Барнс опустился на колени и начал читать.
Сначала по книге. Потом по коже мистера Рыбьи Потроха.
Слова звучали, как измельчитель отходов, запущенный в обратную сторону. Я не понимал ни единого. Вначале Барнс тихо шептал в туман, потом заговорил все громче и громче. А потом начал выкрикивать слова, вопить и визжать, будто проповедник из преисподней. За четверть мили было слышно.
У меня заколотилось сердце. Я всматривался в туман, который становился все гуще. Ничего не разглядеть. Даже вплавленных в асфальт трупов не видно. Только я, Барнс и мистер Рыбьи Потроха, тесным кружком посреди 14-го шоссе.
Сердце кузнечным молотом бухало в груди, не успевая за гулкими ударами слов и слогов. Я попытался успокоиться, убеждал себя, что это все из-за проклятого тумана. Я не знал, что он скрывает. Может быть, в двадцати шагах от меня стоит вывернутый наизнанку гризли, а мне и невдомек. А может, там затаился восьминогий крысомордый паук, а я его не увижу, пока он мне голову не откусит. Даже если бы на меня несся минотавр со змеиными дредами, я бы не услышал топота копыт… Барнс орал так, что закладывало уши. Его голос разносил по долине слова, записанные в книгах, и слова, вырезанные на коже трупа, а я стоял в тумане, будто слепой, чувствуя, как они переполняют наш маленький мир, и на секунду осознал, каково было кровомордым в паутинных коконах.
А потом все стихло. Барнс закончил читать.
— Погоди, — сказал он. — Минуточку.
Я подождал. Мой заместитель отошел к «крайслеру» и пропал из виду. Слышно было, как он роется в машине. Потом по асфальту прошуршали его шаги, и он снова возник из тумана. Опустился на колени, занес над головой руки с зажатым в них кованым трезубцем, тем самым, который мы нашли в день аварии, и с размаху вонзил его в грудь мистеру Рыбьи Потроха.
Выцарапанные слова рассыпались в пыль, сухие кости проломились, и над трупом повисла жуткая вонь. Я стоял и ждал. Труп не двигался. А чего еще ждать, я не знал. Там, в тумане, могло прятаться что угодно. И напасть на нас. Прямо на нас. А мы его и не увидим. Я стоял с ружьем в руках, не понимая, куда целиться. Куда угодно. Только лучше от этого не станет. Хоть сто раз стреляй, все без толку. Не подстрелишь же туман, небо или проклятую вселенную.
Наступил самый странный миг в моей жизни.
И продолжался он долго.
Двадцать минут спустя туман немного рассеялся. Еще через полчаса видимость была примерно такая же, как в момент нашего выхода из сторожки. И ничего не произошло. Почему-то это было хуже всего. Я не мог избавиться от ожидания. Стоял, разглядывал зубастый оскал мистера Рыбьи Потроха, трезубец, слова, вырезанные на дубленой коже трупа. Не сошел с места, даже когда Барнс хлопнул дверцей пикапа. Я и не заметил, как он сел за руль. Я уселся рядом, и мы поехали в сторожку.
— Расслабься, — сказал он. — Все кончено.
Ночь была тише обычной. Такой тишины давно не было. Я не мог уснуть, и Барнс тоже. Мы сидели у камина и чего-то ждали… или ничего не ждали. Мы почти не разговаривали. Под утро, часов в пять, мы задремали.
А в семь утра меня разбудил шум за окном. Раздался чей-то крик. Я вскочил, схватил ружье и выбежал из дома.
За ночь туман развеялся. Я прикрыл глаза рукой, поглядел на восходящее солнце. Над берегом парило чудовище: кожистые крылья, растянутые на шипастых костях, мускулистое тело, обтянутое тонким слоем лоснящейся кожи, под которой змеились черные стежки жил, оплетавших дьявольскую плоть. В когтистой лапе жуткая тварь сжимала руку маленькой девочки. Увидев меня, девочка закричала еще громче, но чудовище быстрее догадалось о моих намерениях. Оно оскалило пасть, утыканную кривыми зубами, которые торчали из узкой челюсти, как гвозди, всаженные пьяным плотником, и уставилось на дуло ружья. Я вжал приклад в плечо и прицелился.
Алые крылья хлопнули, как влажное белье, вздымая ветер. Монстр поднялся выше, распахивая крылья.
Мощный взмах поднял чудовище на пять футов выше. Дуло ружья не успело сдвинуться за монстром. Он растянул лоснящиеся губы в издевательской ухмылке и хрипло завизжал, будто смеясь надо мной. Я снова прицелился и выстрелил.
Первый выстрел прошел низом, дробь хлестнула по голым ногам девочки. Она завопила, а я снова выстрелил, на этот раз выше. Левое крыло твари вывернулось в суставе; дробь пробила в нем дыры, через которые сочился свет восходящего солнца. Еще один взмах — и боль наконец-то достигла мозга чудовища. Оно взвизгнуло, распахнув клыкастую пасть, и выпустило девочку из когтей.
Девочка падала быстро, с отчаянным воплем. Она понимала, что умрет, точно так же как понимала, кто ее убил.
Она тяжело упала на берег. Звука падения я не услышал, его заглушил выстрел. Я выстрелил еще дважды, и монстр рухнул с небес, как воздушный змей, сметенный ураганом. На земле чудовище еще судорожно подергивалось, но я подошел поближе и прикончил его в упор.
Барнс спустился к воде. О подстреленном монстре он ничего не сказал, только предложил похоронить девочку, но я понимал, что этого делать не стоит. В ней могла сидеть тварь, или стайка кровомордых могла, учуяв труп, явиться сюда с лопатами. Мы облили ее бензином и крылатого демона тоже, бросили спичку и сожгли их вместе.
После этого Барнс вернулся в дом.
И сделал то же самое с книгами.
Спустя несколько дней я решил выбраться в город, проверить, как дела. Меня напрягало наступившее затишье.
Даже если бы в городе перекрыли улицы, это бы ничего не изменило. По правде говоря, людей в городе и раньше-то было немного, а теперь и вовсе почти не осталось. На главной улице я заметил пару кровомордых, но они живо юркнули в канализационный люк.
Я заехал в супермаркет, набрал консервов и другой провизии, но мысли разбегались. Я думал о недавнем тумане, о крылатой гарпии на берегу и о своем заместителе. После того как Барнс сжег книги, он почти не выходил из спальни. Может быть, случившееся пошло ему на пользу? Может быть, ему просто надо время привыкнуть к новому положению дел? Больше всего я надеялся, что он наконец-то понял то, что я сообразил давным-давно, — все, что нам надо знать о том, как устроен нынешний мир, мы узнали в тот день, когда уничтожили вывернутого наизнанку гризли на 14-м шоссе.
Так я размышлял до тех пор, пока не вернулся домой.
И услышал крики на берегу.
Барнс заманил в лодочный домик одну из кровомордых, девушку лет двадцати. Раздел ее донага и, заведя ей руки за спину, приковал наручниками к грубо отесанной подпорке. А потом поддел свежевальным ножом полосу кожи на ребрах. Девушка задергалась.
Лента кожи, покрытой шрамами, тускло поблескивала в полумраке, но я не сказал ни слова. Слов здесь и без этого хватало. Те же самые слова, что в книгах, покрывали кожу безумной девушки. Рой Барнс уже срезал с ее тела несколько десятков слов и ее же кровью прилепил их к стенам.
Я прикусил язык и загнал патрон в патронник.
— Не сейчас, босс, — отмахнулся Барнс.
Он воткнул нож повыше в подпорку и подошел к девушке. Близко, так, чтобы можно было шептать ей на ухо. Окровавленным пальцем ткнул в надпись, прилепленную к стене, и сказал:
— Читай.
Девушка зарычала и с такой силой клацнула зубами, что прокусила себе губы. Похоже, ее это ничуть не волновало. Она слизнула кровь с губ и снова оскалилась, веря, что сможет укусить Барнса.
Ему это не понравилось. Он кое-что с ней сделал, и рычание сменилось воплем.
— Она очухается, — сказал Барнс.
— Вряд ли, Рой.
— Вот увидишь, очухается. На этот раз я все точно рассчитал.
— Ты то же самое говорил, когда разбирался со своими книгами.
— Понимаешь, она ведь живая книга. В этом-то все и дело. Она живая. У нее есть связь с младшими демонами и с тем высшим существом, которое ими управляет. Каждый из них — своего рода ключ. Но погнутым ключом дверь не откроешь, даже если он изначально подходящий. Поэтому с водителем ничего не вышло. Он умер. А эта еще жива. Если она прочтет слова, выведенные ее собственным ножом, то все будет по-другому.
Он подошел ко мне, но я даже не взглянул на него. Просто не мог. Я смотрел на кровомордую. Она вопила и плевалась. Она больше не была похожа на человека, тем более — на женщину. И теперь эта жалкая голая тварь сдохнет, прикованная к столбу неизвестно где. Чистое безумие — думать, что она изменит мир, если произнесет своими рваными губами какие-то слова. И такое же безумие считать, что на это способен труп на 14-м шоссе. И такое же безумие…
— Да пойми же ты…
— Рой, она раскапывает могилы и пожирает трупы. Это все, что надо понять.
— Неправда. Она знает.
Я поднял ружье и выстрелил ей в голову. Потом всаживал в тело патрон за патроном, пока не уничтожил все места, где может зародиться демон. А после этого выстрелил в стену, и все слова разлетелись брызгами крови и плоти, а на их месте осталась рваная дыра наружу.
Барнс, в куртке, залитой кровью девушки, замер с ножом в дрожащей руке.
Я дослал патрон и сказал:
— Я больше не хочу это обсуждать.
После того как Барнс ушел, я расстегнул наручники, положил девушку на пол, а потом, ухватив за волосы, волоком втащил в лодку. Открыл дверь лодочного домика, сел в лодку и завел мотор за бортом.
Я направился в заболоченную часть озера. Из воды торчали черные деревья, с ветвей клочьями свисал мох. Вполне подходящее место для могилы. Я перевалил труп через борт; плеснула вода, труп ушел на глубину. Я думал о Барнсе, о том, что он говорил, о словах на стене. Жаль, что он не видит, как труп девушки тонет в зыбкой илистой мути. Да, жаль, что Барнс этого не видит. Потому что именно так и устроен мир; какой-нибудь сом сегодня наестся до отвала, вот и все перемены.
День сменился сумерками, вечерний свет померк. Я сидел в лодке и просидел бы так до темноты, но пошел дождь — сначала моросил, а потом припустил сильнее; крупные капли усеяли щербинами озерную гладь. Ну все, пора. Я завел мотор и направил лодку к сторожке.