– А что, если… – Я осеклась, не дав идее оформиться целиком – идее мрачной, даже жуткой.
– Что «если»? – спросила Фура.
Я ответила не сразу. Не хотела озвучивать то, что поселилось у меня в голове. Но рано или поздно об этом должен был подумать каждый из нас.
– А ну как дело не только в этих пистолях? – проговорила я, почти заикаясь, выдавливая слова. – Что, если такое случилось с каждой монетой? Со всеми, везде. Во всем Собрании.
– Нет, – категорично заявила Фура.
– Нет, потому что у тебя есть доводы, или нет, потому что тебе это не нравится?
– Мы узнаем, – сказал Лагганвор. – Довольно скоро все узнаем. Такая вещь… трансформация каждого пистоля? Немыслимо. Но если это случилось, мы узнаем. И скоро.
Прозор не слишком деликатно вернула мешочек с пистолями Фуре:
– Вот твоя добыча, детка, сколько бы она ни стоила. А теперь почему бы нам не вернуться на корабль и не угомонить свои страхи?
– Не все, – сказала Фура. – Не все.
Как будто повторение этих слов на манер молитвы могло каким-то образом исполнить ее надежду.
На большой тележке мы пошли по первому туннелю наверх, миновали безмолвного робота, на которого у меня так и не поднялась рука, и уже через несколько минут были в катере. Хлопоча над органами управления, Фура заодно включила трещальник, настроила на общий канал и добавила мощности усилителю, чтобы ловить болтовню двадцати тысяч миров Собрания. Мы отлично видели его в иллюминаторах катера. Искрящийся, мерцающий свет Старого Солнца, все оттенки рубинового и пурпурного, блеск и переливы всего, что было для нас родным и привычным, – всего, что мы решили оставить позади.
Фура крутила ручку трещальника, и в динамике скреблись голоса. Декламация, смех, взрывы мелодий и песен, истерический надрыв спортивных комментаторов, трели шифрованных передач, бубнеж учреждений и предприятий – все это заполняло вакуум внутри Собрания.
– Порядок, – сказала она, поворачиваясь к нам. – Прошло уже полчаса после того, как… это случилось. По всем каналам ничего из ряда вон выходящего, обычные дела.
Но тут из трещальника вылетело слово, от которого мы все похолодели.
Пистоли.
Она проскочила этот канал, а соседних было так много, что пришлось долго возиться с настройкой. Но информационный фон уже заметно изменился. Были прерваны сериалы и музыкальные передачи, умолкли спортивные комментарии. Шифрограммы звучали все резче и чаще, и это был уже не будничный обмен, а срочные просьбы о разъяснении.
И у многих фраз теперь было нечто общее.
Пистоли.
Пистоли и пистоли.
Пистоли, пистоли и снова пистоли.
Сообщения об аномалиях, усиливающиеся слухи о беспорядках и неразберихе. Банки и торговые палаты призывают к спокойствию. Граждан просят вести свои дела в обычном режиме. Чрезвычайная ситуация находится под надлежащим контролем, очень скоро будет восстановлена нормальная деятельность.
– Я этого не хотела, – жалобно проговорила Фура, обращаясь ко мне и только ко мне, как будто я могла отменить всю цепочку действий, которая привела к этой катастрофе. – Я хотела только узнать. Мне нужно было узнать.
– Ну и дела, – сказала я, и Прозор с Лагганвором молча посмотрели на меня. – Теперь все на волоске. Если пистоли и впрямь трансформировались, то разорваны все связи. Богатые, вероятно, останутся богатыми после пересчета всех денег. Конечно, не все – кто-то понесет убытки, а кто-то, все вложивший в малое количество пистолей с высоким номиналом, и вовсе вылетит в трубу. И наверняка есть те, кто еще вчера был беден, имел в буквальном смысле один пистоль, а теперь они богачи, какими были мы когда-то на Мазариле. Если не богаче.
Фура сглотнула:
– Банки обещают, что все исправят.
– А что еще они могут сказать? Слово банков – единственное, что удерживает Собрание от полного хаоса. Но готова поспорить: они знают о происходящем не больше, чем мы. И мечутся в поисках ответов.
– Ползуны знают, в чем дело. Наверняка знают.
– Возможно, ползуны знают, – мягко поправила я сестру. – Но из этого не следует, что они способны все исправить. Посмотри правде в глаза, Фура. Ты хотела слегка встряхнуть ситуацию. Что ж, тебе это удалось. То, что сейчас начинается… По сравнению с этим любой финансовый крах похож на приятный ветерок в летний день.
Она все еще крутила ручку настройки. Гул голосов, настойчивых и панических, продолжался. Но в нем стали появляться пробелы – шипение и треск пустых частот. Некоторые станции выключились.
– Этого не может быть, – сказала Фура. – Это не конец.
– Может, и не конец, детка, – наконец проговорила Прозор. – Но ничего хорошего ждать не приходится, тут уж без сомнений.
У Фуры дрожали руки. Она была не в том состоянии, чтобы произвести стыковку, поэтому я уговорила ее уступить кресло управления и закончила процедуру сама, задвинув нас хвостом вперед в пасть «Мстительницы». Через некоторое время Сурт и Тиндуф загерметизировали стыковочный узел, и мы получили возможность перебраться на борт корабля. Мы сняли скафандры, почти не разговаривая, а потом вся команда собралась на камбузе. Доктор Эддралдер и Меррикс уже сидели за столом, магнитные кружки перед ними выглядели нетронутыми. У отца и дочери был встревоженный, растерянный вид. Страмбли, расположившаяся за пультом отремонтированного трещальника, крутила ручку настройки, прыгая с одного забитого помехами канала на другой.
– Сперва мы подумали, что Старое Солнце раскашлялось, – объяснила Страмбли, и, судя по тону, она была взволнована не меньше остальных. – Солнечная буря глушит передачи. Но ведь она тут ни при чем, да? Мы кое-что услышали, прежде чем смолкли станции. О том, что пистоли сходят с ума. Не один и не два канала – все об этом кричали. Мол, в один миг стоимость денег сделалась непонятной. Конечно, я не самая сообразительная разумница из тех, кому довелось выйти в космос, но…
– Это из-за нас, – сказала Фура, принимая на себя ответственность за свой поступок с некоторым самоуверенным благородством. – Всему причиной то, что мы сделали в Скряге. То, что мы начали. Вернее, то, что я начала. Не буду притворяться, что это не так. Я должна была догадаться.
– Теперь ты знаешь точно, – тихо проговорила я.
Я ожидала, что она взорвется, как это бывало тысячу раз с самого нашего младенчества. Но она только кивнула, с печальным и покорным согласием встретив мой взгляд.
– Да, знаю. И в каком-то смысле не жалею. Я получила половину ответа. Что бы собой ни представляли пистоли, сейчас или когда-то, они не имеют никакого отношения к деньгам. Просто мы их использовали в этом качестве… – Она вздрогнула. – Не идет из головы этот крик. Не знаю, хорошо я сделала или совершила жестокость, собрав их вместе, но точно знаю, что еще не закончила. Я… открыла что-то. Нечто вроде раны. И эта рана шире, чем само Собрание, и старше, и глубже. А теперь я должна все исправить.
Сурт пристроилась рядом со Страмбли.
– Через несколько дней мы узнаем, случилось ли то, чего никто не хочет.
– Все Заселения заканчиваются, – сказала я, вспомнив убежденность Ракамора в том, что существование нашей цивилизации вокруг Старого Солнца имеет не больше гарантий постоянства, чем предыдущие. – Возможно, именно так все и происходит. Мы выползаем из пещер, разрабатываем календарь, создаем цивилизацию, ищем пистоли, строим гордые маленькие империи, а кто-то собирает слишком много пистолей в одном месте, и в один прекрасный день все рушится.
– Надеюсь, это еще не конец, – сказал Тиндуф, откидывая крышку кружки и печально разглядывая содержимое. – Я еще слишком мало мест повидал. – И поднял глаза, полные страстной надежды. – Капитан Фура, прикажете ставить паруса и готовить ионные к старту?
– Да. – Она выразительно кивнула, как будто ничто не могло обрадовать ее больше, чем приличное расстояние между нами и Скрягой. – Что бы здесь ни началось, я не хочу сидеть в эпицентре. Уходим отсюда, Тиндуф, и как можно быстрее.
– Я помогу, – вызвался Лагганвор, а затем поспешил добавить: – Если позволите.
– Всегда рад помощникам, – сказал Тиндуф, прежде чем Фура или я успели что-то сказать. – И не думаю, что вас надо учить азам, мистер Лаг.
– Уверен, от меня будет какой-никакой толк, – сказал Лагганвор.
Двое мужчин покинули камбуз. Через минуту или две я услышала первые признаки работы механизма управления парусами: стук рычагов, вой лебедок. Скряга был все еще совсем рядом, и я не сомневалась, что ставить паруса Тиндуф будет со всей осторожностью. Не сомневалась я и в том, что вся команда разделяет желание Фуры поскорей оказаться как можно дальше отсюда. Я ничего не знала о тайной механике пистолей, о том, как они контактируют друг с другом, но нетрудно было предположить, что существует задержка распространения и что явление на одних мирах происходит раньше, чем на других. Если это так, то при некотором старании можно будет обнаружить точку, где все началось.
– Что будет дальше? – спросила я, все еще не в силах осознать масштаб и странность происходящего, а также нашу несомненную роль в нем. Как будто мы сорвали цветок со склона холма и этим вызвали всесокрушающий камнепад. – Будет хаос. Хуже, чем хаос. Некоторые миры не ладят друг с другом. Старые обиды, соперничество. Сейчас все это хлынет наружу. Не удивлюсь, если случится несколько небольших войн.
– Хорошо, если небольших, – сказала Прозор.
– Я не склонен считать, что из-за этого Собранию придет конец, – сказал доктор Эддралдер, положив руку на запястье Меррикс, как будто эти ободряющие слова адресовались и ей. – Конечно, будет трудный период. Он продлится месяцы или даже годы, но миры сумеют перестроиться. Произойдет перераспределение богатства, и кто-то пострадает. А кто-то прославится. Справедливости и несправедливости будет поровну. Возможны войны, как сказала Адрана. Но институты и технологии, позволяющие мирам существовать, не исчезнут. Слишком сильны корыстные интересы, которые не допустят иного, – и к интересам наших инопланетных друзей это тоже относится. – Он сделал паузу, повернув свое длинное лицо к каждому из нас по очереди. – И все-таки в одном я уверен.