— Понимаю вас, — кивнул я. — Ни слова более.
— Но в данном случае я просто-таки в замешательстве, — продолжал директор. — Я совершенно уверен, что пациента с таким именем у нас нет.
Если я и совладал с искушением поскорее уйти из этого места не оглядываясь, так только потому, что во мне вновь взыграла паранойя. Я почувствовал, что, если не навещу сперва свою родственницу, это, чего доброго, покажется подозрительным.
Так что я пошел к тетушке. Как всегда, она пребывала в своем собственном мире — в прошлом сорока- или пятидесятилетней давности, ибо давно впала в детство. Мы по-турецки уселись на пол, она налила мне чаю из воображаемого чайничка и залепетала что-то невнятное. Я вставлял слово-другое по мере необходимости, про себя предвкушая, как наконец выйду из психиатрической лечебницы, и гадая, доберусь ли до выхода и свободы, прежде чем кто-нибудь догадается, что я безумен.
«Но я не безумен, — напомнил себе я. — Это все из-за треклятой статуэтки».
Я откинулся назад, к стене, запустил руку в карман пиджака, и пальцы мои нащупали глиняную фигурку — она снова была здесь, со мной.
Полагаю, вы все сурово осудите меня за то, что я совершил в следующий момент, но я просто не знал, что тут еще поделать. Я был в отчаянии. На краткий миг я стиснул фигурку в руке, не вынимая из кармана и прикидывая, достанет ли у меня сил сломать ее и растереть в пыль прямо там, хотя и знал заранее, что это бесполезно.
И тут мне пришла в голову чудовищная мысль. Я вытащил из кармана руку, не разжимая кулака, и вытянул ее перед собою.
Тетушка, разом позабыв о чаепитии «понарошку», широко раскрытыми глазами уставилась на мой кулак.
— Что у тебя такое? — спросила она.
Я изобразил лучезарную улыбку.
— Подарочек, — сказал я.
— Подарочек! — охнула тетушка. Глаза ее вспыхнули, она нетерпеливо заерзала. — А кому?
— И кому же, как ты думаешь? — откликнулся я.
— Мне, — отозвалась она, тыкая себя в висок пальцем, словно дулом пистолета.
— Верно, — кивнул я, открывая ладонь. — Вот тебе подарочек.
Шагая к выходу из лечебницы, я ощущал спиной чей-то взгляд. Мне казалось, меня судят, взвешивают и оценивают мои поступки и находят, что я не прав. Но ведь если бы я не избавился от этой штуковины — от идола или статуэтки, уж как ее ни назови, — я бы точно спятил, наверное, я и без того уже слегка повредился в уме. Эта вещь была средоточием зла — зла немыслимого и противоестественного. Что до тетушки, я просто не могу заставить себя повидаться с нею снова. В лечебницу я ни за что не вернусь.
С тех пор как тетя приняла подарок, статуэтка ко мне уже не возвращалась. Да и сны померкли, хотя теперь мне снятся кошмары иного рода — те последние мгновения, что я провел в тетином обществе.
А в последние мгновения случилось вот что. Тетушка взяла фигурку у меня из рук и тут же принялась ее укачивать и убаюкивать песенкой, словно младенца — словно собственного ребенка. Меня бы это не встревожило — в конце концов, она ж умалишенная, — и, наверное, я нашел бы в себе силы навещать ее и впредь, если бы не ее песня.
Ибо в песне ее звучали не слова, но странный лай и визг, с характерными потусторонними модуляциями, словно изъяснялась она на языке, для человеческой гортани не предназначенном.
Связуя несовместноеРик ДаканПеревод Т. Савушкиной
Рик Дакан, страстный поклонник творчества Лавкрафта и опытный писатель, лишь недавно нашел возможность предаться двум своим увлечениям одновременно. Его последней работе «Культ Ктулху: роман об одержимости Лавкрафтом») (The Cult of Cthulhu: A Novel of Lovecraftian Obsession, 2012) предшествуют трилогия «Компьютерная мафия» (Geek Mafia), выходивший по главам роман «Рейджквит» (Rage Quit), а также многочисленные публикации по видеоиграм, самые ранние из которых относятся к 1995 году.
— Мистер Янновиц, кто предложил обратиться к произведениям Лавкрафта для тестирования?
— Использовать письма Г. Ф. Лавкрафта было моей идеей.
Доктор Мейсон, как обычно, работал за компьютером в своем университетском кабинете и, хоть и обращался ко мне, даже головы в мою сторону не повернул. Обронил: «Не слышал о нем, — и, так и не оторвав взгляда от экрана, набрал в строке поиска незнакомую фамилию.
— Писатель ужасов… Нет, не подойдет».
«Речь не о его рассказах, — возразил я и глянул на список, который предварительно составил в мобильном приложении на телефоне: мне не хотелось снова напортачить с объяснениями, — а о письмах. Он их тысячи написал».
Вместо ответа доктор Мейсон молча продолжал работать на компьютере. Он не любил, когда тишину кабинета нарушало что-то помимо стука клавиш и звука его собственного голоса. Когда факультет и университет отказались приобрести для него звукоизоляционные панели, он оплатил их из собственного кармана и среди прочего закрыл даже встроенные книжные шкафы и окно, оставив на виду лишь люминесцентные лампы на потолке, потрепанный дубовый стол, три кресла и четыре плоскоэкранных монитора. По опыту я уже хорошо знал, что соберись прямо во дворе хоть тысяча человек на фестиваль африканской культуры с традиционными барабанами наперевес, здесь, в кабинете, не будет слышно ни звука.
Доктор Мейсон закончил изучать экран своего компьютера. Раздался щелчок, за которым последовал стук клавиш и еле слышимый звук прокручиваемого колесика мыши. Я поерзал в кресле, тоже специальной модели: его цельнометаллическая конструкция была обложена поролоном и обшита немаркой синей тканью. Чтобы никакого там треска в стыках или скрипучей кожи.
«Оцифровано всего ничего, — сказал он. — Есть еще кто-нибудь?»
Почерпнув смелости из своих заранее подготовленных заметок, я продолжил:
«Зато все есть в печатном виде. Как раз в прошлом месяце вышел двадцать пятый том его „Собрания писем“».
Доктор Мейсон читал что-то на экране, скорее всего письмо, но я знал, что он меня услышал. Я также знал, что он ждет, пока я перейду к главному, поэтому решил отклониться от своих записей и добавил:
«Я бы мог их отсканировать».
И в надежде затаил дыхание.
«Это займет по меньшей мере недели три», — ответил он, бросая взгляд на монитор справа, где компилировалась последняя версия программы. Готовность на тот момент составляла 32 процента.
«Можно привлечь студентов. Тогда и за неделю управимся», — выпалил я на одном дыхании. Сосредоточь доктор Мейсон на мне все свое внимание, мое смятение не осталось бы незамеченным.
Он глянул на меня, слегка прищурив левый глаз. В бледном мерцании монитора игра светотени на его лице придала ему сходство с изображениями на гравюрах.
«Что именно заставило вас остановиться на нем?» — поинтересовался он.
Ответ на этот вопрос был у меня уже готов. Я знал, что Мейсону дела нет до того, почему я считал Лавкрафта самой подходящей кандидатурой. Его интересовала моя оценка неврологических процессов, которые позволили исключить другие варианты. Я бросил взгляд на свои заметки и объяснил:
«С Лавкрафтом я познакомился совсем ребенком благодаря брату. Наши пути тогда еще не разошлись. Лавкрафт возвращает меня в старые добрые времена, и я неплохо разбираюсь в его творчестве. Именно поэтому, по причинам личного характера, мне интересны его письма, и я бы хотел узнать о нем побольше».
Я понимал, это не совсем то, что интересовало доктора Мейсона, но мне все равно хотелось объясниться. Он же просто смотрел на меня, возможно пытаясь понять, что у меня на уме. Пробежав еще одним, последним взглядом по своим запискам, я сказал то, что он хотел услышать:
«Многократность воздействия, в сочетании с базовой человеческой потребностью в разрешении противоречий и хорошим знакомством с данным предметом, склонили меня в пользу решения, которое я уже про себя признал лучшим, одновременно исключив из рассмотрения другие варианты равного или более выдающегося достоинства. Вдобавок Лавкрафт писал о чудовищах, а это круто».
Уголки его губ слегка растянулись в полуулыбке, а в глазах вспыхнул огонек.
«Крутизна — весомый фактор», — заметил он и одобрительно кивнул.
Его почти незаметная улыбка отразилась в моих глазах и, скользнув ниже, переродилась в широкую ухмылку уже на моем лице.
«Я зайду в систему межбиблиотечного абонемента и размещу соответствующие заявки», — объявил я с таким видом, будто этого еще не сделал, и, закрыв ноутбук, молча выскользнул из кабинета.
— А через месяц вы приступили к работе. Вы помните свой первый успешный сеанс тестирования?
— Да.
Помню голос доктора Мейсона по селектору в испытательной лаборатории. Я сидел в кресле оператора и жаловался, что слова сменяются чересчур быстро. Он посоветовал мне расслабиться и не пытаться угадать, какое из них будет следующим. Слова замелькали все быстрее, пока я окончательно не потерял всякую возможность думать наперед. Сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
Единственным источником света в комнате служил расположенный прямо передо мной тридцатидюймовый экран, на серовато-белом фоне которого с головокружительной скоростью сменялись слова, набранные крупным жирным шрифтом Times New Roman. Я начал быстро считывать текст с экрана: «ЯЗЫК ЛЕКСИКА ИДЕИ ОБРАЗЫ ВСЕ ПОДЧИНИЛОСЬ ОДНОЙ ДОВЛЕЮЩЕЙ ЦЕЛИ МЫСЛЕННО ВЕРНУТЬСЯ В МИР ЗАВИТЫХ ПАРИКОВ И ДОЛГИХ SS КОТОРЫЙ ПО НЕКОЙ СТРАННОЙ ПРИЧИНЕ КАЗАЛСЯ МНЕ СОВЕРШЕННО НОРМАЛЬНЫМ».
«Я полагаю, удвоенная SS просто обозначает множественное число, шипеть тут ни к чему».
Не сообразив, что это за непонятное слово, я просто протянул свистящий звук подольше — «эсссс».
«Прошу прощения, — извинился я, стараясь моргать почаще, чтобы увлажнить глаза. — Тут еще и пунктуации никакой нет. Это, видимо, меня с толку и сбивает».
«В версии 3.8 будет отмечена и пунктуация, и интонация, и все остальное. Подача у вас пока хромает. Не хватает естественности».
«Еще не привык», — ответил я, стараясь не звучать так, будто оправдываюсь. Мне не хотелось, чтобы Кэрри или Джин оказались в этом кресле. И я понимал, что с доктора Мейсона станется в одну секунду заменить меня на более подходящую, по его мнению, кандидатуру. Готовился я в одиночку, своими рабочими заметками и дневниковыми записями с другими делиться перестал: они могли позаимствовать хитрые приемчики, которыми я овладел в совершенстве, и занять мое место первого оператора.