В нарядной, кроме них, никого не было, и Лесняк начал:
— Вселенское вече, посвященное разработке операции «Скребковая цепь», объявлено открытым. Слово предоставляется мне. Отводов нет? Принято единогласно…
Он изложил свой план, кое-что они вместе уточнили, после чего отправились получать «головки» и респираторы. Там у них спросили:
— Чего это вы в такую рань?
Лесняк, не задумываясь, ответил:
— У начальства спросите: считается оно с рабочим классом или ему рабочий класс до лампочки? Пишите в свой страх-талмуд: Лесняк, Комов, Васильев и тэ дэ согласно живой очереди…
И вот они на участке Каширова. Лесняк уже знал, что Федор Исаевич Руденко в шахте, и, спросив, где бригадира разыскать, направился прямо к нему. Федор Исаевич как раз в это время вылез из лавы. Увидев Лесняка, он удивился:
— Назад пришел? Иль с Селяниным не поладил?
— В этом вопросе все в полном ажуре, Федор Исаевич, — ответил Лесняк. — Я вот с этими товарищами в аккурат и пришел к вам по поручению инженера Селянина.
Руденко улыбнулся:
— Звучит. Звучит, говорю, — инженер Селянин. Так что?
— Павел приказал: падайте Федору Исаевичу в ноги и просите выручить. Велел сказать: на Федора Исаевича у меня великая надежда, не верю, что он не поможет.
— Давай короче, — попросил Руденко. — Давай конкретно — в чем нужда? Что в моих силах, Павлу не откажу.
— Спасибо, Федор Исаевич! — Лесняк поймал широкую ладонь бригадира, с чувством ее пожал. — Селянин так и говорил: что в силах Федора Исаевича — не откажет. Даже наоборот… Потому как, говорит, Федор Исаевич человек, который живет для общества, а не для личного блага. А что — не правда? Это каждый знает!
— Ты — Лазарь? — спросил бригадир.
— Я — Лесняк, — ответил Виктор. — Не узнали, Федор Исаевич?
— Узнал. А чего ж ты лазаря мне поешь? Ну?
— Скребковая цепь вот так нужна! — Лесняк ребром ладони провел себе по горлу и повторил: — Вот так! Устя стоит, эксперимент под угрозой срыва, все летит к чертовой бабушке. Все, понимаете, Федор Исаевич? А на складе — ни одной цепи. И ничего не ожидается. Что Селянину делать? Голову под «кумпол» подставлять? Чтоб по черепку — и ваших-наших нет, так?
Федор Исаевич с минуту помолчал, обдумывая, видимо, создавшуюся ситуацию, потом наконец проговорил:
— Да-а, положеньице. И осложняется оно главным образом тем, что в личном моем распоряжении скребковой цепи нет. Как же я могу помочь?
— Так тут только один вопрос, — подхватил Лесняк, — тут бригадир должен сказать: возражает он или не возражает. Начальник участка Каширов, когда к нему Селянин обратился, так и заявил: «Цепь, говорит, на участке есть, помочь я готов, лишь бы Федор Исаевич не возражал. А то, говорит, я лично навстречу тебе, Селянин, пойду, а Руденко потом хай поднимет. И все против меня лично обернется…»
Руденко внимательно посмотрел на Лесняка, даже лицо его для убедительности осветил лучом «головки». И спросил:
— Не врешь? Насчет Каширова — не врешь?
Лесняк с горькой укоризной медленно покачал головой:
— Федор Исаевич! Зачем же вы меня обижаете…
А Никита Комов сказал:
— При всех вот разговор с Кашировым состоялся. В случае чего — все мы свидетели.
Через несколько минут они грузили цепь на ленточный конвейер, решив потом перевалить ее в вагонетку. Михаил Кудинов, помогая Лесняку, шепнул:
— Голову на плаху — словчил ты! Чтоб Каширов помог Селянину — скорей земной шарик пополам лопнет.
— Это точно, — неопределенно ответил Лесняк. — Ты, Миша, как в воду глядишь.
А когда цепь отправили, Федор Исаевич отозвал Лесняка в сторонку и предложил:
— Посидим минуту… Ты мне вот что скажи: Павел о твоем фокусе знает? Знает, что ты вроде как от имени Каширова ко мне пришел?
— Это ж почему — вроде? — возмутился Лесняк. — Я по самой натуре, я…
— И твою натуру я изучил досконально, и Каширова, — заметил Федор Исаевич. — Понятно? Я только об одном — не сделали б худо Селянину. Раскрутит Кирилл Александрович пружину — затрещит все кругом… Понял, нет?
— Понял, — сказал Лесняк. — Ничего Павел не знает. С ребятами так и решили — на себя всю вину возьмем… А вам, Федор Исаевич, спасибо. Вас тоже не подведем. Отпираться не будем…
Ни о чем не подозревая, Кирилл спустился в шахту лишь к вечеру — весь день был занят какими-то делами и, конечно, не мог даже предположить, что без него тут что-то произошло. Наверное, он и теперь долго оставался бы в неведении, если бы Руденко, чувствуя свою вину и тяготясь ею, сам не начал бы неприятный для себя разговор.
Будто бы оно к слову пришлось, он сказал Кириллу:
— А вообще-то правильно вы, Кирилл Александрович, сделали, что с Селяниным поступили по-товарищески. Кто ж ему и поможет, как не мы. Наш ведь он, мы ведь его в люди выводим. Когда рассказал я обо всем своей бригаде, все как один заявили: так оно и должно быть.
Они в это время вдвоем шли по коренному штреку, направляясь к западному крылу шахты, где для бригады Федора Исаевича нарезали новую лаву. Кажется, Кирилл не сразу-то и понял, о чем ему говорит Руденко. И лишь через минуту, уловив смысл сказанных бригадиром слов и сразу заподозрив что-то неладное, Каширов остановился и попридержал Федора Исаевича за локоть.
— Ты о чем? — жестко спросил он. — О чем ты рассказал своей бригаде?
— Ну, о вашем благородном поступке. Не каждый бы пошел на такую взаимовыручку. Товарищ товарищем, а своя рубашка, как говорят, ближе к телу… Между прочим, Кирилл Александрович, если честно говорить, я поступил бы точно так же.
— Да не юли ты! — крикнул Кирилл. — Говори прямо, что случилось!
— А я прямо и говорю, — стараясь не выдать своего волнения, ответил Федор Исаевич. — Я прямо и говорю: правильно сделали, что отдали Селянину цепь. Оно, конечно, дефицит, но…
— Ты отдал цепь? — Голос Кирилла уже звенел, и хотя Руденко в какой-то мере все же был готов к грозе, сейчас ему стало не по себе.
Он всегда побаивался начальника участка и старался избегать стычек, а уж если избежать их не удавалось, Федор Исаевич прилагал все силы к тому, чтобы как-то смягчить гнев Каширова. Сейчас — Руденко это чувствовал — ни смягчить Кирилла, ни уйти от его гнева ему не удастся. И, ощущая внутренний холодок, он сказал:
— По вашему же распоряжению, Кирилл Александрович. Или вы…
— Приходил сам Селянин?
— Нет. Лесняк… Так, мол, и так, товарищ Каширов сказал, что он ничего не имеет против. Лишь бы, мол, Руденко не возражал…
Кирилл длинно и грубо выругался, хотел было тут же обрушиться на бригадира и заставить его идти хоть к черту на кулички, но цепь немедленно возвратить, однако воздержался и от того и от другого. Руденко даже показалось, будто начальник участка неожиданно улыбнулся. Чему он мог в таком состоянии улыбаться, Федор Исаевич, конечно, не знал, но и от этой улыбки ему тоже легче не стало. Он вдруг представил себе, с какой яростью и беспардонностью Кирилл начнет распекать Селянина на первом же совещании у директора и как Селянину трудно будет от него отбиться. А ведь он, бригадир, может сейчас сказать, что Павел ни в чем не виноват. Взять вот и сказать: «Да, знал я, Кирилл Александрович, что все это делается помимо Селянина. Знал, и все же цепь отдал. Ну и что? Шахта наша — частная лавочка?»
Он уже готов был это сказать, но Кирилл вдруг резко повернулся и быстро, почти бегом направился к уклону, где стояли пассажирские вагонетки.
…Павел спустился в шахту и добрался до своей лавы уже тогда, когда работа подходила почти к концу. Рабочие очистного забоя двух смен, слесари и даже взрывник, каким-то образом здесь оказавшийся, молча, с непонятным постороннему человеку рвением ползали по лаве, укладывая скребковую цепь. Изредка доносился приглушенный голос Виктора Лесняка, с кем-то не то переругивающегося, не то просто по привычке балагурившего.
У входа в лаву стоял с включенной «головкой» Богдан Тарасович Бурый. Он будто ожидал Павла, и, когда тот к нему подошел, бригадир как-то заговорщически, подмигивая и едва заметно улыбаясь, сказал:
— Ты, Селянин, оказывается, человек с инициативой. Приветствую. И от души благодарю. Цепочка новая, нам такая только во сне снилась. Слух идет, будто словчили твои подчиненные, а? Мо-лод-цы! Лишь бы тебе, Селянин, в ответе за это не быть. Оно ведь, знаешь, как случается? Людишки набедокурят, а мы, начальники, шею подставляй…
Павел, ничего Бурому не ответив, скользнул в лаву. И сразу закричал:
— Лесняк!
Кто-то оттуда, из темноты, повторил:
— Лесняка — к горному мастеру!
— Ползу, — послышалось в ответ.
Лесняк полз очень долго — оттягивал время. А Павел, чувствуя, как все в нем кипит от бешенства, заранее искал слова, которыми он встретит своего друга. Он, конечно, уже все понял. И ни на йоту не сомневался, что цепь привезли от Каширова и что вся эта авантюра устроена Лесняком. Он только не знал — стащил Лесняк цепь, подговорив людей из бригады Руденко, или добыл ее каким-то другим путем. Собственно говоря, это не имело значения, потому что любой другой путь все равно не мог быть законным — в этом Павел тоже ни на йоту не сомневался.
Наконец Лесняк показался. Подполз к Павлу, лег рядом с ним на спину и, шумно выдохнув, сказал:
— Через пару часов можно пускать струг. Если черти в аду работают так, как наши ребята, лучше в ад не попадать. Ты новый анекдот про чертей и горнорабочего очистного забоя знаешь? Привели гроза к…
— Где взяли цепь? — почему-то приглушенным шепотом спросил Павел. — Как взяли?
— Цепь? Вот эту? Или какую?
— Не придуряйся! — больше не сдерживаясь, закричал Павел. — Не прикидывайся идиотом. Ты понимаешь, чем все это пахнет? Рассказывай все по порядку.
И Лесняк, справедливо считая, что Павел должен знать все, ничего не утаивая, рассказал ему, как было дело. Закончил он так:
— Вот мы и решили: как только Каширов поднимет вселенский хай — сразу идем к Кострову и ставим вопрос на ребро. Почему некоторые гобсеки зажимают государственные ценности? Что сказал Карл Маркс, знаешь? «Товар — деньги — товар…» То есть скребковая цепь — уголь — деньги — выполнение государственного плана. Это в переложении. Зажмем Каширова так, что и не пикнет… А теперь валяй разноси меня в пух и в прах, я все стерплю ради дела. Валяй!