Фура стиснула зубы и кулаки:
– Тогда действуй. Жестко и быстро. Пусть это будет не зря.
Паладин послал второй импульс подметалы, а потом доложил, что «Мстительницу» настигли два импульса со стороны противника. Почти сразу последовала дульная вспышка.
– Они все еще пользуются носовыми орудиями, – сказала Прозор.
– Перерасчет закончен, – объявил Паладин. – Я готов к… Я встревожен, мисс Арафура. Обратный импульс демонстрирует странное распределение материи, асимметрию относительно центральной мишени.
– Нам просто повезло, только и всего, – сказала Фура. – Держу пари, мы превратили в лохмотья несколько сотен ярдов парусов. Видишь, Сурт? Мы расквасили им нос – врезали именно туда, куда хотели.
– Тогда второй залп не нужен, – тихо сказала я предостерегающим тоном.
– Мы не оставим никаких сомнений в том, что у нас есть средства их уничтожить, – ответила Фура. – Сейчас они считают, что мы промахнулись, но теперь поймут, что это было сделано намеренно и мы могли причинить гораздо больше вреда. Стреляй, Паладин.
Гаусс-пушки опять рявкнули по десять раз. На этот раз трубы и манометры выдержали, наступившую тишину нарушали только скрипы и глухие удары, словно корабль постепенно расслаблялся. Поглотитель находился уже в тысячах лиг позади нас, и тепло от бортовых залпов медленно рассеивалось.
– Запускай ближнее сканирование на минимальной мощности, – сказала Фура. – Я хочу знать, приближаются ли к нам снаряды, выпущенные из носовых орудий. Тиндуф, держи ионные наготове и учти: как только мы окажемся вне зоны досягаемости парус-сечи, надо будет выпустить все паруса. Я думаю, наше сообщение дошло до адресата.
Фура подошла к консоли подметалы на камбузе, уперлась руками по обе стороны экрана, словно заглядывая в колодец желаний. Понадобилась минута, чтобы первый из наших бортовых залпов достиг противника; теперь к цели приближалась вторая волна.
Прозор, Сурт, Тиндуф и я как могли столпились вокруг консоли. На миг проступил узор: веер тонких линий, похожих на царапины.
– Ты это засек, Паладин?
– Сильный ответный огонь, мисс Арафура. Тяжелые снаряды с высокой кинетической нагрузкой. Но с большим отклонением от цели.
– Не хотят в нас попасть, – решила Фура. – Как вежливо с их стороны.
Экран вспыхнул, наполнившись желтым светом, как будто вышел из строя. Я было подумала, что наш прибор ослеплен мощным ответным импульсом, но тут яркий свет погас, остались лишь скопления пятен в средней части прицела. Я непонимающе уставилась на них. Картинка исчезла, а потом появилась вновь, когда сигнал вернулся.
– Мы в режиме ближнего сканирования, – сказала я. – Верно?
– Паладин?! – рявкнула Фура.
– Мы в режиме ближнего сканирования. Мы не должны видеть обратный импульс такой силы, за исключением ситуации, когда имеется большое количество отражающего материала.
Пятнышки на экране таяли и медленно удалялись друг от друга.
– Поговори со мной, Паладин, – сказала я. – Подметала показывает нам что-то очень странное. Этот корабль полыхает, как маяк.
Прозор ткнула пальцем в центр экрана:
– Все не так просто. Эти перекрестия были наведены на противника с учетом последних поправок Паладина. Но яркое вещество распространяется с иной точки.
– Все равно близко, – сказала Сурт.
– Но не настолько близко. – Я оглянулась на своих товарищей, на сестру. – Не думаю, что мы вообще попали – и уж точно не так близко к корпусу, чтобы причинить какой-либо ущерб.
– Но в какую-то дрянь мы точно попали, – возразила Прозор.
– Там был еще один корабль, – сказала я, слыша собственный голос как будто со стороны и дивясь тому, насколько холодно и спокойно он прозвучал. – Это единственное объяснение. Мы прицелились не в центр и попали в корабль, о существовании которого даже не подозревали. Все это время преследователь был не один.
– Должно быть другое объяснение, – сказала Фура.
– Это тебе так хочется, – парировала Прозор. – А вот я вижу на этой картинке нечто, весьма похожее на парусник, извергающий потроха в космос после прямого попадания. Видимо, мы зацепили бак с горючим – и разнесли все вдребезги.
Фура вздрогнула:
– Мы этого не хотели. Мы стреляли, защищаясь. Мы не могли знать, что есть второй корабль.
Я покачала головой:
– Важно не то, что мы собирались сделать. Важно, как это будет выглядеть со стороны, и мы уже знаем: нехорошо. Паладин, есть что-нибудь на трещальнике?
– Пока нет, мисс Адрана, хотя я отслеживаю столько каналов, сколько могу.
– Как думаете, первый корабль получил повреждения? – спросила я.
– Трудно сказать, – ответила Прозор. – Мы могли задеть снасти или что похуже, но если бы вскрыли еще один корпус, думаю, это было бы заметно.
Фура стукнула кулаком по краю консоли:
– Паладин, еще один жесткий импульс. Я хочу знать, что мы сделали и что осталось. Черт побери, почему мы не увидели два корабля, когда сканировали пространство?
– Паладин видел что-то необычное во второй раз, – напомнила я сестре. – В первый раз паруса могли заглушить эхо другого корабля, особенно если он шел носом в корму первого.
– Мы не ожидали увидеть двоих, вот и не увидели, – сказала Прозор.
Подметала вспыхнул и наполнился расползающимися, размазанными обломками того, что мы приняли за второй корабль. Все равно что наблюдать за фейерверком в очень замедленном воспроизведении или смотреть, как расплывается пятно ярких чернил в темной воде. Однако в перекрестии прицела сигнал был четким – мы явственно видели очертания другого корабля с симметричным разворотом парусов.
Тиндуф потер подбородок:
– Вроде порядок.
– Почем нам знать, вдруг они уже потратили последний глоток дыхали? – проворчала Прозор.
– Может… связаться с ними? – спросила Сурт. – Ну, они же еще не выстрелили в ответ.
Фура бросила на нее испепеляющий взгляд:
– И что скажем? Сожалеем, что взорвали ваших друзей, удачи в спасении выживших? Я напомню: они стреляли первыми, а не наоборот. Страмбли была ранена задолго до того, как мы открыли ответный огонь. – Она выпрямилась, оттолкнувшись от консоли. – Ничего не меняется. Мы плывем дальше, потому что у нас раненый на борту. Но Паладин будет следить за трещальником, а мы с Адраной ближайшую вахту проведем в комнате костей. Остальные…
– И что прикажете делать нам? – спросила Сурт с опасной саркастической интонацией.
– Ничего, – ответила Фура. – На протяжении следующей вахты – ничего. Спите и отдыхайте. Потом опять выпустим паруса.
Фура крутанула колесо, закрывая дверь в комнату костей, пока я снимала нейронные мосты со стойки.
– Становится все труднее следить за сигналом, – сказала я, когда мы подключились к разным концам черепа. – Довольно резкое падение по сравнению с тем, что было несколько недель назад. Интересно, скоро ли мы доберемся до рынка и сможем купить новый?
– Я тоже заметила. – У Фуры дрожали руки, когда она поправляла нейронный мост. – Думаю, это череп, но, быть может, наши способности притупляются.
– Если с нами будет так, как с Казареем, то в запасе еще несколько лет. В любом случае я бы почувствовала это первой.
– Не факт. Насколько мне известно, относительный возраст играет важную роль, но еще важно количество черепов, к которым ты подключался, и интенсивность воздействия.
Мы болтали без умолку, потому что это отвлекало нас от ужаса того, что только что произошло. Мы действовали в порядке самообороны. Но, обогнув поглотитель, могли бы без труда затеряться. Преследователям пришлось бы выпустить локационный импульс, чтобы заново определить нашу позицию, но, возможно, они не пошли бы на такой риск, не будучи прикрыты солнечной бурей.
– Сколько у тебя было черепов? – спросила я.
– Шесть, считая два на «Железной куртизанке» и один на пассажирском корабле, когда Видин Квиндар вез меня обратно на Мазариль. Иначе это был бы всего четвертый.
– Четыре – не так уж много, – сказала я.
– Для нас – пожалуй. Но есть и такие чтецы костей, которые за всю свою карьеру не касались более трех черепов, а у некоторых было и того меньше.
– Я в этом не сомневаюсь. Но ведь мы не такие, как большинство чтецов, правда же? Мы сестры Несс.
– Да, – ответила Фура. – И посмотри, куда это нас привело. – Она помолчала, закрыв глаза. – На этом входе только шум. С твоим что-нибудь получается?
– Нет, молчит, как дверной гвоздь.
– Идем дальше.
Мы отключились, подключились, посмотрели друг на друга, обменялись покачиваниями головой. Так продолжалось несколько бесплодных минут. Затем, когда мы уже были готовы покинуть череп, пробилось какое-то слабое присутствие. Мы подключились к близко расположенным входам и почувствовали его одновременно. Шепчущий ветер, из которого доносились беззвучные голоса.
…Ради всего святого, вышлите помощь… Дыхаль… скафандры…
…Сколько выживших…
…Я не знаю… вне этой комнаты… есть ли хоть кто-то…
…Как им удалось так легко от нас ускользнуть?
…Ради бога, пошлите все, что сможете…
У меня не было ни малейшего сомнения в том, что мы слышим отчаянные переговоры между двумя кораблями – точнее, между обломками одного и тем, который мы сочли спасшимся. Похоже, от первого мало что осталось. Но комната костей – обычно наиболее защищенная часть корабля; бывало, она оставалась целой, даже когда корпус разбивало всмятку. Это объяснялось не заботой о благополучии таких талантов, как мы, а всего лишь защитой, предоставляемой черепу, который частенько оказывался самым ценным, капризным и хрупким оборудованием на корабле.
Мы с Фурой посмотрели друг на друга. Мы не нуждались в словах, чтобы выразить, как сильно нам было не по себе. Голоса, доносящиеся сквозь кости, обычно были лишены интонаций, бесстрастны, как газетная бумага. Они очень редко выражали эмоции и еще реже – нечто похожее на ужас и отчаяние первого голоса. Мы, конечно, испытали нечто похожее, но не ожесточились; наоборот, перенесенное открыло нам, какие жестокие вещи могут случиться с человеком, оставшимся в одиночестве на поврежденном корабле. Фура уже снимала свой мост с головы, и я испытала схожий прилив беспомощности. Мы не навлекли на себя такую беду, но это не означало, что мы не можем испытывать сочувствие. На чужом корабле было много людей, и я сомневалась, что