Это признание показалось Кэмпиону примечательным, однако не ввело его в заблуждение. Он сам промолчал и жестом руки сдержал мисс Роупер, уже набравшую в легкие побольше воздуха, чтобы ответить. Джас заметно погрустнел.
– Придется мне рассказать вам эту историю, – наконец произнес он. – Жил в этом доме джентльмен, который очень нравился нам с сыном. Верно я говорю, Роули?
– Как тебе будет угодно, папа. Но, по-моему, все правильно. – Младший Боуэлс произнес эту фразу не слишком выразительно, но вот глаза выдали его: в них промелькнули удивление и любопытство.
– Мистер Эдвард Палиноуд, – Джас выговорил это имя с глубоким почтением. – Прекрасное сочетание для надгробного камня! Он был видным мужчиной. Почти как я сам. Крупный, широкоплечий, все при нем. Гробы для таких фигур всегда получаются такими красивыми, что просто залюбуешься.
Ясные глаза смотрели на мистера Кэмпиона задумчиво, но не заискивающе.
– Я действительно полюбил этого человека. Конечно, с профессиональной точки зрения. Не уверен, что вы способны оценить подобное чувство, сэр.
– Да если и способен, то очень смутно, – отозвался Кэмпион и мысленно отругал себя. Тон выдал его, и похоронных дел мастер заметно насторожился.
– Порой человеку бывает трудно понять предмет профессиональной гордости другого человека. А ведь это гордость художника, если хотите знать, – продолжил он, приосанившись. – Бывало, сижу в кухне вашей леди и вроде слышу шумные разговоры, которые меня раздражают, а чтобы вернуть себе спокойствие духа, начинаю думать о работе. Смотрю на мистера Палиноуда и размышляю примерно так: «Если ты уйдешь в лучший мир раньше меня, мистер Палиноуд, уж я тебе устрою все по высшему разряду». И я действительно собирался так поступить.
– Папа действительно собирался так поступить, – неожиданно вмешался в разговор Роули, словно молчание Кэмпиона начало действовать ему на нервы. – Папа – настоящий мастер. Почти художник.
– Спасибо, сынок, но не надо больше об этом. – Джас принял высокую оценку своего мастерства как должное, но легко отмахнулся от нее. – Кто-то разбирается в таких материях, а кому-то они недоступны. Но я веду к тому, мистер Кэмпион, что вы уж точно воспримете правильно. Я поступил нехорошо и при этом сам выставил себя дураком. А все – чистое тщеславие, не более.
– Готов поверить вам на слово, – снисходительно промолвил Кэмпион. Его пробирала дрожь. – Вы хотите сказать мне, что изготовили для него гроб заранее. Угадал?
Счастливая улыбка озарила лицо мистера Боуэлса, а его глаза ожили и заблестели энтузиазмом.
– Видите, мы все-таки понимаем с вами друг друга, – сказал он, окончательно отказавшись от попыток ломать комедию, сбросив с себя напускное величие, как актер скидывает плащ. – Я беседовал со стариной Магерсом целый вечер и подумал: «Что ж, любой, кто прибегает к вашим услугам, несомненно, знает, что почем». Подумать-то подумал, но не был уверен до конца. Да, вы, конечно же, правы. Я соорудил гроб заранее. Не сомневался, что когда мистер Палиноуд помрет, заказ непременно получим мы. Добавлю, я начал трудиться над своим шедевром, стоило ему в первый раз заболеть. «Время настало, – сказал я себе. – Начну работу, а если ты окажешься не готов, то придется подождать. Пусть даже долго». Но вот только не мог даже предположить, насколько долго. – Джас рассмеялся, и его смех прозвучал искренно. – Тщеславие, тщеславие. Я посчитал, что его одобрение у меня в кармане, а этот старый чудак, как выяснилось, заранее от него отказался. Это может вам показаться смешным. Я имею в виду причину. Он заметил, как я рассматриваю его профессиональным взглядом, вот в чем штука!
– Я всегда считал, что подобную работу никогда не делают без тщательных измерений, – едко заметил Кэмпион.
Джас оказался готов к такому повороту беседы.
– Именно так, сэр, именно так, – легко и почти весело согласился он. – Однако опытные эксперты вроде меня умеют все вычислить на глаз. Я изготовил гроб по своим размерам. «Ты такой же по фигуре, – сказал я себе, размышляя о нем, – а если зрение меня подведет, придется кое-что подправить, где-то уплотнить, где-то заузить». И у меня получилась прекрасная вещь. Старый дуб, инкрустированный эбеновым деревом. Если вы заглянете ко мне в салон утром, сэр, то я покажу вам гроб во всей красе при ярком свете солнца.
– Я бы хотел взглянуть на него.
– Ни в коем случае, сэр! – Отказ прозвучал вежливо, но решительно. – Ни при свете фонарика, ни при уличном освещении вы не сможете разглядеть его во всем великолепии. Уж простите меня, сэр, но я не пошел бы на это, даже будь вы королем Англии. И в дом внести его я тоже не могу, потому что кто-то из стариков пансиона может спуститься вниз, а это уже будет плохо. Нет. Извинения просим, но только не ночью. А утром увидите, какая это подлинная красота. И тогда вы не просто скажете: «Должен признать, вы подлинный знаток своего дела, Боуэлс». Я не удивлюсь, если вы заявите: «Отложите-ка его подальше в запасник, Боуэлс. Наступит день, и он пригодится мне. Если не для себя, то для лучшего друга».
Лицо улыбалось, глаза радостно сияли, но под жесткими полями шляпы стали заметны выступившие на лбу бисеринки пота. Кэмпион наблюдал за гробовщиком с интересом.
– Мне понадобится всего минута, чтобы спуститься к вам, – сказал он. – Поверьте, я гораздо чаще совершаю дорогие приобретения именно посреди ночи.
– Тогда получится, будто мы навязали вам покупку. – Джас уже не церемонился. – Берись за него, мой мальчик. Нам надо перенести его через дорогу, пока все еще темно. Еще раз прошу прощения, сэр.
Он держался безукоризненно. Ни паники, ни излишней спешки. Только капли холодного пота выдавали его.
– Лагг тоже с вами?
– Он у себя в постели, сэр. – Голубые глаза Джаса снова изобразили детскую наивность. – Мы долго сидели, разговаривали, часто наполняя стаканы, поминая святую женщину, его дорогую сестру, то есть мою покойную жену, сэр. И бедняга Магерс так расчувствовался и накачался, что нам пришлось отнести его на руках в спальню и уложить в кровать.
Зная, что способность мистера Лагга поглощать спиртное в огромных количествах могла сравниться по своим масштабам только с неспособностью переживать сильные эмоции, мистер Кэмпион ему не поверил. Он, однако, сдержался и предпринял последнюю попытку.
– У меня в доме есть свой человек, – сообщил он. – Ему сейчас как раз положено дежурить. Позвольте мне хотя бы отдать ему приказ помочь вам.
Теперь уже гробовщику пришлось проявить свой подлинный характер. Он почти не медлил с ответом, хотя чуть замялся:
– Нет, сэр. Вы очень добры, но не стоит, сэр. Мы с моим мальчиком привыкли все делать сами. Вот если бы гроб не был пустым, как сейчас, тогда, конечно, другое дело. Но нам предстоит перенести только само дерево. Спокойной ночи, сэр. Для нас большая честь – свести знакомство с вами. Встретимся утром, надеюсь. И уж не держите зла за непрошеный совет, но если вы еще дольше простоите у открытого окна в тонком ночном халате, то доведете себя, не дай бог, до смертельной простуды. И тогда я будут вас видеть, а вы меня нет – если вы понимаете, о чем я. Хороших снов, сэр.
Они с сыном стали медленно удаляться во мрак ночи.
– Милый человек, – прошептала мисс Роупер, закрывая окно, через которое уже едва виднелись две фигуры, осторожно пересекавшие мостовую. – Его на нашей улице все уважают, но только порой кажется, будто он прячет внутри своей головы нечто, о чем никому и никогда не догадаться.
– Это не столь уж важно, – рассеянно заметил мистер Кэмпион. – Лично мне сейчас значительно интереснее, что он прячет внутри своей «Куин Мэри».
– Не говорите так, Альберт! Это всего лишь гроб. И в нем не было даже покойника.
– Вы уверены? А вдруг там было тело, но совсем иного рода? – сказал мистер Кэмпион, приободрившись. – Но теперь, милая моя тетушка, вернемся к другой теме. Раз уж мы с вами преодолели барьеры недоверия друг к другу и можем разговаривать без стеснения, должен спросить вас снова об отвратительной вони из вашего подвала. Ее нельзя просто игнорировать. Так что смелее, дорогая, рассказывайте правду. Что там на самом деле готовят?
– Прекрасно вас понимаю! – В своей типичной манере Рене всегда живо в первую очередь реагировала на любое сказанное ей ласковое слово. – Это мисс Джессика. Ей в удовольствие, а вреда никакого. Я только запрещаю ей там хозяйничать днем, потому что запах тогда действительно досаждает остальным постояльцам. Но нынче ночью он даже хуже, чем обычно.
Кэмпиона ее объяснение не успокоило, а, напротив, встревожило. Ему припомнилась мисс Джессика на скамейке в сквере, ее шляпка из картона. Потом всплыли в памяти подробности рассказа Йео о самых необычных из ее привычек, и мысли, пришедшие на ум после этого, едва ли вселяли оптимизм.
– Вы собрали у себя под крышей прелюбопытный маленький зверинец, как я погляжу, – усмехнулся он. – Что именно она там делает?
– Варганит какое-то мерзкое варево, – невозмутимо ответила мисс Роупер. – Не думаю, чтобы это были какие-то лекарства. Она этим приторговывает и зарабатывает себе на жизнь.
– Неужели? Чем же все-таки?
– Не глупите, мой дорогой. Вы заставляете меня нервничать. А мы с вами уже и так пережили немало беспокойства нынче ночью. Надпись на гробе испугала меня, пока мистер Боуэлс все нам не объяснил. Можно подумать, мистер Эдвард даже не слишком разочаровал его. Хотя объяснение и мне показалось не совсем вразумительным, я ведь не сказала ему об этом. Ни к чему обижать людей понапрасну. Особенно если уже все закончилось и осталось лишь подвести итог, заплатить по счетам.
– Вернемся к мисс Джессике, – упорствовал Кэмпион. – Вы имеете в виду, что она там гонит спиртное?
– Ничего подобного! Только не у меня. – Рене вспыхнула от негодования. – Это же противозаконно. В моем пансионе могло произойти убийство, но это не значит, что я содержу какой-то притон, – ее тонкий голосок звенел от раздражения. – Старая бедняжка немного не в себе, и только-то. Верит в так называемое «Новое питание». Я позволяю делать, что ей нужно, хотя она часто доводит меня до бешенства, когда поедает всякую траву и отправляет свои продукты людям, пытавшимся чуть ли не убить ее два или три года назад. «Поступайте, как вам угодно, – говорю я ей, – но если уж вам хочется накормить голодных, так у вас внизу живет брат – кожа да кости. Отдайте пищу ему, и сэкономите на почтовых расходах». А она мне твердит: «Вы обречены на одиночество».