Правда заключалась в том, что в нас обеих до некоторой степени присутствовала Боса: во мне, потому что она намеренно запечатлела себя, и в Фуре, потому что сестре пришлось стать похожей на пиратку, чтобы убить ее. Однако это означало, что сгустки взаимного недоверия крепнут и растут, словно эхо, усиливающееся с каждым своим возвращением, и я не могла придумать, как исправить дело.
От того, что я пороюсь в вещах Фуры, ситуация не может стать лучше, разумеется. Но мне нужно заглянуть в эти дневники.
Я закрыла за собой дверь каюты, не заперев ее. Немного помедлила, убеждаясь, что снаружи продолжается топот и нет никаких признаков того, что Тиндуф вернулся на камбуз.
Паладин был главным, что привлекло мое внимание; в его шарообразной голове мерцали крошечные огоньки, и эта голова была единственным источником света в каюте. Световой плющ здесь не рос, хотя в других местах недостатка в нем не было. Фура не пускала растение в свое жилище.
– Я могу вам помочь, мисс Адрана?
– Спасибо, сама справлюсь, – тихо ответила я.
Я подошла к нему, разглядывая предметы на столе, удерживаемые магнитами. Дневники, чернильницы, пресс-папье и пистоли – вещи, изначально принадлежавшие Босе или взятые на корабле капитана Труско. Несколько изданий «Книги миров», одно гораздо более раннее, чем том, который я держала в руке. Рассказ самой Фуры о ее приключениях: «Истинное и точное свидетельство». Я открыла его машинально, как делала много раз, поскольку, что бы ни думала о сестре в последнее время, я никогда не переставала восхищаться усердием, с которым она заполнила эти страницы.
Они были вложены в обложку «Книги миров» 1384 года издания, – когда-то принадлежавшая капитану Ракамору, эта книга была одной из немногих осязаемых связей с нашим бывшим нанимателем, а потому имела большое значение и для меня. Мои пальцы погладили старый форзац с мраморным узором, который был поврежден еще до того, как Боса его изуродовала. Возможно, все дело в моей повышенной бдительности, но я заметила одну вещь, которая раньше ускользала от внимания. В нижнем углу форзаца было пятно, где мраморная бумага стерлась почти до основного материала обложки. Похоже, это произошло не само по себе. Мне подумалось, что кто-то пытался избавиться от сделанной там надписи.
Отложив книгу – в эту комнату меня привела не она, – я обратилась к журналам. Узнать их было довольно легко. Я видела оба раскрытыми на столе, когда Фура читала один и делала записи в другом. Они были прижаты пистолями, которые я передвинула, мельком бросив взгляд на номинал и поразившись тому, с какой небрежностью я теперь обращаюсь с многомерными монетами. Журналы начали дрейфовать прочь от стола, и я потянулась к ним свободной рукой.
– Уверены, что я не смогу помочь, мисс Адрана?
– Она просила тебя хранить от меня какие-нибудь секреты, Паладин?
Из его динамиков донесся быстрый взволнованный стрекот, похожий на звук биржевого тикера[5], который отец когда-то держал в гостиной на первом этаже, когда у него были акции, за которыми стоило следить.
– Я обязан служить и защищать вас обеих, насколько это в моих силах.
– Полагаю, это означает, что такая просьба могла прозвучать, но подобное противоречит твоим глубинным программам. Разве что она уговорила Сурт перемонтировать твои основные приоритеты.
Он что-то протрещал и опять вспыхнул.
– Мои приоритеты непоколебимы и не зависят от внешнего влияния. Я служу сестрам Несс, но я не раб, а свободная машина – робот Двенадцатого Заселения, солдат и защитник, удостоверенный свидетель Последних Дождей Сестрамора.
– Знаю. Мне не следовало спрашивать. И вообще, я сожалею о некоторых вещах, которые сказала и сделала тебе на Мазариле. Ты хорошо помнишь дом, Паладин, или эти воспоминания были повреждены, когда тебя сломали?
– У меня была одна жизнь, потом другая, а теперь – эта. Я помню очень многое, но забыл гораздо больше. Вы никогда не были так жестоки, как вам кажется, и очень часто я заслуживал вашего презрения, потому что не был полностью жив.
Чувствуя, что прямым допросом я добьюсь немногого – да мне и не хотелось беспокоить робота без нужды, – я оглядела стол в поисках улик, и те не преминули броситься в глаза.
На столе, прижатые магнитами, лежали два листочка, явно вырванные из вахтенных журналов или чего-то подобного. Разлинованные, с напечатанными заголовками, заполненные от руки. Один – обычным, разборчивым почерком, зато другой – причудливыми угловатыми значками, которые показались мне какой-то разновидностью шифра.
Я сосредоточилась на том листе, который могла прочитать, и изучила содержание записей.
4/7/96 15:00 усиление потока, восьмерка в девятку – убрали сол-брамсели на всякий случай
19/7/96 03:00 штиль, но на предстоящую вахту прогноз усиления активности до среднего уровня
30/7/96 09:00 восьмерка снизилась до семерки – предположительно благоприятные условия, но благоразумно оставить штаг-завал-тали на крыльях по правому борту
13/9/96 18:00 затишье, идем под всеми парусами
14/9/96 09:00 затишье, переходящее в слабое волнение
21/9/96 12:00 внезапный шторм, десять в одиннадцать и выше, трещальник и подметала отключились; вакуумный парусный аврал…
То, на что я смотрела, явно представляло собой рутинные записи, какие велись на любом космическом корабле. На двух листах таблицы были разные, но в каждой сверху вниз шла колонка дат, и разборчивые записи касались наблюдений за солнечной погодой и реакции на нее капитана.
И тут я все поняла.
– Этот журнал погоды принадлежал капитану Труско, да, Паладин?
– Мне не было сообщено о происхождении документа, мисс Адрана. Меня просто попросили сопоставить записи с записями в зашифрованном журнале.
– Который принадлежал Босе Сеннен. Это журнал погодных наблюдений «Рассекающей ночь». Разные корабли, но подверженные одним и тем же погодным явлениям, скажем так.
– С моей стороны было бы неразумно комментировать это.
– Тебе и не надо – я сама могу соединить точки. Записи не совпадают во всех деталях – оно и понятно, корабли находились не в одной и той же области пространства, – но все равно есть с чем работать, верно? Она заставила тебя использовать эти журналы, чтобы взломать личный шифр Босы.
Паладин прекратил трещать и мигать огоньками.
– Я сделал что-то не так, мисс Адрана?
– Нет… ничуть. Ты отлично справился. Если Боса шифровала свои записи, будет справедливо отыскать способ их прочитать.
Я все еще держала в руках журналы. Оба были с застежками, и если бы они оказались заперты, это был бы конец истории. Но Фура оставила журналы незастегнутыми. Я открыла один и пролистала множество страниц, исписанных тем же угловатым почерком, пока не дошла до середины, где страницы стали пустыми.
Личный дневник Босы Сеннен, подумала я. Вероятно, прервавшийся в тот момент, когда ее угораздило во второй раз столкнуться с моей сестрой.
Я снова пролистала густо исписанные страницы. Оттенок чернил то и дело менялся, но, похоже, все записи были сделаны одной рукой. Не стоило этому удивляться. Если Боса вела журнал так же долго, как выслеживала корабли, ей потребовалось гораздо больше одного тома, чтобы записывать свои размышления. Это всего лишь последний из них, и, без сомнения, если бы я могла взглянуть на более старые версии, стали бы очевидными свидетельства того, как личность Босы перемещалась из одного тела в другое. Если бы не вмешалась Фура, вскоре один из этих дневников оказался бы заполнен моим почерком.
На страницах, покрытых сплошным текстом, глазу не за что было зацепиться. Разве что время от времени встречался фрагмент, подчеркнутый красным. Я очень хорошо знала этот оттенок, как и все мы. Это были особые чернила Фуры, те самые, которыми она писала «Истинное и точное свидетельство».
Я поднесла книгу поближе к глазам; щурясь, всматривалась в те места, которые она подчеркнула. Всегда одна и та же последовательность символов, с незначительными отличиями.
Определенное слово, определенная фраза, решила я.
Я вернула журнал на место, положив сверху пистоль, как было, когда я пришла.
Затем открыла вторую книгу. Хватило одного взгляда, чтобы узнать почерк Фуры. Он изменился с тех пор, как мы были детьми, но не сильно. Хотя ей приходилось заставлять свои жестяные пальцы двигать пером, это было явно легче, чем научиться писать другой рукой. Строчки были вдавлены в страницы, словно некое послание, начертанное на камне. В них ощущалось что-то напряженное, сжатое, как будто вся ярость и разочарование перешли из пальцев в чернила, а теперь ждали своего часа, как взведенный капкан.
Я переворачивала страницы. В тишине каюты они издавали скользкий шелест, как при заточке ножниц. Я прислушивалась к топоту по корпусу, ловила признаки возвращения бригад в шлюз, но пока что поблизости от меня никого не было.
Записи были фрагментарными, а не последовательными. Последняя часть книги пустовала, но и по всему тексту имелись пробелы, ни одна страница не была заполнена сверху донизу. Я предположила, что Фура переводила отрывки из дневника Босы. Не систематически, с самого начала, а по частям.
Я снова открыла первый журнал и сверила тексты. Если на одной странице было три подчеркнутых раздела, то на соответствующей странице книги Фуры – три фрагмента. Если подчеркнутые разделы отсутствовали, страница оставалась пустой.
Я прочитала некоторые переведенные фрагменты, и полные предложения встречались редко.
кусок ловчей ткани, который мы сегодня выбросили, принес бы пистолей на миллион мер, если бы мы этого хотели
застукали, когда он прятал пистоли в своей каюте, с явным намерением удрать с корабля
от шести до семи миллионов пистолей по текущей рыночной стоимости
шарльер напомнил ей пистоль, но на самом деле совсем не