Я помог ей расстегнуться, затем взял свечу, подвел Перу к постели, поставил подсвечник на прикроватный столик. Лицо ее было все в пятнах запекшейся крови: так сильно она себя исцарапала.
— Я быстро, — пообещал я.
А сам пошел в ее ванную комнату, швырнул в миниатюрную фарфоровую раковину маленькое махровое полотенце. Открыл один из латунных кранов и включил холодную воду. А пока ждал, покосился на свое отражение в зеркале. И снова вспомнил, что сплю; иначе как бы мне удалось разглядеть свое лицо в темноте ванной комнаты настолько отчетливо и как это отражение могло быть моим? Я не видел себя с тех пор, как попал в мотель, так что щетине удивляться не приходилось. Но с какой стати она так густа и отчего лицо у меня такое широкое? Неужели эти толстые губы — мои, как и эти крупные квадратные зубы, прямо-таки торчащие изо рта?
Нет, это все какая-то безумная галлюцинация, ведь только во сне мой облик может настолько измениться, чтобы уподобиться вурдалаку с картины Пикмана. Мне вспомнился Оскар — как две капли воды похожий на фигуру с полотна над его кроватью. Это всего-навсего бред сумасшедшего. И все-таки, когда я взялся за полотенце и отжал его, я ощущал прохладную влагу живо, как наяву. Вернувшись к Пере, я смыл с ее лица запекшуюся кровь. Она сидела на постели и неотрывно глядела на пламя свечи. Когда я закончил, она взяла у меня полотенце и прижала его к шраму у меня под глазом. Наши уста почти соприкасались, я чуял ее дыхание.
Выронив полотенце на пол, Пера приподняла подсвечник, удерживая его между нашими губами.
— Задуть свечу, — прошептала она. — Потом — задуть свечу{138}…
Мокрым от слюны языком я лизнул и затушил крохотный огонек. Взял подсвечник из ее рук, отставил на столик, потянулся расстегнуть последние пуговицы на ее рубашке. Мы сидели в глубокой темноте, и однако ж я видел ее вполне отчетливо; мне даже казалось, я способен разглядеть под тонкой кожей очертания черепа. Мы одновременно откинулись назад. Пера взялась за медальон у меня на шее и произнесла чье-то имя. Я жадно, нетерпеливо обнял ее тело и закрыл глаза. Я грезил сквозь грезы, и грезились мне темная кладбищенская земля и трупы, в ней погребенные. Какой пряный и острый запах исходил от почвы и ее обитателей! С этим ароматом смешивалось сладкое благоухание безумной девы в моих объятиях.
Когда же из ее окна на меня упал первый луч солнца, Перы рядом не было. Я подошел к окну посмотреть, откуда доносится пение, и заметил в роще фигуры, одетые смутным рассветным заревом. Я с криком выбежал из комнаты, кинулся наружу, задыхаясь, пересек грунтовку и ворвался в рощу. На крепком суку в петле болталось тело. Я рухнул во влажную траву.
Кто-то позвал меня по имени; я обернулся — передо мной стояла карга. Она направляла на меня свою фотокамеру и одобрительно качала головой. Проклиная ее, я вновь обернулся посмотреть на повешенную и на трех женщин, что стояли под ней и мелодично стенали. Внезапно рядом оказался Эблис: он тронул тремя пальцами мое лицо и радостно закивал. Затем он подскакал к дереву и проворно вскарабкался по стволу, словно в кафкианском кошмаре. Оскар и Филипп уже стояли под деревом: они поддерживали тело, пока Эблис перегрызал веревку. Труп рухнул вниз; три плакальщицы растаяли, слились воедино и облаком воспарили к невидимым веткам, откуда доносился вороний гомон. Я молча наблюдал, как тело несут к заводи и осторожно опускают в воду. Во сне я видел, как мертвая девичья рука собирает цветы, плавающие на поверхности рядом. Я вздохнул: она выбрала прелестный цветок и протянула его мне. Я подполз к самому краю озерца, потянулся за предложенным цветком, по случайности заглянул в воду и засмотрелся на сияющие сферы, что резвились и кувыркались под покойницей. На моих глазах одна бледная сфера всплыла поцеловать ее в затылок, затем зашевелила губами, словно зовя ее по имени. При этом нежном прикосновении моя лучезарно-прозрачная красавица улыбнулась, закрыла глаза и погрузилась в водные глубины.
КуполМолли Л. БерлсонПеревод А. Килановой
Рассказы Молли Л. Берлсон печатались в журналах «Eldritch Tales», «Crypt of Cthulhu» и «Bare Bone», а также в ряде антологий, в том числе «Сто внушающих ужас рассказов о чудовищах» (100 Creepy Little Creature Stories, 1994), «Сто леденящих кровь рассказов о вампирах» (100 Vicious Little Vampire Stories, 1995), «Сто наводящих страх рассказов о ведьмах» (100 Wicked Little Witch Stories, 1995), «Жуть! 365 страшных историй» (Horrors! 365 Scary Stories, 1998), «Таинственные истории» (Weird Tales, 2002), «Возвращение в мир Лавкрафта» (Return to Lovecraft Country, 1997).
Он катил на запад по Секонд-стрит и любовался облаком на вершине далекой горы. Чудный вид. Не зря он перебрался в здешние края с северо-востока. Совсем другое дело. Лучше. Намного лучше.
Бескрайнее бирюзовое небо, чистый воздух и местные жители — лишь несколько причин. Пустынное солнце клонилось к закату. Над асфальтом дрожало раскаленное марево. Чуть щурясь, Том осторожно повернул на Сальтильо-роуд.
Ему по-настоящему нравилось в Нью-Мексико. Природные красоты каждый день напоминали, что он сделал правильный выбор. Городок Сэнд-Рок был поистине землей обетованной для новоиспеченного пенсионера, мечтавшего укрыться от суровых северных зим.
Он наслаждался жизнью, несмотря на то что несколько раз в год приходилось выбираться за две сотни миль в большие магазины и моллы Альбукерке, Лас-Крусеса или даже Мидленда и Лаббока в Техасе. Том прекрасно обходился без криминальных новостей и дышал кристально чистым воздухом, если не принимать во внимание навозный душок в те дни, когда владельцы ранчо удобряли свои пекановые сады.
Довольный жизнью, он повернул налево на каменистую подъездную дорожку и остановил грузовик. Хлопнул дверцей, с усмешкой проследил за улепетывающим через лужайку зайцем, услышал хриплый крик большехвостого гракла. Лучшее место на Земле!
И тут он вспомнил о единственной ложке дегтя в этой бочке меда — огромном серебристом здании на восточной стороне города. Поговаривали, что в нем раньше хранили семена хлопчатника, да только Том в жизни не видел ничего подобного. Зловещее таинственное здание возвышалось на посыпанной гравием площадке. Гигантский купол было видно почти из любой точки города. Сейчас в нем торговали разношерстным мусором — коллекционными товарами, если верить вывеске, то есть ломаной мебелью, кипами выцветших портьер и занавесок в картонных коробках, старомодными игрушками, ржавыми велосипедами, тусклыми зеркалами и так далее.
Здание было огромным — добрых триста футов в поперечнике и больше сотни в высоту, насколько Тому было известно. Когда он стоял посредине, ему почему-то казалось, что его проглотил гигантский мерзкий жук.
Круглые стены изнутри были до середины выкрашены черным, а на самом верху открывалось что-то наподобие глаза. Как-то раз Том зашел в купол поглядеть на товары. Отверстие было открыто для вентиляции, но в нем виднелась только унылая серая пелена, поскольку собирался дождь.
Что было действительно странным, так это хозяин купола, молчун, который отвечал лишь на прямые вопросы, и то как можно более коротко. Том не знал, как его зовут, и не факт, что кто-то в городке знал. Старьевщик носил потрепанный комбинезон, стоптанные ботинки, рубашку в клетку, заношенную серую майку и традиционный для юго-запада красный шейный платок. Засаленный платок в темных пятнах, похоже, ни разу не стирали. На довольно крупной голове старик носил грязную соломенную шляпу, а его длинная неряшливая борода была такой же серой, как майка. За бородой можно было разглядеть разве что пару змеиных глаз, веки которых словно никогда не закрывались. Хотя, конечно, Тому всего лишь казалось, что старик никогда не моргает. Просто его веки усохли от возраста. Так ведь бывает?
Когда Том приехал в город, ему посоветовали заглянуть в купол, чтобы пополнить свою скудную обстановку. Том жил на социальное пособие и крошечную пенсию, так что брезговать не стал. Он приобрел за двадцать долларов покосившийся сундук для хранения инструментов и всякой всячины и остался им вполне доволен. Однако общаться с неразговорчивым, на грани грубости, стариком было не слишком приятно, и Том с радостью сбежал обратно на солнце. Он прожил в Сэнд-Роке уже почти год и перезнакомился с местными жителями. Порой играл в пинокль с ровесниками из дома престарелых. Как-то раз после игры его приятель Фил пригласил Тома на чашечку кофе. Они сидели за столиком рядом с буфетом и болтали о том о сем. Том между делом упомянул сундук, который приобрел в куполе.
— В этом жутком месте? Я и на милю к нему больше не подойду! — заявил Фил.
— Почему? — удивился Том.
— Пару лет назад я заглянул туда за инструментами и увидел, что старик скрючился над здоровенной старой книгой и что-то бормочет. Я подошел поближе и увидел на страницах странные рисунки и схемы. Хотел было разглядеть получше, но споткнулся о стул. Старик вскинулся, захлопнул книгу и засунул ее под стол.
— Да что ты говоришь!
— Вот то и говорю! И он так глянул на меня своими рыбьими глазами! Так что я туда не вернусь, даже если товар будут раздавать бесплатно.
Том допил остывший кофе, размышляя над услышанным.
Они немного помолчали, и Фил снова заговорил:
— Однажды дед сказал мне, что в этом месте якобы когда-то собирались члены странного культа. Обычно в Вальпургиеву ночь или канун Дня Всех Святых. С этими словами дед сплюнул через плечо, а это было на него совсем не похоже, ведь он вырос в баптистской семье.
Том завороженно слушал.
— Разумеется, это было уже после того, как семена убрали и устроили лавку, — продолжил Фил. — Думаю, с тех пор мало что изменилось.
По дороге домой Том заглянул на местный рынок. Он неплохо готовил и с удовольствием покупал свежеподжаренные перчики чили и местные специи. Блюда получались — пальчики оближешь. После ужина он устраивался с чашечкой кофе в кресле-к