Боковое стекло «уазика-452» покрывал такой плотный слой пыли, что Говард Амундсон с трудом отличал кирпичного цвета пустыню от безоблачного синего неба над плоским горизонтом. Не то чтобы из окна тряского, дребезжащего микроавтобуса открывались такие уж интересные виды, по правде сказать. За последние десять часов травянистая равнина на окраинах Мандалгови{75} сменилась красным грунтом с редкими проплешинами зелени, свидетельствовавшими, что среди этого запустения еще теплится жизнь.
Амундсон был твердо уверен, что ничего тоскливее пустыни Гоби он в жизни своей не видел. Сама ее унылая безотрадность заключала в себе странное величие. Она совершенно не походила на пустыни голливудских фильмов с их холмистыми песчаными дюнами. Пустыню Гоби ковром устилали камни. Они валялись повсюду, самой разной величины — от гальки до валунов размером с «фольксваген». По большей части голая пустошь была плоской, как стол, но тут и там однообразие нарушали невысокие хребты.
Машину тряхнуло — Амундсона подбросило на сиденье, он лязгнул зубами, прикусив кончик языка. Ощутил во рту вкус крови, выругался. Водитель выбрал дорогу настолько ухабистую и изрытую, что даже русский уазик задевал днищем, невзирая на свой знаменитый дорожный просвет.
Монгол на переднем сиденье обернулся, ухмыльнулся, что-то сказал водителю, тот бросил взгляд на Амундсона и рассмеялся. Никто из них английского не знал; говорить с ними было бессмысленно. Их наняли, чтобы доставить пассажира в место под названием Кел-тепу, и, со всей очевидностью, им было глубоко плевать, в каком состоянии тот доберется до места.
Амундсон поморщился. Внутри уазика разило машинным маслом, потом и верблюжьей мочой. Одному Господу известно, что эта машина возила до того, как в нее погрузили «Бэби Хьюи». Извернувшись на сиденье, Амундсон пригляделся к ремням, фиксирующим канареечно-желтую коробку с мультиспектральным электромагнитным томографом на грузовой платформе. Только ради этого аппарата его в треклятую пустыню и занесло. Когда Алан Хендрикс, исполняющий обязанности декана в Массачусетском технологическом институте, предложил ему провести полевые испытания, Амундсон ухватился за такую возможность обеими руками. Если тестирование пройдет успешно — штатная должность, которую он пробивает вот уже больше двух лет, почитай что у него в кармане.
Лишь много позже Амундсон задумался о том, во что обойдется перетащить «Бэби Хьюи» на другой конец света, в самую задницу мира. Сам прибор настолько легок и компактен, насколько способна современная электроника, но все равно, чтобы электромагнитные волны проникли сквозь твердый камень, энергии понадобится немерено; а «Хьюи» потянет на четверть тонны. Тут же притулился генератор, затребованный у монгольских властей. Амундсон категорически заявил, что не повезет «Хьюи» в пустыню без автономного источника питания. Правительство на его требование согласилось. Монголам не меньше Амундсона хотелось, чтобы испытания прошли успешно.
«Лучше б я сейчас в институте сидел, курсовые проверял, — думал про себя Амундсон, хмуро уставившись в заляпанное окно. — Если эта штуковина засбоит и все накроется медным тазом, идиотом буду выглядеть я, а переложить вину не на кого. Я тут один как перст — ни тебе ассистентов, ни коллег, никто мне тыл не прикроет».
Эта мысль утешения не принесла. Эскизный проект разработки «Хьюи» Амундсон, не моргнув и глазом, приписал себе, хотя автором идеи был один из его аспирантов, смышленый китаец по имени Юнь. Аспирант держал язык за зубами — он работал над докторской диссертацией, и у него хватало ума не пытаться нарушить университетский естественный порядок вещей. Но это лишь означало, что, если «Хьюи» не сработает, вся вина ляжет на плечи Амундсона.
Уазик резко накренился, завибрировал и остановился — водитель заглушил мотор. Приподнявшись, Амундсон сквозь противоположное окно микроавтобуса увидел неподалеку скопление походных палаток цвета хаки. Рядом были припаркованы несколько грузовиков.
— Никак приехали? — спросил он у водителя.
Монгол широко усмехнулся и залопотал что-то на своем языке. Распахнул боковую дверь и жестом дал понять долговязому инженеру, чтоб выходил. В кондиционируемый салон ворвался горячий воздух пустыни. Амундсон с трудом расправил затекшие члены. Он так долго просидел скрючившись на неудобном сиденье, что, казалось, у него даже кости одеревенели.
Полог самой вместительной из палаток был отдернут: оттуда вышли несколько человек европейского вида и один-единственный монгол. Седой бородатый толстяк — похоже, он тут всем заправлял — протянул руку. Ростом он был по плечо Амундсону: чтобы встретиться взглядом с серыми глазами инженера, ему пришлось запрокинуть голову.
— Вы, должно быть, Амундсон из МИТа, — произнес он зычным голосом. — Я Джозеф Ласки, и я правлю в этом аду. — Он расхохотался над собственной шуткой.
Амундсон пожал мозолистую руку с грязными ногтями, удивляясь ее силе.
— Это моя жена Анна, мой помощник Джеймс Сайкс, профессор Цахиа Ганцориг из Монгольского национального исторического музея в Улан-Баторе, и староста американской аспирантской группы Лютер Уайт.
— Из Питтсбурга, — усмехнувшись, уточнил атлетически сложенный чернокожий парень. — С остальными аспирантами вы познакомитесь за обедом.
— За ужином, — поправила Анна Ласки, улыбнувшись краем губ. — Мы за стол садимся поздно.
— Жалко даром терять световой день, — пояснил муж.
— Очень рад знакомству, — промолвил Сайкс, узкоплечий коротышка с залысиной на темени. — До смерти охота поглазеть на этот ваш агрегат.
— Да вы англичанин, — удивился Амундсон.
— Урожденный кокни, но я уж лет двадцать как при смитсоновцах.
Именно Смитсоновский институт выступил основным спонсором раскопок в Кел-тепу, названном так в честь какой-то местной детали рельефа. Спутниковые снимки выявили смутный контур подземных руин на древнем шелковом пути. С земли эти руины были не видны, но сверху выглядели достаточно многообещающе, чтобы смитсоновцы организовали археологическую экспедицию. Все аспиранты числились волонтерами на бесплатной основе, понятное дело, — как оно обычно бывает. Они вкалывали ради бесценного опыта участия в важной экспедиции — и для пополнения своего резюме. Судя по тому, что Амундсон прочел о находке в Кел-тепу, все они вытянули счастливый билет.
Громкое «бабах!» из открытого багажника микроавтобуса заставило его обернуться. Он виновато улыбнулся Ласки и обогнул машину.
— Вы с этой штукой поосторожнее! — раздраженно прикрикнул он.
Оба монгола, склонившись над томографом, с помощью какой-то отвертки ослабляли пряжки на тугих ремнях, фиксирующих аппарат на грузовой платформе. Очередной ремень отстегнулся — и хлестнул по стенке машины.
Ганцориг обогнул дверцу и тихо заговорил о чем-то со своими соотечественниками. Те разом перестали ухмыляться и серьезно закивали.
— Я уверен, они будут осторожны, — заверил он Амундсона. — Я им объяснил, насколько ценно для экспедиции это оборудование.
— Спасибо, — поблагодарил инженер. — Если калибровка нарушится, у меня неделя уйдет на то, чтобы снова его отладить.
Подошел Ласки. Остальные уже снова скрылись в палатке.
— Давайте я покажу вам место раскопок, — предложил он, беря Амундсона за плечо.
Тот позволил археологу увести себя за палатки, где на некотором расстоянии от лагеря земля была изрыта рвами и ямами. Издалека все это напоминало колонию сусликов.
— А ведь в жизни не догадаешься, что здесь речная долина, правда? — по-свойски заметил Ласки. — Рельеф совершенно ровный. И все-таки спутниковые снимки и топографические данные подтверждают, что некогда здесь протекала древняя река — очень близко от раскопа. Она пересохла пятьдесят-шестьдесят тысяч лет назад.
Они остановились перед брезентовой загородкой, натянутой по периметру прямоугольника ярдов десяти шириной и сорок в длину.
— Мы держим наше сокровище за заграждением — защищаем от наносов пыли и местного зверья. Вы не поверите, сколько в пустыне водится всяких тварей. Говорят, даже волки есть.
Откинув клапан в ближнем конце заграждения, археолог жестом поманил Амундсона внутрь и сам вошел следом. Инженер застыл как вкопанный, потрясенно глядя перед собой.
— Ничего себе зрелище, а? — с сухим смешком обронил Ласки. — Люблю наблюдать за первой реакцией новоприбывших.
Внутри заграждения почти все пространство занимал раскоп — от первозданной поверхности пустыни осталась лишь узкая полоска в несколько футов шириной по периметру. А дальше зияла протяженная яма — но не пустая. На дне ее покоилась статуя из черного камня. Амундсону она слегка напомнила идолов острова Пасхи, и все-таки ничего подобного он в жизни не видел. Примитивное изваяние дышало грубой силой. Статуя была антропоморфна — притом что пропорции ее явственно отличались от человеческих. Гигантский эрегированный фаллос, ровно лежащий внизу живота, со всей очевидностью человеческим не являлся. Статуя, невесть почему, наводила на мысль об обитателе водных глубин, — может статься, из-за массивной и толстой шеи или из-за перепонок между невероятно длинными пальцами.
Под покровом почвы все острые выступы каменного изваяния сохранились неповрежденными — за одним-единственным исключением. Лицо статуи представляло собою лишенную выражения маску. Не осталось никаких следов носа, губ или глазниц, если они когда-то и были.
— Вы определили, что это за камень? — полюбопытствовал инженер.
— Какая-то разновидность базальта, — откликнулся Ласки. — Если честно, мы пока еще не вполне уверены, что это. Камень распознаванию не поддается.
— То есть вы хотите сказать, что он не местный, — промолвил Амундсон, неспешно двинувшись в обход раскопа.
— Нет, точно не местный.
— Выходит, статую изваяли не здесь?
— Господи милосердный, нет, конечно. Камень пустыни слишком хрупкий и растрескавшийся, чтобы изваять из него фигуру такого размера. Я бы сказал, она изрядно смахивает на поваленные статуи острова Пасхи.