонючих кальмарьих туш, и я бы затруднился сказать, что из них хуже. И без того напряженная ситуация усугублялась ощущением тревоги, еще ранее распространившимся по кораблю, но команда стосковалась по приличной пище, а вода в трюме давно позеленела и протухла, так что решили, что рискнуть стоит.
Переговоры между капитаном и островитянами, по всей видимости, протекали мирно. И тут Гиллис, тот самый матрос, который разговаривал со мною о кальмарах, подошел к одному из дохлых морских чудищ, валяющихся на песке, и нагнулся его ощупать. Тут же из строя выбежали два десятка воинов и кинулись к нам, потрясая клинками и издавая яростные вопли. По счастью, наши люди были вооружены мушкетами и тут же вскинули их на изготовку. Не успели они спустить курки, как кап. Кук закричал: «Стреляйте поверх голов!» — и так наши и поступили. Треск выстрелов сдержал атаку дикарей, но лишь отчасти и не так действенно, как нам бы того хотелось. Пока они растерянно застыли на месте с занесенными клинками, меньше чем в двадцати футах от нас, а наши люди лихорадочно перезаряжали мушкеты, на моих глазах Кук и толмач о чем-то быстро и настойчиво переговаривались с островитянами. «Нельзя трогать кальмаров! — крикнул нам переводчик. — Эти люди почитают их священными». При этих словах мы все как один отошли от кальмаров на несколько футов, не сводя глаз с воинов, а те, в свою очередь, неотрывно следили за нами. Я воздел руки в умиротворяющем жесте, и все немного подуспокоились. Со временем Кук и его спутник вернулись к нам и сообщили, что нам позволят запастись водой и съестными припасами, при условии, что задержимся мы ненадолго.
Мы возвратились час спустя с двумя шлюпками и двадцатью двумя матросами, и во второй раз нас приняли хоть и сдержанно, но не так враждебно, как прежде. На самом деле мало-помалу наши хозяева-дикари сделались более дружелюбными и помогли нам разжиться всем необходимым. Мне было дозволено побродить по их лесу и поискать образчиков животного мира в сопровождении одного исполинского воина, волосатого Рустама{27} по имени А’тай, но собиратель из меня получился самый жалкий. На острове, как ни странно, почти не встречалось высших форм жизни, хотя я обнаружил следы пребывания многих птиц, которые теперь остров, похоже, покинули. Я тут же вспомнил целые сонмы пернатых, что в предшествующие дни на наших глазах летели на юг, и призадумался.
С двуногими обитателями острова мне посчастливилось больше. Ко мне присоединились матрос-толмач и мистер Форстер, и нам удалось расспросить нескольких дикарей на разные темы, и здесь мои расспросы принесли прелюбопытные плоды. [Автор играет словами, одновременно намекая на плоды, собранные матросами. — Ред.] Ибо я быстро осознал, что все до единого туземцы страдали дальтонизмом. [Это не настолько неправдоподобно, как может показаться: так, на тихоокеанском острове Пингелап все население поголовно страдает монохроматизмом вследствие генетической мутации.] Это объясняет, почему некоторые дикари, помогая нашим людям собирать плоды, срывали как спелые, так и неспелые, не будучи в состоянии различить их по цвету.
Их материальная культура оказалась крайне скудна, помимо хижин (довольно жалких в сравнении с другими обществами, с которыми мы сталкивались), каноэ и разнообразных инструментов. Одна из хижин побольше служила им своего рода святилищем для отправления культа: вот о религии своей они рассказывали с большим воодушевлением. Они верят в Великого Кальмара (сообщили они нам) по имени Тлулу: в один прекрасный день он поднимется со дна моря и возвысит это племя Верных, вручив ему власть над миром. Великому Кальмару посвящен Север, и регион этот считается «тапу» [табу] для всех, кроме Верных. Дабы исчислить срок Его прихода, туземцы смастерили из прутиков и бечевки карты, предсказывающие положение определенных звезд в те или иные моменты времени. [Таунсенд, возможно, ошибся — это описание очень напоминает карту «маттанг», которую жители Маршалловых островов используют для навигации. — Ред.] Эти «карты» они развесили в Доме Тлулу, точно своего рода сети, уловляющие само Время.
Летний день в Южном полушарии тянется долго, но к тому времени, как на берег снесли достаточно припасов, солнце уже клонилось к закату. Наши хозяева выказали сожаление в связи с нашим отъездом (на словах; пусть выражение их лиц и свидетельствовало об обратном) и принялись настоятельно уговаривать нас плыть на юг, к другим островам, куда более крупным, чем этот. Но мы знали, что туземцы лгут: мы совсем недавно пересекли эти моря и не встретили ничего, кроме океана, океана и снова океана. Мы поблагодарили их, ни словом не обмолвились о нашем истинном курсе и уже собрались возвращаться на корабль.
Но едва солнце коснулось края горизонта, как внезапно все наши хозяева оборотились к Северу, и мужчины затянули громкий распев, а именно:
Тлулу Тлулу
Фан глей Ма-глава на’
Тлулу Р’лай вага-нал фата’н —
и воины принялись притопывать в такт по черному песку и плашмя бить себя в грудь клинками. Женщины застонали в унисон, издавая такие горестные звуки, как будто все ветра мира оплакивали Судный день. Стеная, они рухнули на колени, а затем распростерлись на песке. Мужчины последовали их примеру, и вот уже все туземцы лежали ничком на берегу, точно сборище мусульман лицом к Мекке. Это зрелище сохранится в моей памяти до конца жизни: высокий, зеленый остров позади нас, клубы дыма над ним, уходящие в густую синеву тропического вечера; гигантские темные тела на песке, поблескивающие в последних лучах заходящего солнца; и разлагающиеся туши кальмаров, не унесенные отливом. Затем воцарилась жуткая тишина — только волны плескали о берег. Внезапно земля под ногами задрожала, и из недр курящейся горы у нас за спиной донесся гулкий рассерженный ропот. Продолжалось все это лишь несколько секунд, но мы в очередной раз потрясенно осознали, какие титанические силы погребены под этими островами в Южном море. Когда же островитяне встали, мы заметили, что все они улыбаются. Один указал на бескрайнюю водную гладь и промолвил: «Тлулу».
9 янв. 1774
Прошлой ночью снились дурные сны, исполненные неописуемого ужаса, — все на это жалуются. Под нами сине-зеленая бездна — слишком много месяцев провели мы в море. Мы простояли на якоре всю ночь: капитан и шкипер не рискнули вести корабль между неведомых мелей и рифов в темноте. На палубе выставили часовых, на случай возможного нападения дикарей, и действительно, поутру мы обнаружили, что «Резолюшн» окружен многочисленными каноэ. Кап. Кук и Иоганн Форстер обратились к ближ