– Встань в четырех шагах от владетеля, – негромко сказал охранник.
Под взглядами присутствующих чуть дернулась щека, освобожденная от метки.
– Наш покровитель недоволен нами, – негромко заговорил владетель. Лица знатных мужей Роддара оставались холодно-невозмутимыми. – По велению Родмира илларский княжич Эмитрий Дин из рода Орла не может более оставаться заложником. Нам известно, что король Иллара взял в плен предводителя мятежников и что мятежные войска разбиты и отогнаны от границы Миллреда. Известно нам также, что миллредскую границу король Илларский защищает как свою. А раз так, то в знак доброй воли мы отпускаем княжича Эмитрия Дина. Он должен будет доставить послание королю Илларскому.
В руках владетеля появился лист, перевитый лентой и скрепленный печатью с корслунгом. По знаку Курама Митька приблизился и взял бумагу.
– Благодарю, владетель. Но я не единственный заложник, – сказал он дерзко.
– Если с той поры, как будут окончательно разбиты мятежные войска, илларцы не придут со злом в Миллред в течение трех месяцев, мы отпустим последнего заложника. Отпустим, но предупреждаем: не забывайте о карахаре.
Глаза в глаза владетелю. Врешь: мы всего-навсего фишки. Еле заметно качнул головой Курам: все изменилось.
– Тебя проводят через Роддар и Миллред.
Выступил высокий парень в полном воинском обмундировании, на плаще его была выткана змея. В руках он держал свернутую ткань.
– Пусть знак Хранителя послужит тебе защитой и памятью.
Парень приблизился, и Митька узнал Дымка – аккуратно причесанного и непривычно серьезного. Роддарец развернул сверток – на темном дорожном плаще извивалась змея.
Что-то гулко ухнуло и покатилось. Темка с любопытством задрал голову. Интересно, это что? Похоже на полную бочку, но какая бочка на чердаке? Через горницу просеменил староста, одновременно ругаясь на сыновей и извиняясь перед княжичем. Получалось забавно. Ой, влетит мальчишкам! Зря радовались, когда их отправили спать на чердак.
Скрипнула дверь, вошел отец.
– Чего сидишь? Завтра рано вставать.
– Это приказ? – глянул дерзко Темка.
– Колючка. – Князь взъерошил сыну волосы, сел за стол. – Ужинал?
– Тебя ждал.
Над головой забухали шаги, снова что-то загремело. Все-таки интересно, чем это они?
На пороге возник Омеля с мисками в руках, локтем он придерживал каравай.
– Я ему говорил, ешь да иди спать, а он рыкает, – наябедничал сержант.
Темка фыркнул.
– Во, или как еж: «фы» да «фы». Ушица сегодня хороша. А он фыкает!
– Ладно, Омеля, не ворчи, – попросил князь.
Ели молча, только стучали деревянные ложки да подмяукивал хозяйский кот, чуявший рыбу. Прокрался мимо постояльцев староста, борода и лысина его были в пыли.
Отец тщательно вытер ложку корочкой хлеба, отодвинул тарелку.
– Гонец приехал. – Князь вытащил измятый вскрытый пакет: – Читай.
Большую часть листа занимали обращение и подпись. Владетель Роддара извещал, что за набеги на миллредские земли расстрелян барон Водим Сегор.
Темка суетливо свернул лист и сунул в пакет. Значит, их там осталось двое. Крег обещал, что Митьку убьют последним. Пока он держал свое слово.
– Пакет тоже передашь королю.
Темка откинулся к стене, прикрыл глаза, загораживаясь от огонька лампы.
– Пап, пусть едет Марк.
– Князь Лесс поедет тогда, когда ему разрешит лекарь.
– Так это скоро уже! Марк ругается. Говорит, здоров и нечего его держать.
– Ничего, без него война не успеет кончиться.
Темка слышал, как тихонько стучал посудой Омеля. Шаги бывшего охотника были неслышны, казалось, рядом хлопотал домовой дух. Княжич открыл глаза, потянулся к столу и переставил лампу. Глянул на князя.
– Там стреляют, пап.
– Да. Но ты поедешь.
Сержант на цыпочках вышел, цыкнул во дворе на разлаявшегося пса.
– Думаешь, я хочу тебя отпускать? Сейчас, когда мятеж идет к концу?
– Так не отпускай, – отчаянно попросил Темка. – Да пойми ты, тут я буду защищать Митьку, а там – воевать против его отца!
– Нет. Ты не можешь остаться. Видит Олень-покровитель, как я хочу уберечь тебя, но не такой ценой. Ты становишься слишком жестоким. Обиделся?
Темка дернул плечом.
– Обиделся. Ну что же… Тема, я очень люблю тебя. Ты дал мне счастье, какое только может желать отец: гордиться своим сыном.
– Пап…
– Я не имею права просить: «не рискуй». Но, Тема, будь осторожен. Я знаю, когда победа так близка, это пьянит, и кажется, что вот сейчас уже ничего не случится. Ты, знаешь, нам с мамой… – князь не договорил, махнул рукой.
– Я постараюсь, честное слово, пап.
Помолчали. Во дворе поскуливал пес, топтался в огороде караульный. В крохотной баньке погас свет – сержант Омеля наконец угомонился. Кряхтел в соседней комнате староста.
– Так странно, что война скоро закончится, – сказал Темка. – Можно будет вернуться домой, жить с мамой. Видеть ее каждый день.
– Почему же только с мамой? – улыбнулся князь. – Привезешь в Торнхэл жену.
– Папа!
– А что? Восемнадцать тебе исполнилось. Думаешь, воевать можно, а жениться рано? Пора бы уже присмотреть невесту.
Да будь его воля, так никогда бы не женился. Анна, вот за кого бы просить: «Олень-покровитель, прими и не оставь в милости своей, храни и защищай. Она – твоего рода». Но ее никогда не выдадут за княжича, даже если он вдруг – Росс-покровитель! – заслужит золотую ленту на оголовье родового меча. Но жениться придется, Темка – наследник Торнов, и род не должен прерваться.
– А как ты познакомился с мамой?
– На балу после моей присяги. Полина как раз дебютировала. Мы танцевали, я нес какую-то околесицу, вроде того, что женщина из рода Кота должна быть мягкой, белой и пушистой. Полина рассмеялась и посоветовала посмотреть на кошку, у которой хотят отобрать котят. И я понял, что мне нужна именно такая жена.
– Что, вот прям за это и влюбился?
– «За это»! – передразнил князь. – Взрослый парень, а несешь чушь. Разве влюбляются за что-то? Вот сам когда… Ну-ка, ну-ка… Так, раз уши горят, значит, есть уже зазноба? Когда только успел?!
Темка уставился в стол.
– Что, не готов еще произнести ее имя всуе?
Княжич покаянно кивнул.
– Ладно. Подожду, когда сочтешь старика-отца достойным узнать эту тайну.
– Ну папа! Ты лучше про маму расскажи.
– Да, тогда-то я не влюбился, все мысли только о службе были. Потом уже, через два года. Приехал с ваддарской границы в компании таких же бестолочей. Вояка! Герой! Мундир повыше локтя прострелили, так я новый не хотел, велел этот заштопать. Да… почудили мы тогда изрядно. Ну а с Полиной встретился у кого-то из столичных знакомых. Нас тогда часто приглашали. Девушки, опять же, заглядывались. Правда, теперь твоя мать утверждает, что не она меня заманила, а я ее осаждал. Да ладно! Запомни, спорить с женщиной по такому поводу – самое глупое занятие.
– А насчет рода Кота мама права, – хмыкнул Темка.
– Да, – согласился отец. – Сынок, ты помни о ней, ладно?
Плащи со змеями помогали в Роддаре – их владельцам оказывали почет и уважение, давали лучше места за столом и комнаты на постоялых дворах.
В Миллреде роддарские плащи вызывали любопытство. Вот и в этой деревушке они не оставили равнодушной хозяйскую дочку. Она крутилась перед гостями, постреливала глазками, поводила плечиком под расшитой маками рубахой; благо, мать возилась в хлеву и пригляду не было. Дымок отвечал охотно, и вскоре девчонка почти забыла о втором нелюдимом госте. Митька забился в угол, положил на колени книгу, подаренную Хранителем, и сделал вид, что читает.
Княжич думал, что путешествовать с Дымком будет проще и интереснее, чем под охраной, неся на лице метку заложника. Но все оказалось сложнее. Тогда на долю илларцев доставалась жалость с примесью ненависти. Когда ездил с туром Весем, встречал настороженность. Сейчас в любом миллредском доме их принимали как желанных гостей.
Митька чувствовал себя вором.
Меж тем Оленка, хозяйская дочка, начала перемывать посуду. Дымок пристроился рядом, точил по ее просьбе нож.
– Пойдемте, – певуче зазывала Оленка, поглядывая на роддарца. – Мы костры жечь будем, песни петь. У нас же не просто так, у нас Динка петь будет.
– А кто такая Динка? – спросил Дымок.
– Так внучка нашей медуницы. Ну, пойдете?
– А чего же не пойти. Митька, эй, глаза протрешь. Да оторвись ты, пойдем, сходим.
Оленка смотрела бесхитростно, по-детски выжидательно, и видно было, как ей хочется заявиться на посиделки с двумя такими кавалерами.
– Пойдем, – постарался улыбнуться Митька.
– А Динка эта – хорошенькая? – поддразнивая, спросил Дымок.
– Будет, – кивнула Оленка. – А пока – я лучше.
Внучка медуницы оказалась тощей и угловатой, как обычная тринадцатилетняя деревенская девчонка. Вот только волосы – длинные, густые, цвета гречишного меда, выделяли ее среди прочих.
Как обычно бывало, поначалу не пели. Шушукались и хихикали нарядные девушки, причмокивали, катая во рту медовые тянучки. Степенно переглядывались парни, не пожалевшие ради такого вечера парадные рубахи: нужно же показать перед гостями, что они не лыком шиты, а кавалеры хоть куда. В других местах стоило бы опасаться, а ну как намнут приезжим бока – так, для порядку. Но в Миллреде гостей не тронут, пока, конечно, они будут вести себя вежливо.
Но вот вскинула Оленка голову, бросила звонко, певуче:
– Я на камушке сижу,
Туесок в руках держу.
Девушки подхватили дружно:
– Подойди ко мне, милок,
Спробуй, милый, мой медок.
Миллредские песни были похожи на илларские и на те, что пели на берегу моря или в ладдарской деревушке. Везде девушки просят у Дайны послать им суженого или жалуются Матери-заступнице на неверного возлюбленного, готовы позлить наглеца частушкой или подбодрить намеком робкого ухажера. Низались песни одна на другую, голос Динки вплетался в них робко, как позволительно младшей при такой певунье Оленке.