– Лампу захватите, – сказала принцесса, раздвигая плети. Открылся крохотный грот. – Как вам для встречи рассвета?
Темка шагнул следом. Мазнул по лицу, зацепился за эполет вьюн. При свете лампы вспыхнули слюдяные слезки на камнях, заблестело расшитое золотыми нитями платье принцессы, брызнули огоньки от бриллиантовых серег. Княжич прижался к стене, но в гроте было так тесно, что он смял пышные юбки Анны.
– Но тут мы не увидим солнце. – Темка поднял лампу, исследуя грот. – Разве что вьюн проредить.
– Но тогда увидят нас, княжич Артемий.
– Да, конечно, – пробормотал он, щурясь от бьющего в глаза света.
– Поставьте лампу, – Анхелина показала на небольшой каменный уступ, идущий на высоте колена.
Темка наклонился, пристраивая светильник. Ему пришлось отвести золотые кружева, чтобы ткань не прижалась к нагревшемуся стеклу. Теперь не слепило, но Темка не знал, куда деть пустые руки. Не стоять же перед принцессой навытяжку, как солдат на плацу!
– Нас все равно увидят, свет выдаст.
– Увидят не нас, а именно что свет, – возразила Анна. – Разве вы не знаете, княжич Артемий, что сегодня нельзя мешать встречать солнце?
– Но король…
– А что король?! Ах, какой скандал, я сама пригласила князя Лесса! Ой, какой ужас, сбежала от придворных дам. А мне надоело! Я тоже жить хочу. Один день в году я могу? Может, мне к следующему уже чужую ленту вплетут!
В запале принцесса шагнула вперед, и Темка оказался распластанным по стене. Лицо Анны было так близко, что княжич мог рассмотреть каждую ресничку. Принцесса подняла руку, сдирая маску, но та зацепилась за волосы и не поддавалась.
– Да помогите же!
Пальцы были так неловки, что Темка скорее не помогал, а мешал. А когда руки столкнулись, и вовсе замер – дубина дубиной! Анна вытащила маску из-под его ладони. Зацепившийся золотистый локон упал ей на лицо, и, холодея от собственной смелости, княжич отвел прядь. Кулачком, сжимающим маску, принцесса уперлась ему в грудь, и пуговица от мундира больно вдавилась в тело.
Вспомнилось вдруг, как лежал на прогалине, вжимаясь в землю и пряча голову за подтаявший сугроб. Тот, конечно, не защищал, плевался мокрым снегом, пропуская пули. Порученец должен был покинуть ненадежное убежище и метнуться через простреливаемую дорогу. В предчувствии рывка – встать! ну встать же! – сердце бухало точно так же, как и сейчас. Казалось, оно грохочет на весь грот и каменные стены пульсируют ему в такт. Анна выдохнула, ладонь ее раскрылась, роняя маску. Темка и сам вздохнул судорожно – точь-в-точь как перед тем броском под пули – и нашел губами губы принцессы.
Марк цедил вино и думал, что Темку отозвали очень вовремя. Друг бы не выдержал, вспылил. Марк и сам сдерживался из последних сил, слушая княжича Бокара. Тот куражился, распаляя сам себя. Он не замечал даже, что его приятели умолкли и поглядывают встревоженно. Наверняка же сами подзуживали и обрадовались, увидев Лесса в компании офицеров – задирать прилюдно интереснее, нежели в темном углу. Но сейчас явно были уже не рады: пьяный княжич рода Быка сам не понимал, что нес. Марк усмехался, но пальцы судорожно стиснули ножку бокала, когда Леоний сказал:
– Теперь-то княжна Рельни одумалась, слава Создателю!
Бокара кто-то дернул за рукав: хочешь позлобствовать, твое право, но девушку вмешивать не стоит. Тот отмахнулся.
– А ведь предупреждал ее… Или ты думал, кня-я-язь, – он ухмыльнулся, – что раз девица из нищего рода, то и на ублюдка позарится? Мамаши рядом нет, честь ее блюсти некому, вот ты и заторопился? А подумал, что о ней сейчас говорят?
В алой глубине бокала пляшет отражение фонарика. Странно, неужели дрожит рука? Марк поднял бокал, тронул губами терпкую жидкость.
– Хватит, – одернул капитан Захарий. – Иди лучше проспись.
– А чего хватит-то? Пусть знает! – Бокар оглянулся на приятелей, но те не поддержали, а кое-кто уже и шагнул в сторону, опасаясь скандала.
– Да он и так знает, пойдем. Ну, давай, – Леония обхватили за плечи, пытаясь увести.
Пьяный княжич пробовал трепыхаться, но его тянули подальше от Марка, и Леоний все-таки сдался:
– Ладно, пойдем. Дурака учить и то только портить. А уж ублюдка… Ишь, гляньте, опозорил девицу и стоит с довольной рожей, винцо попивает. Вот уж правду говорят, нет у ублюдков чести.
Марк швырнул бокал, целясь в ненавистную рожу. Попал, и на камзол плеснулось вино, закапала кровь из разбитого носа.
– А ну, доставай шпагу. Шпагу, я сказал!
– Сдурел, Лесс?!
– Остановите его!
– …приказ короля!
– …уберите Бокара шакалу в задницу!
Заговорили разом, но Марку было уже плевать даже на королевский приказ, запрещающий дуэли. С болезненным наслаждением, с каким прорывается гнойник, он смотрел, как зажимает переносицу Бокар, размазывая по лицу кровь.
– Марк, не дури!
– Донесут же!
– …в задницу шакалью!
Плевать! Зато Бокар протрезвел вмиг. Кровь кажется нестерпимо алой на его побелевшем лице, и вместо гнусной насмешки в глазах – страх.
– Ну, давай. – Марк шагнул вперед, и Леоний суетливо отступил. – Или у тебя шпага к ножнам приклеилась? Пошли! Вон туда, за деревья, пусть твой труп в сторонке поваляется. Быстрее, ну?!
– Да плюнь ты на дурака, Лесс!
– На дурака?! – развернулся, бросил яростно: – Теперь так, да? А когда он пакости за спиной шептал – посмеивались?! Когда в лицо хамил – слушали?! Бегите, доносите! Чего стоите? Ну? Я его все равно вызову. Мне плевать, слышите? Уже все произошло, чего мне еще бояться? Плевать! Стой, ты, падаль шакалья! Куда?! Принимай вызов! И только попробуй отказаться!
Кто-то ухватил Марка за локти, тряхнул:
– Успокойся!
Совсем близко – напряженное лицо Митьки. Губы шевелятся, четко вырисовывая слова:
– Тихо. Не кричи. Спокойно. Вот так.
Ярость действительно схлынула, осталась ледяная уверенность – он все равно пришибет эту сволочь Бокара.
– Какой, к шакалу, поединок? – спросил Митька. – Он же пьян. Это убийство будет.
Марк ухмыльнулся.
– А ты думал, я с ним так, потренироваться решил? Я его убивать буду. Эй, Бокар, не отползай!
– Убьешь, а потом? В опалу из-за дурака? Лейтенантом в дальний гарнизон? Или того хлеще – под расстрел?
Он мог крикнуть: «А какая мне разница?!» Но кругом стояли люди, Марк видел их лица: серьезные, испуганные, предвкушающие, любопытствующие – разные. И только одному Митьке можно было сказать: «А какая, собственно…» – тот поймет, что это не бравада и не кокетство.
– Бокар! – Потянул паузу, наслаждаясь белесым ужасом, проступившим на его лице. – Убирайся. Давай быстрее, пока я не передумал.
– Ты… – прокашлял Леоний, больше он не мог выдавить ни слова, только кривил губы.
– Ну? – Марк зло рассмеялся. – Еще скажи, что ты мне это припомнишь. Убирайся. Пшел вон. И если ты еще хоть раз откроешь свою пасть и вякнешь, я убью тебя. Слышишь? Клянусь, я убью тебя.
Княжич Бокар отступил на шаг, то ли не решаясь повернуться спиной, то ли пытаясь скрасить бегство. Его друзья давно уже маячили в отдалении, и Леоний попятился к ним.
– Эй, да отцепись ты. – Марк тряхнул рукой: Митька все еще держал его, не давая вытащить шпагу.
Дин смутился, отпустил. Над поляной повисла странная неловкость: приятели переминались, хмыкали, покашливали. Марк был благодарен, когда Митька громко сказал:
– Так, теперь, когда мы остались в более изысканном обществе, предлагаю выпить и пойти встречать рассвет.
Жара оставляла Турлин. Ночные феи приподняли головки, готовясь развернуть фиолетовые лепестки. Тени уже сгустились под деревьями, но выползти на тропинки им не хватало сил. Митька толкнул створку окна, впуская в комнату вечернюю прохладу. Ветер колыхнул портьеру, тронул лежавшие на столе бумаги. Сегодня не работалось, зря отказался от прогулки с друзьями. Митька сел на подоконник, вдохнул поглубже. Пахло цветами и мокрой землей – садовник с ведрами мелькал за деревьями, а чуть подальше, возле хозяйственных построек, гремел колодезной цепью его помощник.
Хороший вечер, а все-таки в дворцовом парке пахнет совсем не так, как в летней резиденции. Митька вспомнил рассветную степь и охапку мать-и-мачехи, которую послушно тащил, умирая от желания почесать нос. Вот ведь странность: вроде и не произошло ничего толком, а томит неясное предчувствие, как бывает по весне, в первую оттепель.
«Поеду», – решил Митька. Нужно увидеть ее, понять – чудится или правда. Он глянул виновато на разложенные свитки, на брошенный текст. Оторвался на середине фразы, почувствовав, что задыхается от горечи, скопившейся в горле. Хорошо бы, пока так ярко помнится, записать. А его, видишь ли, на прогулки потянуло. Тронул листы: «…лейтенант Фирек предложил наказать кузнеца и всех его подмастерьев…»
В последнее время Митька просиживает над бумагами далеко за полночь, как когда-то в Роддаре. Слишком быстро уходит Ивовый месяц, приближая назначенный Родмиром срок. Интересно, понимает ли Темка, почему Митька торопится? Кажется, да, недаром все злее заставляет его тренироваться. Ведь единственный шанс справиться с Дареком, так это успеть раньше Шакала. Митька старается, после учебной рубки хоть рубаху выжимай. Но зато вчера продержался несколько минут против Темки и Марка одновременно. День жестко расписан между королевской службой, тренировками и работой над летописью. Какое уж тут «поеду»… Надо вернуться к столу, взять перо. Не получается, так пойти в фехтовальный зал. Но как не хочется думать о войне, как не хочется брать меч! Митька решительно вышел из комнаты. Не хочется, ну и шакал с ними! Сегодня он все-таки туда поедет.
Мягкий вечер многих выманил из дома. Ближе к городской площади все больше гуляющих: и пеших, и верхом, и в открытых колясках. А сколько девушек! Знатные барышни под присмотром маменек или нянь. Пышно разряженные купеческие дочки. Смешливые горничные. Кокетливые модистки. Стайки провинциалок. Нарядные и не очень. В новых платьях и в довоенных нарядах. Черные, русые, золотистые, белые, рыжие, каштановые – какие только локоны не выбиваются из-под шляпок, украшенных живыми цветами. Митьке верхом на Ерьге казалось, что перед ним кружится множество маленьких клумб, ему даже хотелось зажужжать, как пчела.