Вот и Песчаная улица. Серый семиэтажный дом. Луиза поднимается на четвертый этаж. На лестничной площадке тишина. Высокая дверь обита коричневым дерматином. На двери медная табличка: В. А. Орлов.
Заслышав за соседней дверью чьи-то шаги, Луиза поспешно сбежала вниз. На ящике из-под продуктов сидела пожилая лифтерша. Луиза обратилась к ней с вопросом:
— Скажите, пожалуйста, как я могу увидеть кого-нибудь из Орловых?
Лифтерша подняла на нее вопросительный взгляд:
— Это из сто шестьдесят пятой квартиры?
— Да.
— Адмирал на курорте.
— А жена?
Лифтерша снова смерила Луизу с ног до головы:
— Какая жена, он один.
Больше Луиза ни о чем не стала расспрашивать и вышла из подъезда.
В этот же день она разыскала Валдайского. Он рассказал ей о том, что Орлов восстановлен в партии, что ему вернули его звание вице-адмирала, что живет он теперь в отдельной трехкомнатной квартире на Песчаной улице и в отставку ушел с приличной пенсией. Обо всем этом Луизе было радостно слышать.
Через неделю приехал Орлов. Об этом сообщил по телефону женский голос.
«Наверно, домработница», — подумала Луиза и поехала на Песчаную улицу.
…Это было утром. А вечером Луиза сидела в маленькой комнатенке Валдайского. Сидела униженная, оскорбленная, пристыженная…
Подняв заплаканное лицо, она долго смотрела в одну точку. Ей виделся высокий обрыв над Енисеем, угрюмые волны внизу. «Почему я тогда не решилась?» А перед глазами уже не обрыв и три сосны на нем, а пухлая дерматиновая дверь, медная табличка: В. А. Орлов. Она нерешительно нажимает на кнопку звонка. За дверью твердые шаги. Лязгнула защелка замка, дверь пошла в глубину квартиры. И он… Боже мой, как он поздоровел и как похорошел! Она не могла даже представить его таким. Он стоит, смотрит и молчит. На лице нерешительность и смятение. Сердце в ее груди стучит так, что вот-вот подступит к горлу и задушит. А из глубины квартиры доносится звонкий женский голос:
— Кто там, Вовик?
Орлов кашляет в кулак, виновато переступает с ноги на ногу:
— Я прошу вас… Позвоните мне, пожалуйста, по телефону… завтра утром… Сейчас я очень занят. Простите меня.
Тяжелая, обитая дерматином дверь глухо и тяжело закрывается…
Когда Валдайский рассказал обо всем Веригину, тот задохнулся от негодования.
— Успокойся, Саша, — уговаривал Валдайский. — Все это жизнь. Ростки хамства я иногда наблюдал у Орлова еще там, в Енисейске.
— Подлец! — сказал Веригин, разминая дрожащими пальцами папиросу.
— Почему подлец? — вступила в разговор переставшая наконец плакать Луиза. — Он ничем мне не обязан. Друзьями мы были в беде.
— Но все же этого я никак не ожидал даже от Орлова, — с грустью произнес Валдайский. — Ведь если б не ты, он погиб бы. Страшно! Страшно за человека…
Луиза глядела в одну точку и опять, казалось, ничего не слышала. Точно обращаясь к кому-то третьему, незримому, сказала:
— Я пришла к нему как к другу! Он мог бы принять меня и при этой женщине. Она и не почувствовала бы, что мы когда-то были больше, чем друзья.
— У Орлова какая-то большая рука в Министерстве обороны. За него кто-то очень побеспокоился. И это вскружило ему голову. Адмиральская пенсия, трехкомнатная квартира в новом доме, один из лучших курортов на юге! Где уж тут не забыть нас, сермяжную братию, — вздохнул Валдайский. — Гусь свинье не товарищ.
Веригин строго посмотрел на Валдайского:
— Кто свинья, а кто гуси?
— Судите сами, — развел руками Валдайский.
Веригин встал:
— Первую проверку на прочность Орлов не выдержал. Завтра я сделаю ему вторую, — подошел к Луизе, положил ей на плечо руку: — А ты, Луиза, не вешай голову. У тебя есть друзья, — с веселой улыбкой посмотрел на Валдайского: — Пока самый недосягаемый и счастливый среди нас — ты. Что тебе: ты поэт! Ты стоишь над адмиралами, премьерами и королями!
Луиза улыбнулась с грустной благодарностью:
— Спасибо, Александр Николаевич.
V
Веригин долго смотрел на медную дощечку с надписью: В. А. Орлов. И вдруг вспомнился Орлов не московский, а енисейский. Маленькая комната барачного типа. Железная печка, которая всегда дымила. На стене — старая гитара. У окна — расшатанный стол, покрытый облупленной клеенкой, рядом со столом — фанерная тумбочка и две колченогие табуретки. На спинке железной койки — застиранное полотенце.
Веригин нажал на кнопку звонка. Дверь открыли не сразу. Чей-то звонкий женский голос спросил: «Кто?» Веригин назвал свою фамилию. За дверью затихло. Потом послышались мужские шаги. Дверь открыл Орлов. Он был в легкой ночной пижаме и в теплых домашних тапочках. Орлов был совсем не таким, каким Веригин знал его в Енисейске. Розовый, промытый, лоснящийся… Седина его не старила, а как-то по-особенному красила, облагораживала.
От неожиданности Орлов растерялся. В глазах его застыл вопрос: «Как?.. Неужели это ты?» И только спустя некоторое время он поднял руки, заключил Веригина в объятия:
— Боже мой! После грозы орлы слетаются в свои гнезда!
Прижавшись гладко выбритой щекой к щеке Веригина, Орлов обдал его холодящей волной духов. Потом стремительно откинулся и, не снимая своих больших рук с плеч Веригина, потянул его за собой:
— Пойдем, пойдем, дружище! Расскажешь, как вы там без меня целый год коротали. Мы сейчас отведаем такого армянского коньячку, который нам в Енисейске и не снился.
Они вошли в просторную солнечную комнату, обставленную дорогой мебелью.
— Садись… Сейчас дам команду… А я ведь всего два дня, как приехал из Сочи. Почти все лето купался в Черном море. Да что ты стоишь, как истукан? Садись! Я только мигом на кухню. Что-нибудь придумаю. Рита!.. — Орлов вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.
Оставшись один, Веригин сел в кресло и огляделся. Табачного цвета портьеры крупными фалдами спадали от потолка до пола. На полированном письменном столе с гнутыми резными ножками лежало толстое стекло. Полумягкое полированное кресло, стулья вокруг низкого журнального столика, книжные шкафы со скользящими стеклами… Ковер ручной работы. Он спускался от бордюра обоев, застилал тахту и внизу касался бахромой пола. На полу, почти во всю комнату, был разостлан толстый китайский ковер. Нигде ни пылинки. Все блестело, зеркально отражало, дышало уверенностью и чистотой.
Веригину стало как-то не по себе. После вчерашнего визита к Валдайскому, после его грязной полутемной комнаты, пропахшей сыростью, квартира Орлова казалась дворцом. А книги… Давно он не видел столько книг. Серебряные и золотые буквы на толстых корешках молчаливо смотрели на него с застекленных полок. «Теперь читает или нет? — подумал Веригин. — За шесть лет в ссылке не прочитал ни одной книги. Сейчас снял вето?»
Откуда-то, очевидно из кухни или из соседней комнаты, доносился женский голос, тот самый голос, который отозвался на звонок Веригина, когда он стоял на лестничной площадке. «Наверное, женился…»
Вошел Орлов. От неожиданности Веригин даже привстал. Перед ним стоял вице-адмирал. Безукоризненно отутюженный китель, золотые погоны, темно-синие брюки, черные адмиральские ботинки. Опустив глаза и вытянув по швам руки, Веригин застыл по стойке «смирно».
Орлов снисходительно рассмеялся:
— Вольно… Вольно…
Веригин, как это предусматривалось по уставу строевой службы, расслабил тело и переступил с ноги на ногу. Но с места не сошел. Он стоял и смотрел на Орлова — «ел глазами начальство».
Потом оба расхохотались. Веригин подошел к Орлову и обнял его. А к горлу подкатил удушливый комок. Но это была минутная слабость, и Веригин поборол ее. Он был рад за Орлова.
— Молодец, Володя! Я дьявольски рад за тебя. Судьба все-таки умеет не только за волосы таскать, но и ласкать.
В комнату вошла молодая женщина в голубом платье, плотно облегающем ее упругое стройное тело. Ей было не больше тридцати лет. Тугие светлые волосы венком обрамляли ее голову. Она протянула Веригину свою крепкую загорелую руку, на пальцы которой были нанизаны кольцо и два перстня с массивными камнями. Сказала:
— Маргарита.
— Веригин.
— Прошу к столу! Только заранее предупреждаю — мой экспромт осуждать грех. Все делалось пожарным способом.
Они прошли в столовую, которая была еще просторнее кабинета. Посреди стоял большой овальный стол, покрытый белоснежной скатертью. На нем в хрустальной вазе кипенно-пенистым сугробом клубились белые розы.
— О, сколько цветов!.. — воскликнул Веригин.
— С юга. В Москве таких не купишь, — ответила Маргарита и жестом пригласила Веригина к столу. И тут же, улыбнувшись Орлову, шутливо сказала: — Адмирал, может быть, вы снимите свою военную мантию? Мы, кажется, не на официальном банкете.
— Слушаюсь, — Орлов шутливо козырнул и вышел из столовой.
Через минуту он вернулся. На нем была клетчатая ковбойка с короткими рукавами.
— Вот это лучше… Совсем как юноша, — сказала Маргарита, озаряя Веригина и Орлова той кокетливо-ласковой и приветливой улыбкой, которая как-то сразу располагает к себе человека.
Среди тарелок с закусками стояла бутылка выдержанного армянского коньяка и бутылка сухого вина. В хрустальной фруктовой вазе пирамидой громоздились крупные румяные яблоки.
— Вот колбаса, вот сыр, маслины, лимон… Орудуйте, товарищи мужчины, без всякого ухаживания. Рядом с вами находится очень застенчивая, несмелая женщина.
Маргарита явно нравилась Веригину. Шутки ее были милы, по-детски непосредственны, все она делала просто, сердечно-шаловливо, так, как будто они встречались уже не год и не два.
Выпили за встречу. Вспомнили друзей по ссылке: поэта Валдайского, бывшего комкора Туборского, старого белорусского партизана Ивановича, который в ссылке работал счетоводом в школе. Славный был человек, сердечный и всегда печальный.
Когда бутылка коньяка кончилась, Орлов положил на плечо Маргариты руку и, заглянув ей в глаза, сказал:
— Дружочек, выручай. Беседа только началась, а в бутылке уже сухое дно.