– Я обещал не перебивать, – проговорил я.
– Ты издеваешься. Ответь: он об этом рассказывал или нет?
– Рассказывал.
– Я его об этом не просила. Это он сам… дурак. Так вот что я хочу тебе сказать: ничего подобного не было. Я и не собиралась плакать. Фил, не думай, что это из-за тебя.
Ее слова были не слишком последовательны.
– Думаю, что это из-за меня, – сказал я.
Я смотрел на нее, а вспоминал ту самую первую ночь, с Динкой. Да, я их сравнивал. Почему бы и нет. Ленкина грудь была скрыта под алой футболкой с воротничком у самого подбородка. Но я знал, что именно я смогу увидеть, если этой футболки на ней не будет. Да я вообще все знал. Я видел, что дышит она часто-часто, и мне хотелось прижать ее к себе и дышать вместе с ней. А еще мне хотелось потрогать ее шею, то место, где уже начинается ее ушко с золотым колечком-сережкой и которое выглядит сейчас таким нежным и беззащитным.
Я протянул руку и дотронулся. Внезапно на ее глазах выступили слезы.
– Я не… я не хочу любить тебя, Фил. Не смотри на меня так. Этого не будет.
– Будет, – пробормотал я.
И сделал вот что: обнял ее одной рукой за талию, а другой – за плечи, притянул к себе и прижался губами к ее губам. Бои на мечах с Корби не прошли даром. Мои руки стали сильнее, куда сильнее. Она не могла вырваться, и даже крикнуть не могла, а может, это было слишком для нее – кричать и звать на помощь глупого младшего брата. Вместо этого она просто закрыла глаза. Настал момент, когда я понял, что она слабеет и сдается, потому что моя рука как-то автономно и независимо от меня лезла расстегивать ее ремень, а она не останавливала ее или не хотела останавливать...
И вдруг я получил такой удар ногой, что даже подскочил. А потом согнулся и взвыл от боли.
Такого я тоже еще не испытывал. Никогда. Хорошо еще, что успел стиснуть зубы.
– Почему? – прошептала она сквозь слезы. – Ну почему?
– Что ж ты делаешь, – наконец смог выговорить я. – Ты с-с… с ума сошла…
Она отвернулась.
Так прошло еще несколько ужасных минут. Потом боль стихла, и стало просто тоскливо. Я слышал, как она всхлипывает.
Как вдруг холодная ярость поднималась во мне. Я медленно произнес:
– Лена, ты поступила неверно. Но кое в чем ты права, Лена. Меня не надо любить.
Еще шаг – и я держал ее за руки, не давая обернуться.
– Знаешь, как меня все называют здесь? – спросил я. – «Мой ярл», говорят они. Тебе понятно?
Она согнулась, пробуя высвободиться. Но это было больно.
Лена молчала, понимая все, что я хотел ей сказать.
– Я возьму тебя. Когда захочу.
Неправда, неправда: я не произносил этого. Я отпустил ее запястья, и она развернулась… и взглянула на меня с ненавистью.
– Прощай, Flea, – сказала она.
– Нет, Lynn, – отвечал я надменно. – Мы не прощаемся. Это моя игра.
И опять неправда. Я не был надменным. Я напряженно ждал: что же она ответит?
– Ты глупый, Flea, – тихо сказала она. – Тебя обманули, а ты и повелся.
«Что? – изумился я. – Что-о?»
Она протянула руку и вынула из кармана моей куртки ключ – двумя пальцами, как лягушку за лапку. И пошла к машине, не оглядываясь.
Врубив задний ход, на прощание она нажала на сигнал: «фил-лип», послышалось мне.
Взволнованный Ник вылез на берег. Его челка опять была мокрой: видно, он по обыкновению пил воду из ручья.
– Смотри, Ники, – сказал я ему. – Не пей. Козленочком станешь.
Он огляделся по сторонам:
– А что случилось?
– Ничего особенного. Мы просто поспорили с твоей сестренкой, кто из нас пойдет до дому пешком. Она выиграла.
Ник недоверчиво оглядел примятую траву.
– Правда?
– Я что, тебе врать буду?
– Слушай, Фил, – сказал он.
– Да, младший ярл.
– Я тут подумал… ты бы поговорил с отцом… можно мне тоже джип? Пусть поменьше. Вроде «рэнглера».
Я рассмеялся:
– Да нет проблем, Ники. Какая же свобода без джипа.
И мы побрели по тропинке к дороге.
Часть 18
* * *
Прошло два дня, заполненные неизвестно чем; Лена избегала меня, отца я встречал редко. Ник и вправду получил в подарок «рэнглер», и мы с ним убивали время, гоняясь по полям и впустую сжигая по канистре солярки в день. Младшему ярлу это ужасно нравилось, а я скучал по старому другу – гонщику… но о встрече с Lynn теперь нечего было и думать.
Тогда, после нашего разговора в лесу, мы с Ником нашли мой джип брошенным возле шведского дома. Ключ Лена просто кинула мне в окно, и с тех пор мы не виделись.
На третий день у меня на ремне завибрировала рация: конунг Ингвар звал меня в гости. Стараясь казаться невозмутимым, я подъехал к башне, остановил «конкистадор» у самых дверей и, даже не взглянув на охранника, бодро поднялся в отцовский кабинет.
Несмотря на летнюю жару, в камине полыхал огонь. В сторонке я заметил флакон с жидкостью для розжига. По-видимому, отец любил внешние эффекты.
– Ну, здравствуй, молодой ярл, – сказал он. – Победы даются нелегко, не правда ли?
Тут он умолк. Вышел из-за стола, подобрал кованую витую кочергу и принялся ворошить непрогоревшие дрова в камине. На меня он не глядел. Зато я видел его сутулую спину и затылок; длинные свои волосы он собрал в косичку. Странно, думал я. Почему люди говорят, что мы похожи? Сейчас мне казалось, что в нас нет ни малейшего сходства. Вот разве что волосы у него тоже когда-то были рыжими.
Наконец он выпрямился, взвесил кочергу в руке.
– Ты взрослеешь, – сказал он, повернувшись ко мне. – Ты становишься безжалостным. Это хорошо. Но бедняга Корби был прав: тебе недостает силы.
Стало слышно, как в камине трещат поленья. Я вытер пот со лба, стараясь, чтобы этот жест выглядел естественным.
– Я тренируюсь, – ответил я ровно.
– Дур-рак, – Ингвар даже стукнул о пол кочергой, негромко, но отчетливо. – Тебе не хватает внутренней силы. Тот мир, в котором ты жил раньше, не мог тебя ничему научить. Там можно было годами жить неудачником, как и все другие неудачники, и даже не подозревать об этом.
Я криво улыбнулся.
– Так вот: забудь об этом навсегда, – продолжал отец. – Здесь у нас действует единственный закон: право сильного – брать. Право слабого – подчиняться. Запомни это.
Он положил ладонь мне на плечо. Ладонь оказалась тяжелой.
– Кстати: ты чем-то обидел Ленку? Ну-ка скажи.
– Ничего подобного.
«Право сильного – врать», – подумал я.
– Вы больше не встречаетесь?
– А что, мы когда-то встречались? – отвечал я довольно нагло.
Ингвар умолк, разглядывая меня с ног до головы.
– Не хами, – предупредил он. – Сила состоит не в этом. И не в том, чтобы носиться по лесу на джипе, а потом возвращаться пешком. Итак, насколько я понимаю, эта девочка оказалась тебе не по зубам. Я угадал?
– Неважно.
Ингвар взвесил кочергу в руке:
– Ты оставишь ее в покое. И знаешь, почему?
Я пожал плечами.
– Потому что я так сказал, – медленно проговорил Ингвар. – А мое слово здесь последнее. Я сделал тебя предводителем дружины, я же могу и отменить свое решение. Пожалуй, я так и поступлю. Корби был прав: ты еще не готов.
– Я давно готов, – выговорил я с ненавистью. – Корби просто не хотел, чтобы я...
– Он тебя спас от смерти. Думаешь, я не знаю? Если бы тот камень не попал ему в голову, то попал бы тебе... и я не выслушивал бы сейчас твое вранье и хамство.
– Но я же твой сын, – выпалил я, потеряв голову. – Ты что, мне не доверяешь? Если нет, тогда я уйду. Отпусти меня домой. Мне нечего здесь делать.
У меня не хватило дыхания, и я остановился. Ингвар стоял и смотрел на меня. Он был совершенно спокоен, и за это мне хотелось убить его на месте.
– Так я не понял – ты оставишь ее в покое? – спросил он затем.
Я отчего-то вспомнил его в бассейне. Голого, мускулистого, сильного.
– Я могу с ней вообще не разговаривать, – сказал я.
– Вот и отлично. Я ведь тебе только добра хочу. И ей тоже. Она, между прочим, дочка моего друга. Я за нее в некотором роде отвечаю. Так что смотри…
Он расширил глаза и погрозил мне пальцем.
Мне было все равно. Прощай, Lynn. Я обойдусь и без тебя. Теперь я останусь во главе дружины и буду брать все, что мне захочется.
Конунг Ингвар протянул руку и похлопал меня по плечу.
– А вот с этим рулевым, с Харви, ты поступил правильно, – сказал он. – Это я одобряю. За слабость надо наказывать.
Ингвар оперся на кочергу, будто на свой чудесный посох – кстати, где он? – подумал я. И тут же заметил его за спинкой кресла: кроваво-красный рубин поблескивал сам по себе, будто внутри светилась лампочка.
– Когда-то я думал иначе, – снова заговорил отец. – Давным-давно. Рассказать тебе об этом?
Напряжение в воздухе само собой разрядилось, но на сердце у меня скребли кошки. Мне было все равно, что слушать, только бы не свои мысли.
– Я был тихим мальчишкой, – заговорил отец снова. – Меня не учили драться. От меня требовалось только хорошо учиться, чтобы поступить в университет. Это считалось самой важной целью, и я даже не задумывался о том, что я буду делать после… Но потом моего отца, а твоего деда, застрелили возле парадной нашего дома, в двух шагах от Невского проспекта. В Питере все еще говорят «парадная»?
– Говорят, – подтвердил я.
– Ему было сорок. Он был адвокатом… простым адвокатом по гражданским делам. Так вот: его убили тремя выстрелами в упор, среди бела дня. И напоследок выстрелили прямо в лицо, чтобы он замолчал… это были приезжие отморозки, их так называли, хорошее слово… да. А народ шел мимо и смотрел. Когда я узнал об этом, я понял, что ненавижу их всех, эту толпу, этих недочеловеков… я подумал, что не хочу больше жить в этом вонючем мире. В вашем мире. Тогда-то я и начал увлекаться фантастикой. И видишь, что из этого вышло?
Он усмехнулся. Прислонил кочергу к стене и прошелся по комнате.