У Сайкса, по всей видимости, тоже выдалась тяжелая ночь. Коротышка-англичанин на удивление попритих и свои кухонные обязанности исполнял в отрешенной задумчивости. Убрав со стола тарелки и столовые приборы, он объявил Амундсону, что уходит помогать на раскопках.
Инженер рассеянно кивнул и даже головы не повернул ему вслед. Ему не давал покоя вопрос, заданный Люс накануне вечером. Почему наши собственные лица? Что это значит — увидеть самого себя, выставить на всеобщее обозрение свою сущность?
Амундсон захватил распечатку с собой в столовую. Теперь она лежала рядом с кофейной чашкой, изображением вниз. Инженер перевернул лист и, держа его прямо перед собой, внимательно рассмотрел. С распечатки на него глядело лицо, которое, со всей очевидностью, принадлежало ему самому, и никому другому. В уголках губ притаилась усмешка — или это ему только кажется? Чем дольше Амундсон смотрел в черно-белые глаза, тем больше менялось выражение этого лица: от иронически-насмешливого до надменного… а вот теперь рот скривился в презрительной ухмылке. Губы чуть подрагивали, словно изображение пыталось заговорить с ним.
Амундсон отложил бумажный лист в сторону и протер глаза большим и указательным пальцем. Неудивительно, что воображение у него шутки шутит, учитывая, в каком стрессе он пребывает последние несколько дней.
Инженер снова взял распечатку в руки и пристально изучил ее, пытаясь посмотреть на изображение отстраненным взглядом. Это никакое не лицо. Это наверняка какой-то код — последовательность символов, рассчитанная на то, чтобы воздействовать на человеческий разум на самом глубинном уровне и вызвать одну и ту же иллюзию у любого смотрящего. Он видит не код, он воспринимает лишь воздействие этого кода, а вот на бумаге наверняка пропечатан сам код как таковой — и он же был запечатлен в каменном лице колосса много тысяч лет назад.
У исполняемого кода, который самовоспроизводится от одного носителя к другому, есть бытовое название. Вирус. То, на что он смотрит на бумаге, на самом деле не будучи в состоянии увидеть, — это, должно быть, какая-то разновидность ментального вируса, передаваемого посредством зрения.
Амундсон перевернул лист лицевой стороной вниз; руки его дрожали. При одной мысли о сверхразуме, необходимом для создания такого кода, мороз подирал по коже. Никакая древняя человеческая культура не смогла бы породить ничего подобного или по крайней мере ни одна из культур, науке известных. Разве что код был создан чисто интуитивно — или передан извне, из некоего внешнего источника, находящегося на более высокой ступени развития. Может, если разделить код на составляющие, удастся его проанализировать, не подпав под его влияние.
Инженер хлопнул ладонью по столу и рывком поднялся на ноги. При отсутствии информации строить предположения бессмысленно. Он просканирует статую еще раз, изменив параметры, и посмотрит, будут ли отличаться результаты. Наверное, стоит провести целую серию сканирований, по возможности в самых разных условиях.
Амундсон вышел из общего шатра; перед глазами у него заплясали яркие пятна света. Он забрал из своей палатки компьютер для обработки данных и лэптоп, оттащил их к брезентовому заграждению вокруг колосса, а там принялся подсоединять провода и готовиться к сканированию. Но думал он не о работе.
Если опубликовать это лицо в крупных газетах и показать в ночных теленовостях по всему миру, за одни-единственные сутки оно запечатлеется в сознании примерно миллиарда людей. Эта мысль отрезвила Амундсона. Прежде чем делиться открытием с прессой, необходимо будет сперва убедиться, что код изображения безвреден.
Пока что ничего страшного не произошло. Он до сих пор в ясном сознании. Что за нелепая идея — скрыть результаты тестирования от средств массовой информации! — ведь как только они будут обнародованы, его, Амундсона, ждут слава и процветание. Он напишет книгу; книга станет бестселлером. Он удивился — да как ему только в голову могло прийти утаить результаты! — и рассмеялся про себя. Заслышал жутковатое хихиканье, вздрогнул — и тут же понял, что исходит оно из его же собственных уст.
Этим утром пустыню заполнили странные звуки. По ту сторону брезентового заграждения послышался отдаленный лай. А следом — затяжной вой, и еще, и еще — волки, не иначе. Амундсон лениво размышлял: а водятся ли в пустыне Гоби волки? Еще не хватало, чтобы археологи, возвратившись в лагерь к вечеру, обнаружили его обглоданный труп. Нет, такого допускать нельзя. А оружие какое-никакое в лагере есть? Надо бы поискать нож, или ружье, или хотя бы дубинку покрепче.
Амундсон вышел из-за заграждения — призраки уже поджидали его. Безмолвные, недвижные, они заполонили все открытое пространство — и следили за ним мертвыми глазами. Их прозрачные, бесцветные тела облекались в старинные одежды, подобных которым он в жизни не видел. Тут были и солдаты, и жрецы, и торговцы, и рабы, и девушки, и замужние матроны, и шлюхи. Были даже дети; они глядели так же бесстрастно, как и все прочие.
Амундсон ощущал на себе мертвые взгляды как некую физическую силу, принуждающую его что-то сделать — вот только знать бы, что именно. Мышцы внизу живота неприятно скрутило. В придачу накатила головная боль; все это, вместе взятое, раздражало до крайности.
— Не знаю, чего вам надо, — пробормотал инженер. — Скажите яснее, я вас не понимаю.
И он зашагал сквозь призрачную толпу к палатке Ласки. Необходимо было разжиться каким-никаким оружием, прежде чем волки нагрянут в лагерь и разорвут его на куски. Прикосновение мертвецов к коже ощущалось как прохладный шелк. Призраки не пытались остановить его: просто оглядывались и смотрели с немым укором.
Внутри палатки Ласки в лицо Амундсону ударил сладковато-тошнотворный запах свежей крови. Он заморгал: глаза привыкали к полумраку. Монгол-археолог лежал на кровати навзничь, с вырванной глоткой. Треклятые волки, подумал инженер. На груди профессора скорчилась застенчивая аспирантка Мария Стрива, голышом, вся в крови. Она свирепо зыркнула на вошедшего; в зубах у нее застряли ошметки плоти, нос, уголки губ и подбородок — в алых потеках. Налитые кровью глаза расширены так, что белки видны по всей окружности карих радужных оболочек. Ни искры разума в этих глазах не осталось.
Какой-то частью своего сознания Амундсон понял, что она превратилась в волка. Пустыня кишмя кишела волками. Почему монголы до сих пор не перебили этих хищников? Если позволять волкам рыскать на воле беспрепятственно, рано или поздно они сожрут всех.
Женщина спрыгнула с кровати, ее окровавленные пальцы, словно когти, потянулись к его горлу, но тут она зацепилась ногой за ногу и тяжело повалилась ничком, впечатавшись в пол лицом и грудью — у нее аж дыхание перехватило. Мария пронзительно взвизгнула. Амундсон невозмутимо переступил через тело и подобрал кирку с короткой ручкой, что лежала рядом с дорожным чемоданом. Женщина приподнялась на руках, и Амундсон раскроил ей череп киркой. Она рухнула мертвой.
Одним волком меньше, с удовлетворением подумал инженер. Он вспомнил, что привело его в палатку, и пошарил в чемодане. На самом дне отыскался револьвер. Амундсон вышел из палатки; призраки удовлетворенно покачали головами.
Амундсон подстрелил одного из призраков — просто эксперимента ради. Револьверный выстрел эхом раскатился по пустыне и затих на пыльном ветру. Как и следовало ожидать, пуля оказалась бессильна. Призрак просто поулыбался ему, а прозрачная голова превратилась в голый ухмыляющийся череп. Этого и следовало ожидать; но он же научный работник, в конце-то концов, а что толку в бездоказательных гипотезах? В дальнейшем Амундсон не обращал внимания на призраков, хотя они и следовали за ним до самого входа в туннель.
Инженер сразу опознал два трупа, лежащие рядом с отвалом неподалеку от черной дыры в земле: тела гротескно скорчились в предсмертной агонии. Один — рыжий аспирант, Джимми Долан, а второй — Сайкс. Склонив голову набок, Амундсон с интересом изучал живописную картину. По всей видимости, Долан ударил Сайкса в спину колышком от палатки, а Сайкс — вот ведь прыткий коротышка! — уже умирая, раскроил Долану череп камнем. Еще двумя волками меньше, подумал инженер удовлетворенно.
Амундсон спустился по алюминиевой лестнице в яму и вошел в пологий коридор, уводящий в горную породу под уклоном примерно в двадцать градусов. Свет вскорости померк за его спиной, но инженер различал впереди крохотный яркий квадратик в конце длинного прямого туннеля и продолжал идти, придерживаясь левой рукой за стену. Камень под его пальцами казался гладким, почти как отполированный мрамор.
Ближе к концу Амундсону пришлось осторожно пробираться через завалы щебня. Здесь было проделано отверстие — достаточно большое, чтобы сквозь него протиснуться внутрь. Инженер оказался в сводчатом зале с массивными прямоугольными колоннами. Часть помещения, у самого входа в туннель, была подсвечена мерцающим ореолом пропановой лампы. Уголком глаза Амундсон разглядел изваяния, напоминающие животных и антропоморфных чудовищ. Они одобрительно закивали вошедшему, но тот почти не обратил внимания.
На расчищенном участке пола распростерлись чудовищно изувеченные тела Ласки и его жены. Между ними, поперек трупа Люс Хендерс, растянулся нагой Лютер Уайт; его мускулистое темное тело поблескивало от пота. Люс, тоже в чем мать родила, лежала ничком на невысокой платформе из полированного камня. С беспристрастностью истинного ученого Амундсон отметил, что у девушки недостает головы. Он оглянулся, но пропажи так и не обнаружил.
Уайт сосредоточенно вонзался напрягшимся членом между бледных, залитых кровью ягодиц мертвой девушки и даже не заметил вошедшего. С каждым толчком он всхрапывал: «Ух-ух-ух!» — а безголовое тело судорожно подергивалось на алтаре, словно оживший зомби. Из темноты за пределами досягаемости лампы постепенно появлялись призраки. Амундсон запрокинул голову и завыл.
— Она моя! — зарычал Уайт. — Ты ее не получишь.