— А что говорить, — сказал Павел. — Если мои товарищи доверят мне представлять их интересы в шахткоме, я обещаю, что никогда их не подведу.
Павел был избран почти единогласно — воздержались всего два или три человека. Когда он после собрания вышел во двор шахтоуправления и направился к автобусу, его окликнули со стоянки автомашин:
— Селянин!
Кирилл стоял около своего новенького «Москвича», приобретенного им совсем недавно. Стоял и курил, и Павел понял, что Каширов его поджидал. Сейчас ему не хотелось о чем-либо разговаривать с Кириллом, но он все же подошел к нему, спросил:
— Ты хотел мне что-то сказать?
— Садись, подвезу, — предложил Кирилл. — Нам ведь по пути.
— Стоит ли, — заколебался Павел. — Я как-то попривык на автобусе…
— Садись, садись, за проезд платить не заставлю, — засмеялся Кирилл.
Долгое время они ехали молча. Было уже за полночь, густая темнота плотно обволакивала машину, и лишь впереди, рассекаемая фарами, она отступала, чтобы через секунду-другую снова сомкнуться. Несмотря на то, что ездить Кирилл стал совсем недавно, вел он машину уверенно, почти не сбавляя скорости на поворотах, и Павел чувствовал, что никакого напряжения Кирилл при этом не испытывает.
Совсем неожиданно Кирилл сказал:
— Ну, что ж, я тебя поздравляю. И от души желаю сделать карьеру на новом поприще.
— Ты это серьезно? — спросил Павел. — Насчет карьеры?
— А почему нет?
— О карьерах, как тебе известно, мечтают карьеристы, а я — шахтер. Ты не улавливаешь разницы?
Павел посмотрел на Кирилла, но лица его в темноте не увидел. Однако ему показалось, будто Кирилл иронически усмехнулся. Машину в это время слегка занесло на повороте, и Каширов, выравнивая ее, несколько мгновений не произносил ни слова. Потом легонько, словно шутя, толкнул Павла плечом и сказал:
— Слушай, Павел, нас ведь здесь только двое, и нам незачем друг перед другом рисоваться. Согласен?
— Согласен.
— В таком случае разреши мне кое о чем откровенно тебе сказать. Но прежде ответь на один вопрос — тоже совершенно откровенно. Ты доволен своей жизнью?
— В каком плане? — спросил Павел.
— В любом. В личном, в общественном… В общем — в любом.
Павел ответил не сразу. А Кирилл и сам не заметил, как невольно сбросил скорость, и, хотя тоже не видел лица Павла, повернулся к нему в каком-то напряженном ожидании. Потом вывел машину на обочину, остановил ее и, облокотившись обеими руками о руль, спросил:
— Ну? Чего же ты молчишь?
— Думаю, — сказал Павел. — Вопрос не из легких. Особенно, если он ставится в такой плоскости — в общем плане.
— И все же?
— Нет. В общем плане — нет. Не доволен. А о деталях говорить не хочу. Не хочу, понимаешь?
— Кажется, понимаю. Потому что в деталях самое главное. Да? Неустроенность личной жизни, кое-какие разочарования, кое-какие неудачи, несбывшиеся надежды… Так?
Павел ответил совсем спокойно:
— Может быть. Но в жизни все рано или поздно устраивается, а надежды часто сбываются. Надо только не сидеть сложа руки.
— Вот это правильно! — воскликнул Кирилл. — И знаешь что? Я, видимо, в какой-то мере тебя недооценивал. Потому что кое в чем заблуждался. Верил в твою простоватость…
— То есть?
Кирилл снова включил передачу и погнал машину с бешеной скоростью. Казалось, он несказанно обрадовался своему открытию и теперь был уверен, что никогда больше не будет испытывать никаких сомнений.
— Что ты имеешь в виду? — переспросил Павел.
— Ничего особенного. Просто теперь я знаю, что твое желание войти в состав шахткома было не совсем бескорыстным. Рыба ищет где глубже, человек — где лучше. Ты решил: теперь Селянин будет на виду, теперь с Селяниным должны считаться. Бьюсь об заклад, сейчас ты размышляешь примерно так: когда-то Кирилл Каширов утверждал, что Пашка Селянин — неудачник. А вот теперь Кириллу Каширову придется кое в чем перестроиться. И, возможно, не раз и не два придется склонить перед Селяниным голову. Потому что шахтком — это сила… Да ты не обижайся, я говорю об этом без зла. Если хочешь знать, я таких людей уважаю. По крайней мере, с ними приятно иметь дело. Ну, чего приумолк?
— Останови машину, Кирилл, — тихо, но твердо попросил Павел. — И включи свет в кабине, я хочу на тебя посмотреть.
Слегка недоумевая, Кирилл остановил «Москвич», на ощупь отыскал кнопку, включил кабинный свет и повернулся к Павлу лицом. Павел сказал:
— А ведь это страшно, Кирилл, когда человек живет и жизнь его ничему не учит. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Кроме неприязни к себе и какой-то явной непримиримости, Кирилл вот только сейчас и увидел в его серых глазах ту внутреннюю силу, которую раньше не замечал и которая теперь его поразила. Павел говорил спокойно, без всякого надрыва, однако эту его внутреннюю силу Кирилл не только чувствовал, но, как ему казалось, даже физически ощущал. Она шла от непонятной Кириллу убежденности в правоте каких-то высоких принципов — Кирилл это тоже чувствовал и где-то в самых дальних глубинах своего сознания признался себе, что невольно Павлу позавидовал. Позавидовал тому, что все это у Павла есть, а он сам этим не обладает.
Но, кроме вот такой тайной зависти, Кирилл испытывал сейчас и другое чувство, Павел, как никогда, был ему неприятен, и Кирилл его почти ненавидел. Может быть, именно за то, что неожиданно для себя понял, — а ведь Селянин кое в чем его превосходит. В чем именно заключается это превосходство, Кирилл объяснить не мог. Или, щадя себя, не хотел докапываться до истины. Но оно было, и это выводило Кирилла из себя.
— Что-нибудь добавишь еще? — не отрывая взгляда от глаз Павла, спросил Кирилл.
— Добавлю. Нет у тебя ничего святого, Кирилл. И плохо ты кончишь, если не одумаешься… А теперь езжай, нам, оказалось, не по пути.
Он вышел из машины и сразу же потонул в темноте. Некоторое время Кирилл продолжал сидеть, положив руки на руль и опустив на них голову. Потом громко закричал:
— Павел, куда же ты! Ночь!
Павел не ответил. И Кирилл знал, что он не ответит.
— Ну и черт с тобой! — вслух сказал Кирилл. — Плетись на своих двоих.
Теперь он ехал медленно и чувствовал, как раздражение против Павла растет в нем с каждой минутой. Почему он ничего ему не сказал? Почему как следует не одернул? «Ты плохо кончишь, Кирилл…» Ну и мерзавец, ну и чистюля!.. Но этот чистюля действительно может немало попортить крови. Он же упрям, как осел. И, если уж честно говорить, по-настоящему бескомпромиссен. Такой не закроет глаза на какие-нибудь упущения или недоделки начальника участка. И с ним не сговоришься, его не упросишь чего-то не заметить.
«Да, веселая будет жизнь! — подумал Кирилл. — Не жизнь, а сказка…»
Уже подъезжая к дому, Кирилл твердо решил: «К дьяволу сентименты! Он сам сказал, что нам не по пути. И это правильно. Завтра же предложу ему уйти с моего участка. В конце концов, ему все равно где работать. Но так будет лучше и для него, и для меня…»
Ива не спала. Поджидала.
Она понимала: Кирилл не всегда волен распоряжаться своим временем, и нет ничего удивительного в том, что он приходит домой далеко за полночь, а то и к утру. Такова уж работа начальника участка. Но, понимая это, Ива не могла за Кирилла не тревожиться. Тысячу раз убеждала себя: Кирилл достаточно опытен и осторожен, он не станет подвергать себя напрасному риску, и у нее нет оснований постоянно думать о чем-то страшном и непоправимом.
И все же, помимо своей воли, она об этом думала. Кирилл ей говорил: «В современной шахте несчастные случаи могут происходить только по халатности и расхлябанности. Непредвиденные ЧП в современной шахте исключены. Ты это понимаешь?» Ива отвечала: «Понимаю. Я все понимаю, Кирилл. Но я ведь женщина, я не могу совсем не бояться».
Правда, раньше к страху за жизнь Кирилла ничего другого не примешивалось. Теперь же появилось чувство тревоги и другого характера. Кирилл к ней заметно охладел — не видеть этого Ива не могла. Все в ней его раздражало, Кирилл по пустякам взрывался и начинал на нее кричать, а она только молча смотрела на него и украдкой тяжело вздыхала.
Было время, когда мысль о том, что у Кирилла может быть связь с другой женщиной, казалось Иве дикой и совершенно неестественной. Сейчас же такую мысль Ива отвергать уже не могла. Особенно после того, как она трижды видела Кирилла с одной и той же молодой женщиной. Первый раз она постаралась не придать этому значения. Она даже не спросила у Кирилла, кто это был. Но когда увидела его с ней вторично, она уже не смогла остаться спокойной. Правда, тревога ее еще не была очень сильной, Ива и теперь попыталась убедить себя в том, что все это пустяки, но все же червячок сомнения в ее душе зашевелился. И она напрямик спросила:
— Кирилл, я дважды видела тебя с одной и той же девушкой. Может быть, ты как-то эти встречи объяснишь?
Кирилл помедлил с ответом всего лишь мгновение, после чего рассмеялся и воскликнул:
— Ого! Ты, оказывается, способна на ревность? Прежде я за тобой ничего подобного не замечал… Это что — высокая блондинка? Голубые глаза, тонкая талия, на лбу чуть-чуть заметная родинка? Она? Или шатенка с карими глазами и длинными косами?
Он продолжал смеяться, но Ива видела, что за этим неестественным смехом Кирилл пытается скрыть не то смущение, не то досаду. Она снова спросила:
— Ты ничего не хочешь объяснить?
И тогда он закричал:
— Ты это что? Какое ты имеешь право высказывать грязные подозрения? Кирилл, видите ли, дважды встретился с какой-то девицей. И теперь изволь Кирилл объяснять, почему он с ней встретился. Может быть, прикажешь мне ходить по улицам с завязанными глазами, чтобы никого и ничего не видеть?
Он возмущался, кричал на Иву, требовал перед ним извиниться. Если она хочет знать, то он и понятия не имеет, кого она ему приписывает. У него бывают деловые встречи, к нему обращаются с различными просьбами, в том числе и женщины, конечно, он тоже к кому-то зачем-то обращается, но, черт возьми, видеть во всем этом что-то особенное — это уж слишком. Этого он никому не позволит.