Джастин изучил меню в поисках чего-то более или менее мясного и выбрал сэндвич с говядиной и сыром. Повинуясь все тому же неясному томлению, он уставился на экран над зеркальной стойкой. Звук был отключен, и работники пиццерии явно забыли про телевизор, иначе давно переключили бы канал. Показывали рыбалку на кипарисовом болоте где-то в южных штатах — на редкость занудный образчик борьбы человека с природой. Тем не менее Джастин не сводил глаз с экрана, пожирая сэндвич. Он не заметил, кто принес заказ. Набивая рот, Джастин то и дело возвращался мыслями к показанной крупным планом наживке, которая ходила туда-сюда под самой поверхностью усыпанной листьями воды. Где-то он это уже видел. Неуловимое сходство не давало покоя. Он отложил сэндвич и задумался.
Наконец его осенило, и у него на мгновение закружилась голова. Мнимый Лавкрафт точно так же ходил туда-сюда как на привязи, точно так же манил за собой. Если он и правда был призраком, то им, похоже, кто-то управлял, но кто и ради чего? Лавкрафт — либо его кукловод — звал Джастина за собой. Та же скрытая сила нарочно или случайно пробудила в Джастине волчий голод и заставила его бесцельно бродить по городу. Он не осмелился строить дальнейшие предположения без дополнительных данных. Он и так был в расстроенных чувствах.
Он уже было поднес ко рту сэндвич со стейком и сыром, но заставил себя положить его на тарелку и уставился в окно, пытаясь перестать думать о еде и сосредоточиться. Единственным возможным источником информации, имеющим отношение к Лавкрафту, двум местам, где Джастин видел Лавкрафта, и их истории, был рассказ Лавкрафта. Но где его раздобыть и как он, кстати говоря, назывался? Джастин разглядывал витрины на противоположной стороне улицы, как будто надеялся прочесть в них ответ. Внезапно он расхохотался и в два счета прикончил остатки сэндвича и пригоршню чипсов, исполнившись новой решимости. Каменный фасад бывшего почтового отделения украшало веерообразное окно. Вычурными строчными буквами — по одной на каждой трапециевидной панели — было написано «Книги для очкариков». Джастин подошел к кассе, не дожидаясь, пока принесут счет, и совсем было выскочил за дверь, но вернулся и сунул двадцать бумажек по одному доллару под свой стакан с водой. Если ему не сидится на месте, возможно, получится направить эту маниакальную энергию в полезное русло.
Он взбежал на крыльцо книжного магазина и попытался взять себя в руки. Ни к чему пугать людей театральным появлением! В магазине оказалось неожиданно просторно для букинистической лавки. Прелестная девушка с длинными черными волосами работала за стойкой — наверное, собирала почтовые заказы. Она провела его к отделу ужасов — отдельному шкафу в дальнем углу. Невероятная удача! На верхней полке, рядом с томиками Толкина в суперобложках, стояла антология Лавкрафта.
— Похоже, вы нашли, что искали, — сказала девушка.
Джастин купил книгу и спросил, нельзя ли почитать ее где-нибудь в уголке. Девушка покачала головой:
— Мы открыты до шести.
Приглядевшись, Джастин понял, что она просто констатировала факт. Два бородатых тюфяка сидели в мягких креслах у журнального столика, уткнувшись в книги. Они напоминали усоногих рачков. Джастин устроился в обитом зеленым шифоном парикмахерском кресле у задней стены. Он старался сохранять внешнее спокойствие, хотя изнывал от нетерпения.
Повинуясь чутью, он начал листать поздние рассказы и не прогадал. Аллюзия на Федерал-Хилл привела его к рассказу «Скиталец тьмы». Джастин решил прочесть его внимательно, несмотря на возбуждение, чтобы ничего не пропустить. Если вкратце, сюжет заключался в том, что уроженец Среднего Запада, поселившийся в Ист-Сайде, случайно вступил в мысленную связь с враждебным пришельцем, изучая следы деятельности некой жуткой секты в заброшенной церкви на Атуэллс-авеню. Джастин уже читал этот рассказ, но очень давно, так что ничего не помнил. К тому же теперь он испытывал к нему отнюдь не академический интерес и реагировал на текст совершенно иначе.
Время от времени ему приходилось останавливаться и любоваться уютным светлым интерьером, чтобы помешать торопливому разуму прийти к преждевременным выводам. То, что главный герой боялся «некоего существа, обещавшего бесконечно преследовать его и следить за ним, никогда не принимая физического облика»[10], напомнило Джастину о незваных гостях, которые якобы наблюдали за ним во время вчерашнего дневного сна. Что же касается «некой святотатственной связи, коя, как ему чудилось, существовала между его сознанием и незримым монстром, таящимся в том храме», разве не могла она принять форму неутолимого голода и навязчивого возбуждения, которое и сейчас звало его в путь и явно шло вразрез с его желаниями?
Он продолжал продираться сквозь текст. Чем больше он старался, тем мрачнее становилась картина. Отчаяние жертвы оттого, что «богомерзкая связь с непостижимым исчадием зла укрепляется в часы сна», напомнило Джастину, какое чувство непринадлежности — и вот именно чуждости — он испытал сегодня утром; а когда герой позднее очнулся от отупляющего дурмана в церкви и вдохнул «невыносимо мерзкое зловоние, откуда на него ритмично накатывались могучие обжигающие волны», Джастин вспомнил, что в номере было нестерпимо жарко и воняло горелой плесенью, хотя печь ночью не топили. Он ощутил себя зажатым в тиски страниц и попытался выглянуть в узкое окно перед креслом, но оно было наполовину заставлено иностранными словарями и затянуто стальной решеткой от воров. К тому же из него открывался вызывающий клаустрофобию вид на соседнюю кирпичную стену. Джастин вновь углубился в книгу.
В повествовании неоднократно подчеркивалось, что зловещее существо боится света, и Джастин задумчиво кивал в знак согласия, поскольку обе его встречи с Лавкрафтом произошли в ночное время. Наконец он дошел до выдержек из дневника, в которых герой бессвязно изливал свое отчаяние перед лицом ужасной судьбы. Кульминационный образ «тройного горящего глаза» напомнил исполненному смятения Джастину о камере, висящей у него на шее, и о снимках фонаря с тремя ослепительно-яркими лампами рядом с тем местом, где стояла церковь. Эти снимки нарушали все правила формирования изображений на фотографиях. И еще вспомнилось, что фонарь странным образом погас, едва Джастин активировал вспышку! Он оторвал взгляд от книги и повернул голову к более широкому окну слева. У магазина был мощеный внутренний двор с уже увядшими цветами гортензии и пожелтевшими листьями снежного дерева. Летом здесь должно быть намного приятнее! Доживет ли он, чтобы увидеть своими глазами? Джастин поморщился. Не слишком ли хрупкое основание для подобной меланхолии?
Солнце село. Как давно он сидит в этом кресле? Лампа дневного света на потолке так и гудела с самого начала? Джастин вскочил, и у него на мгновение закружилась голова. Скрипя суставами, он на негнущихся ногах пошел к стойке, сочиняя извинение за то, что засиделся. Усоногие рачки уже покинули свои удобные кресла! Дурной знак, однако на часах над кассой было чуть меньше 17:15. Джастин немного расслабился, поблагодарил прелестную продавщицу за помощь и выразил надежду, что его затянувшийся визит никому не помешал.
— Сидите сколько хотите, только не храпите, — заверила она.
Выйдя на улицу, он сунул книгу в большой внутренний карман своей джинсовой куртки. Ему вновь нестерпимо хотелось есть и идти куда глаза глядят. «Минерва» была совсем рядом. Большая кальцоне с фрикадельками казалась наилучшим источником протеина, и к тому же ее можно было взять с собой.
Джастин пошел по Энджелл-стрит, гадая, сколько он продержится, прежде чем сорвет обертку со своего ужина. За первым поворотом над ним нависла зеленая с белым вывеска кафе-мороженого «Ньюпорт». Очередной привет из прошлого! Несколько десятилетий назад он был здесь завсегдатаем. Не надо было размениваться на пиццу, взял бы сейчас бургер и пломбир с сиропом. Он пригляделся и увидел, что от кафе осталась только вывеска. В свете фонарей было видно, что за стеклом нет ни перегородок, ни стойки, ни стульев, ни морозильных камер — ничего.
Однако в глубине магазина кто-то двигался, не обращая внимания на полумрак. Люди оживленно общались на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Чем больше он их разглядывал, тем ярче они становились, как будто Джастину лишь показалось, что в кафе нет света, и словно приближались к нему. И вскоре уже в ярком свете перед его взором предстал изможденного вида старик во главе стола, за которым сидела стайка почтительных юнцов. На старике был темный костюм в стиле тридцатых годов, который едва не разваливался на части, и у него сохранилось достаточно тонких седых волос, чтобы сделать левый пробор. Выдающийся подбородок, тонкий рот. Старик что-то вещал и с явным удовольствием поедал банановый сплит. Длинноволосые слушатели в водолазках и джинсах клеш явно не имели отношения к современной молодежи.
Работая над диссертацией, Джастин предавался пространным мечтаниям о Лавкрафте и Энджелл-стрит, главное место в которых отводилось этому кафе. При виде трехмерного воплощения юношеских фантазий у него сжалось горло. Напротив кафе-мороженого торчал типично неуклюжий и унылый многоквартирный дом постройки пятидесятых годов, но самое ужасное заключалось в том, что ради него был снесен прелестный особняк, в котором родился Г. Ф. Лавкрафт. В грезах юного Джастина об идеальном Провиденсе Лавкрафт не скончался в расцвете лет, запоздавшие гонорары подоспели как раз вовремя, чтобы он смог выкупить дом предков, и легендарная любовь к мороженому частенько вынуждала этого хрупкого, но гениального восьмидесятилетнего старца пересекать дорогу и собирать в кафе толпу восторженных сверстников Джастина — любителей ужасов. Джастин до сих пор лелеял эту мечту, и при виде мира не просто параллельного, но давно канувшего в Лету, у него сжалось сердце от тоски и задрожала нижняя губа.
Он сморгнул слезы. Парни за столом выжидающе смотрели на него, как будто он обещал зайти на огонек, и древний старец благосклонно помахал ему рукой. Джастин сглотнул. Неужели он достоин? Но дверь наверняка заперта. Он поднялся на крыльцо и потянул за ручку. Он увидел и почувствовал, как ручка подалась, и в то же время сквозь нее просвечивала реальная дверь, которая, разумеется, даже не шелохнулась.