– Откуда такие? С пристани? – спросил прямо над ухом чей-то голос. Выговор был, в общем, понятен, но я ничего не отвечал. Мне было тоскливо и отчего-то горько. «Опять я все испортил», – запоздало понял я.
– Небось, немец, – сказал другой и обидно выругался. Я обернулся и увидел нападавших: это были парни примерно нашего возраста, с чумазыми курносыми рожами. У одного серые от грязи вихры зачем-то были перевязаны ленточкой. Он сказал еще что-то своим – этих слов я не понял, – потом осклабился, показав гнилые зубы, и снова врезал мне по шее. Я ткнулся лбом в шершавую доску.
Кто-то уже шарил по моим карманам. Кто-то лез за пазуху, кто-то пытался расстегнуть ремень (отличный тканевый ремень с блестящей никелированной пряжкой). «Серебро?» – проговорил кто-то недоверчиво. Тот, что с ленточкой, нащупал кожаный чехол спикера, попытался сдернуть. «Все как всегда, – подумал я почему-то. – И тут гопники. Даже за тысячу лет».
– Что тут держишь? – спросил вор, дергая за чехол. – Золото?
– Сейчас, – пообещал я. – Я сам.
Меня поняли. Клещи ослабли. Молниеносно запустив руку под ремень, я вытащил оттуда пистолет. Ничего не произошло: грабители только присвистнули, разглядывая невиданную вещь, и как будто даже придвинулись поближе ко мне, оставив Ника. От них мерзко пахло потом и грязной одеждой. Я сжал теплую рукоять «макарова» и щелкнул предохранителем. Никто ничего не понял, только тот, что с ленточкой – наверно, главарь, – нахмурился и протянул руку. И тогда я выстрелил. Еще и еще раз.
Выстрел был оглушительным: с окрестных тополей с шумом поднялись в воздух вороны и принялись кружиться с неистовым карканьем; тот же звук, вроде карканья, издавал теперь светловолосый оборванец, корчась в пыли у наших ног. Еще один прислонился к забору, зажимая рукой обгоревшую дырку в плече: мне пришлось стрелять в упор. Он выл, не переставая, и понемногу сползал на землю. Дубинку он выронил. Остальных воров и след простыл.
– Вот так, – почему-то сказал я.
Тот, с ленточкой в волосах, дернулся и затих.
– Бежим, – повторил тогда Ник. Я дернулся было бежать по дороге к пристани, но Ник потянул меня назад, и мы побежали, спотыкаясь и едва не падая, – обратно, туда, откуда пришли, – а что оставалось делать? Кажется, за спиной уже раздавались крики, но мы даже не оглянулись, только прибавили ходу. Теперь мы неслись, не разбирая пути, по кривым незнакомым переулкам, по счастью, безлюдным, – между заборов и плетней, пугая кур, и бежали так довольно долго, пока не поняли, что окончательно заблудились.
– Стой, – сказал тут я, тяжело дыша. – Отдохнем.
Мог бы и не напоминать. Ник был бледен, как покойник. Он пошатнулся, и я схватил его за плечо.
– Господи, – прошептал он. – У тебя был пистолет?
– Был, – произнес я тупо.
– И ты… слушай, Фил… ты что, убил их?
У него стучали зубы. Меня трясло не меньше.
– Не знаю. Он хотел забрать спикер, – пробормотал я. – Мне надоело, что у меня постоянно отбирают спикер.
Я чувствовал, что несу сплошную чушь. Мне хотелось плакать и смеяться одновременно. Так начинается истерика, – холодно заметил кто-то внутри меня.
Ник глядел на меня со страхом. Похоже было, что этот парень не слишком-то испугался малолетних разбойников. Он испугался того, что случилось после.
– А где пистолет? – спросил он.
– Не знаю. Наверно, там остался.
Я клянусь: при этих словах младший ярл облегченно вздохнул. Странно, что и мне стало как-то полегче. Нет пистолета. А может, и не было. Не было вообще ничего.
Но надеяться на это было глупо. Вороны все еще кружились над деревьями, и откуда-то издалека, из-за серых бревенчатых домов, уже доносились встревоженные голоса. Надо было скрываться. Я заметил щель в заборе и кое-как протиснулся туда. Ник пролез за мной. Там росли высокие колючие кусты, – смороДиана или крыжовник. Продравшись сквозь них в самую середину, мы поняли, что с улицы нас уже не видно – и тогда без сил опустились на землю.
Здесь было тихо. Среди ветвей жужжали пчелы. Если это и был чей-то сад, то основательно запущенный.
– Что делать будем? – спросил Ник.
– Не знаю.
Я молча облизывал исцарапанную о колючки руку. Было больно. И еще до сих пор болела шея от удара дубинкой. Если бы я не выстрелил, они бы нас ограбили, оправдывал я себя. А может, и прибили бы на хрен. Вся история опять началась из-за спикера.
– Да: спикер, – вспомнил я. – У него же есть локальный режим. Надо попробовать найти кого-нибудь.
Ник с сомнением покачал головой. Я достал из футляра свой знаменитый «эплл» – подарок Мирского. К счастью, батарейка не была разряжена. Включив коротковолновый режим random search, я стал прислушиваться к шорохам и писку в наушниках.
– Слушаю, – раздался вдруг в ушах чей-то голос, искаженный до неузнаваемости. – Кто говорит? Кто на линии?
Я узнал князя Борислава.
– Это Фил, – чуть не крикнул я. – Мы заблудились. Борис Александрович, отца позовите.
«И все таки мы – люди двадцать первого века, – подумал я при этом. – Нам здесь все можно. Играем дальше».
* * *
Князь Борислав задумчиво вертел в руках пистолет.
– Откуда взял «макарова»? – строго спросил у меня отец.
– У Яниса.
– Двое раненых, – холодно заметил Борис Александрович. – Остается молить Хорса Триединого, чтоб выжили. Каков герой? Только за дверь вышел – и сразу за ствол. Далеко пойдет мальчик.
– Я не хотел, – пробормотал я.
– Врешь. Хотел.
Ник сидел на лавке, опустив голову. Я поглядел на него, будто ждал поддержки. Или нет, не ждал. Никакая поддержка мне не нужна, – думал я.
Часть 15
Час назад несколько дружинников на конях отыскали нас в лабиринте улочек старого города и привели обратно в терем – с повинными головами. Князь и конунг Ингвар встретили нас сурово. Оказывается, слух о наших похождениях быстро разлетелся по городу. Нашлись доброхоты, которые донесли князю об удивительном происшествии. Они же принесли ему оброненный пистолет, боязливо завернув его в тряпицу («Перунов огонь», – предположил самый догадливый).
Двоих воришек здесь знали; это были местные беспризорники, которые сколотили шайку и понемногу учились разбойничать. Точно так же, как это происходит и в двадцать первом веке.
Я ни о чем не жалел. И никого не жалел, когда стрелял, ни о параллельном прошлом, ни о чем вообще. Просто передо мной был враг, а в моей руке – оружие.
Да, ни о чем я не вспоминал, когда снимал «макарова» с предохранителя. Только почему-то стояла перед глазами та автобусная остановка и уродцы в кожаных куртках. Это летом-то. Они всегда ходят в таких куртках, будто шкура убитого зверя придает им бодрости. Хотя какой там убитый зверь – обычная китайская прессованная крысятина, которой в детстве пугала меня мать (она когда-то торговала одеждой).
И еще те были бритые наголо.
– Ну что ж, первая кровь, – сказал вдруг Ингвар. – Скажи, ты испугался?
– Испугался, – словно эхо, откликнулся я.
– Это тебе не на полигоне по воронам стрелять. Корби такому ведь не учил?
– Не учил.
– Суолайнен у нас известный пацифист. Но я тебе так скажу: здесь жизнь такая, что без крови невозможно. Правда, Борис Александрович?
– Я вас тоже этому не учил, – хмуро ответствовал князь.
– Ага. А кто нам в детстве про Ивана Грозного рассказывал? Два урока подряд? Да с такими подробностями!
Борислав хмыкнул и ответил так:
– Зато я контрреволюцию всю на корню извел. И преступность у меня знаешь, как снизилась?
Ингвар вздохнул. Прищурился и произнес:
– Ты еще многих вещей не знаешь, Фил. Нам приходится платить немалую цену за возможность жить так, как нам хочется. И в прямом смысле, и в любом другом… Пожалуй, на днях я введу тебя в курс дела.
Излучатели в восковом подвале уже успели остыть, и мы довольно долго ожидали в полутьме, пока генераторы не выйдут на полную мощность.
Капище Хорса встретило нас тьмой: в Изваре почему-то опять была ночь. Я больше не пытался в этом разобраться.
** *
Через пару дней отец вызвал меня в башню.
На широком столе горели свечи из ароматного новгородского воска: это было красиво и романтично, кроме того, экономилось электричество. На столе лежал все тот же потрепанный ноутбук.
Не так уж и часто мне доводилось бывать у него в кабинете. И теперь я с подозрением рассматривал охотничьи трофеи на стенах. Тут была лосиная голова, потом кабанья – со страшными клыками. Не хватало только человечьей. Неплохо бы смотрелась здесь башка какого-нибудь викинга в рогатом шлеме, подумал я. Если они, конечно, и вправду расхаживали с этими кастрюлями на ушах. А если даже и не расхаживали, почему бы не ввести такую моду?
– Я обещал объяснить тебе кое-что, – напомнил конунг Ингвар.
И он объяснил.
Нет, Ижора вовсе не походила на пионерлагерь или базу отдыха для детей-сирот. Все было жестче и конкретнее – это слова самого Ингвара. «Кто из нас без греха», – говорил, помнится, и князь Борислав. Теперь-то я понял, что он имел в виду.
Через нашу Ижору проходил знаменитый торговый путь «из варяг в греки». Мимо устья одноименной речки вверх и вниз по Неве шли караваны судов – все примерно так, как рассказывалось в школьных учебниках. Везли всяческие товары, а порой и серебро в слитках, и золотые монеты, и меха, и драгоценные украшения: электронных платежей и банковских переводов еще не было в заводе, поэтому каждый купец таскал денежки с собой.
За проход с каждого судна брали пошлину. Но пошлиной дело не ограничивалось: новгородские ушкуйники давным-давно облюбовали здешние места для своих корыстных развлечений. И шалили бы до сих пор, если бы в Ижоре не появился Ингвар со своей командой, а новгородское вече не позвало бы к себе княжить премудрого Борислава. Новогородцы и не подозревали, что их князь обязан своей премудростью пятью годам учебы на историческом факультете петербургского университета. Без особого, впрочем, рвения.