Вообще-то, думать об этом нет смысла. Как нет смысла искать объяснение тому, что произошло с Барнсом, со мной или с кем-либо еще. Допустим, я озадачусь вопросом, почему тварь, что вылезла из Барнса, выглядела именно так, а не иначе и откуда она знала то, что знала. И в конце концов сойду с ума, как Барнс со своими «а может» и «а что, если».
Поэтому я стараюсь смотреть в будущее. Правила игры меняются. И вскоре все переменится. Вот, к примеру, этот паренек, Квинлан. Через год он окажется совсем в другом месте и не будет там делать того, что делает сейчас. И даже не поверит, что он когда-то делал такое. И со мной будет то же самое.
Может, у меня будет новый дом. Может, по пятницам я буду уходить с работы пораньше, покупать в супермаркете стейки и дюжину пива. А может, буду делать то же, что и раньше. Нацеплю звезду на грудь. Найду нового заместителя. Со всем разберусь, решу проблемы. Буду поддерживать порядок. Такие люди всегда нужны.
По правде говоря, ни на что большее я и не претендую.
Все будет хорошо.
Жуткое делоАдам НисуондерПеревод С. Лихачевой
Адам Нисуондер — автор романов в духе Лавкрафта «Талисман» (The Charm, 1993) и «Змееборцы» (The Serpent Slayers, 1994): действие этих первых двух романов серии происходит на Юго-Западе США. Третий и четвертый романы серии, «Охота с гончими» (The Hound Hunters) и «Война шептунов» (The War of the Whisperers), вышли в 2008 и 2009 гг. в издательстве «Hippocampus Press». Его короткие рассказы печатались во многих журналах и антологиях.
Я прямо в себя прийти не могу.
Я не любитель приключений, если вы понимаете, о чем я. По правде сказать, скучноватая обыденность — как раз по мне.
Еще вчера я жил нормальной, довольно-таки предсказуемой жизнью и был счастлив. Жена меня любила, дети — уважали, у меня была хорошая работа, и все наши знакомые мне вроде бы симпатизировали — или, точнее, нам. Все счета оплачивались точно в срок, в доме царили мир и уют, а главная неопределенность моего бытия сводилась к тому, приготовит ли жена к ужину стейк на кости или спагетти.
И тут нынче утром жду я автобуса, гляжу себе под ноги — а на краю тротуара лежит маленький такой металлический кругляшок. Вот вы могли бы себе представить, что такая чепуха, как бросовая латунная железяка, вам всю жизнь испортит, а?
В тот момент мне эта штуковина необычной не показалась. Ну, белый металлический кружок, на нем гравировка: что-то такое со щупальцами, а посредине — громадный красный глаз. Я железяку подобрал, рассмотрел и подумал, что Арни, сынишке моему, она, пожалуй, покажется занятной. Я положил находку в карман и тут же о ней позабыл.
Ну, пришел я в офис, взял в киоске при входе стаканчик кофе, поднялся на лифте на девятый этаж. Уселся за рабочий стол и принялся за коммерческое предложение, — его до конца недели надо было закончить. Клиент-то важный, один из основных наших заказчиков.
Не просидел я там и пяти минут, как вдруг чувствую в правом бедре острую боль — прямо-таки нестерпимую… словно от меня кусок откусили или какое-то гигантское насекомое ужалило. Я вскочил на ноги, хлопнул по бедру, запрыгал по комнате, но боль не утихала. Она жгла меня, как огнем.
Она распространялась все дальше.
Я рухнул на пол.
Я завопил как резаный.
Несколько сотрудников подошли узнать, из-за чего сыр-бор. Несмотря на то что я явно страдал, никто не понимал, что со мной не так. То, что меня язвило, таилось под одеждой, а я так извивался и бился, что подойти ко мне ближе чем на расстояние вытянутой руки возможным не представлялось. Боль казалась осязаемой: как будто вверх по моей ноге ползло пламя, оставляя после себя мучительную агонию. И я ничего с этим не мог поделать — совсем ничего.
Боб Шоу опустился на колени рядом со мною и попытался добиться от меня, что происходит.
— Томпсон, да что с тобой?
А я чувствовал… ну, что-то такое… странное. Даже сквозь боль мне почудилось, что правая нога внезапно перестала быть ногой. Теперь она ощущалась, как… как будто из нее все кости вынули. Я вцепился в нее сквозь брючину, но пальцы не нащупывали ничего твердого. Я сдвинул левую руку ниже, к колену, но и колена не нашел. И здесь, и выше под ладонью обнаруживалось одно и то же — нечто до странности мягкое и упругое. И ощущение это одновременно распространялось по ноге вверх и вниз. Я прям света не взвидел от страха!
Если до того я вопил от боли, теперь я кричал от ужаса. Я опустил глаза и вижу: с меня ботинок свалился. Носок был по-прежнему на месте, а вот ступня внутри его сделалась чудовищно бесформенной, и теперь вся моя правая нога изгибалась каким-то противоестественным образом.
Мои сотрудники на всякий случай отошли подальше.
Я слышал, как Боб Шоу орет в телефонную трубку:
— Нет, я не знаю, что с ним, но немедленно пришлите «скорую помощь». Человек умирает!
Но боль все не утихала. Она растекалась в паху едкой кислотой. Я даже описать не в силах, какой ужас испытал, когда она проникла в мои гениталии, просочилась в левую ногу и снова хлынула вниз, — ощущение было такое, словно она выжигает мне кости. Я орал не умолкая.
Между тем боль, похоже, распространялась все быстрее. Секунда-другая — и вот уже моя левая нога, в точности как и правая, странно обмякла, и я обнаружил, что уже не в силах держать спину прямо. Я завалился назад — а жгучая боль поползла вверх по позвоночнику.
Я забился в судорогах, замолотил ногами, только это были уже не ноги. Они извивались и корчились, они словно бы скользили по полу. Теперь уже и правый носок с меня свалился: а обнажившаяся непристойно розовая плоть на ступню ничем не походила. Куда подевались пальцы и ногти, лодыжки и подошвы? Из-под брючины торчала бесформенная мясистая кишка, мерзко утончающаяся к закругленному кончику. Хуже того, она невыносимо раззуделась.
Под окном взвыла сирена и взвизгнули шины, резко затормозив на асфальте. Я надеялся, что врачи ждать себя не заставят.
Мои сотрудники и сослуживцы держались от меня как можно дальше. Ими постепенно овладевала паника.
— О господи! У него кожа идет складками!
— Да что с ним такое?
— У него, похоже, кости плавятся!
— А вдруг это заразно?
Едва прозвучал последний вопрос, несколько человек бросились к лифтам, а остальные попятились еще на несколько шагов.
Я попытался принять сидячее положение и овладеть собою, но не смог. Странная череда превращений продолжалась безостановочно, боль словно бы нарастала. Боюсь, вопли мои превратились в какие-то нечеловеческие звуки. Я совсем обессилел и надсадил горло, крича во весь голос. Теперь я не то стонал, не то хрипло блеял. Как ни странно, сколько бы ни менялось мое тело, я неизменно слышал ровный стук своего сердца. Этот гипнотический ритм одновременно и леденил кровь, и некоторым образом обнадеживал.
Струящийся сквозь меня поток достиг шеи и плеч и стремительно перетек в руки. Я все еще барахтался и бился, но теперь ощущение было такое, будто я заперт внутри собственной головы и вынужден наблюдать, как все остальное во мне — все, что входило в мои представления о себе самом, — неотвратимо меняется.
И тут вдруг, внезапно — о счастье! — боль стихла.
Я поглядел на свою левую руку, что неуправляемо моталась из стороны в сторону — и никакой руки не увидел. Глаза мои расширились от ужаса. Казалось, из рукава моего пиджака выползает гигантский розовый червяк.
У двери возникла суматоха, и в офис, расталкивая толпу, ворвались трое медиков. Двое катили каталку, третий нес санитарную сумку. Но уже при их появлении я почувствовал/услышал/догадался, что превращение завершилось. Голова моя безвольно запрокинулась назад, и я понял, что с черепом моим случилось то же, что и со всеми остальными костями в моем теле.
Старший врач опустился на колени рядом со мною; я попытался заговорить и сказать ему, что мне уже не больно. Голову мне поднять не удавалось, но я все еще пребывал во власти заблуждения, будто могу общаться. Я ошибался. Из моего рта исторглась студенистая баритоновая отрыжка, а вместе с нею — чудовищная вонь.
Кажется, я был шокирован не меньше врача.
В лице его отразилось явное омерзение.
— Это еще что за чертовщина? — сердито осведомился он.
Шоу вышел вперед и в ужасе воззрился на меня. Он откашлялся и раза с третьего наконец выговорил:
— Несколько минут назад это был наш сотрудник, мистер Дэвид Томпсон. Вот его рабочий стол. Томпсон сидел за ним и работал, как обычно, прежде чем… произошло… начало происходить… то, что произошло.
— Вы хотите сказать, что это существо — человек? — уточнил врач.
— Да, насколько мне известно, — подтвердил Шоу.
Если бы я по-прежнему управлял своим телом, я бы его обнял — тотчас же, не сходя с места. Меня переполняла признательность. Я попробовал приподнять руки и обнаружил, что червяки пришли в движение. Розовые отростки взметнулись над полом, словно извивающиеся щупальца, но контроль над ними я утратил.
Врач отскочил назад, лицо его исказилось от страха. Шоу и все прочие тоже попятились назад.
Я снова попытался заговорить, но на сей раз все, что мне удалось, — это с шумом исторгнуть из себя зловонные газы.
Тут я обнаружил, что мне трудно дышать. Казалось, на грудь мне уселся какой-то великан. Я задыхался.
Врач снова подошел ближе. Опасливо потянулся ко мне, попытался взять меня за запястье — вот только запястья у меня уже не было. Врач отдернул руку, а затем приложил к моей груди стетоскоп. Заслышав биение моего сердца, он слегка расслабился.
— Что с ним случилось? — спросил он вслух.
Шоу пожал плечами:
— Не знаю. Он работал за своим столом и вдруг как закричит, словно от резкой боли. Рухнул на пол, забарахтался, заизвивался, и не прошло и нескольких минут, как он весь словно бы обмяк и раскис. Мы поначалу пытались ему помочь, но он так быстро и разительно менялся — мы все перепугались, не знали, что и думать. Он бился и метался — нам пришлось отойти подальше, чтоб не задел. Вот тогда я вам и позвонил.