Он сделал крюк, проехав мимо проданного дома. Сгоревший остов уже растащили и сейчас во дворе сгружали бревна. Остро пахло древесиной, что-то гулко падало, стучали топоры. Останавливаться Митька не стал.
Подальше от центра улицы пустели. У тех ворот, которые были ему нужны, – никого. Митька спешился и громко постучал. Он не заготовил никакой байки и растерянно посмотрел на открывшего ему слугу. К счастью, тот сказал первым:
– Вечер добрый, княжич Дин. А княжича Торна нет.
– Он еще не заезжал?
– Нет, княжич.
– Значит, я опередил. Я подожду. – Он уверенно отстранил слугу и вошел. – Княгиня дома?
– Не возвращались еще.
Это хорошо, врать Темкиной матери совершенно не хотелось.
– Я, пожалуй, подожду в беседке. Не провожайте.
Митька хлопнул Ерьгу по крупу, отправляя с конюшенным мальчиком, и двинулся к особняку. Светилось всего несколько окон, и на крыльце высоченный слуга зажигал фонари. Княжич прошел мимо, повернул направо, туда, где за кустами виднелась крыша беседки. Его должны были заметить. Должны были, иначе Митька себе все придумал.
В беседке, собранной из деревянных решеток, было темновато. Светлые пятнышки, повторяя резной узор, устилали пол, скамейку и столик, арочный вход светился предзакатно-розовым. Дальняя стена мешала разросшимся яблоням, и листики протиснулись сквозь решетку, притворяясь плющом. Но плющом не пахло, и это было просто отлично. Сколько уж времени прошло, а стоит растереть в пальцах лист, сразу вспоминается Торнхэл, серебристый лунный свет, заливавший галерею, и разговор с туром Весем.
Послышались шаги, и на пороге возникла тоненькая фигурка. Рыжие волосы, пушисто выбивающиеся из косы, светились от заходящего солнца.
– А княжича Артемия нет. Разве вам не сказали?
– Сказали. Но я решил подождать. Может, составишь компанию, не дашь заскучать гостю?
От Лисены пахло свежей выпечкой, корицей и чем-то сладким вроде клубничного варенья. Когда она смеялась, то откидывала голову и показывала зубки; один стоял косенько, и Митьке это ужасно нравилось, он старался вспомнить как можно больше забавных историй.
– Ой, по вам жук ползет! Да вот же!
Лисена сняла с Митькиного эполета небесную коровку. Посадила на указательный палец, протараторила:
– Лети-лети до Сада,
Пусть там будут рады.
Выполни желание,
Будет мне награда.
Красные с черными точками крылья раскрылись, и жук, мелькнув в пятнышке света, пропал. Лисена проводила его взглядом и снова повернулась к Митьке.
– А что ты загадала?
– Не скажу!
– Ну все-таки?
– Нет-нет-нет, – замотала головой, роняя косу с плеча. – Вы лучше расскажите дальше.
– Элина! – Негромкий голос был сух и жесток, как кнутовище.
Лисена вскочила. Поднялся и Митька:
– Добрый вечер, Дарика. Я жду Артемия.
– Он не сообщал, что будет.
– Странно. А собирался, вроде, заехать.
– Элинка, марш в столовую.
Девушка тенью проскользнула мимо матери. Дарика не уходила, смотрела пристально на Митьку.
– Я, пожалуй, пойду. Поздно. Наверное, он передумал.
Горничная княгини Торн молча посторонилась, давая дорогу. Митька выскочил из беседки, чувствуя себя нашкодившим щенком. Но это ведь глупо! Он круто развернулся, шагнул к Дарике:
– Зря вы так. Ну вы должны же меня по Южному Зубу помнить! Вы что же, думаете, я Элинку обижу?
Дарика качнула головой, сказала устало:
– Я как раз другого боюсь, княжич Дин. Вы бы и правда ехали. А то вон уже как стемнело.
Турлин открывался для Темки совсем с другой стороны. Княжич и не подозревал раньше, сколько в столице трактиров и кабачков, темных забегаловок и светлых обеденных залов. В одних стоит опасаться не только за кошелек, но и за жизнь – на одни золоченые пуговицы от Темкиного мундира какой-нибудь лихой человек мог погулять неделю, угощая товарищей и одаривая женщин. В других, наоборот, нужно позвенеть мешочком с деньгами, и найдется все, даже самые изысканные блюда, ставшие редкостью после войны.
Улочка Открытых окон оказалась не за тридевять земель, а просто на окраине. И не запретна она вовсе, езжай да смотри. Правда, в одиночестве на такую прогулку Темка все не решался. Митьку звать с собой было неловко, и он давно вынашивал идею подбить Марка. Пока же знал по слухам: дома там стоят не прикрытые заборами, не спрятанные в садах. Как только теплеет по весне, распахивают на первых этажах окна, придвигают кресла и в них усаживаются женщины. Даже днем на них платья без рукавов, с низкими декольте. Облокачиваются они голыми локтями на подоконники, смотрят на прохожих подкрашенными даррским угольком глазами. Одни молчат, другие и подозвать могут, а третьи вовсе крикнут вслед дерзость, да такую, что Темку бы жаром взяло. Дома в тех кварталах разные: и побогаче, и победнее. В некоторых лишь знать принимают, остальным путь заказан. Говорят, немало отпрысков из благородных семейств получили именно там свой первый опыт. Очень хочется Темке поглядеть, ему иногда даже снятся женщины с улицы Открытых окон. После таких снов стыдно вспоминать об Анне, об ее светлых волосах, о глазах цвета зимнего неба, тонких ключицах, на которых тяжело лежит геральдическая цепь. Впрочем, ключицы у принцессы уже не так уж и выпирают.
Когда Темка преувеличенно небрежно предложил Марку как-нибудь смотаться на улицу Открытых окон, он ждал чего угодно, но не такого. Думал, заодно развлечет побратима, а то сидит, уставившись в одну точку, и молчит.
– Нет, понятно, не сегодня. А, шакал побери, – аксельбант все никак не ложился правильно, – но как-нибудь, а? Послезавтра.
Князь Лесс полоснул мрачным взглядом.
– А что, Торн, ты княжича Дина не зовешь?
Темка глянул недоуменно: чего это с ним? Марк бросил зло:
– Ну да, Эмитрий у тебя для прекрасных душевных порывов, а я так, по шлюхам шляться.
– Да что за ерунду ты мелешь!
Лесс вытянул ноги, положил на лавку.
– Да ладно тебе. Не дети уже, чтобы ножиками обмениваться и в побратимство играть.
Ударило неожиданно, и оттого еще больнее.
– Я не играю, Марк. И ты – тоже не играешь.
Показалось, Лесс рванет, как тогда, рубашку у горла, крикнет: да что ты знаешь обо мне? Но нет, усмехнулся:
– Я же не про клятву. Ее ты соблюдешь. Только что стоит такое побратимство? Это же не вассалитет. Ты сам говорил Эмитрию, помнишь, что нет никакой разницы, возьмет он нож или нет.
– Да чего на тебя нашло?!
– Не нашло, Темка, в том-то и дело. Топай давай. А на шлюх посмотреть – компания не нужна, и сам справишься.
Княжич долго молчал, не находя нужных слов. А потом спросил, как чувствовал:
– Ты помнишь бой в Южном Зубе?
– Так то бой, – снова усмехнулся Марк.
Вломившийся без стука Митька заторопил с порога:
– Ну чего расселись? Все уже там.
Марк поудобнее устроился на лавке:
– Счастливо погулять.
Глаза у Митьки стали злыми.
– А ты снова собираешься тут отсиживаться? Только попробуй сказать, что тебя не звали! Капитан Захарий приглашал нас всех.
– С надеждой, что я не приду, – отрезал Марк.
Митька вдруг рванулся к Лессу, схватил его за грудки и зашипел в лицо:
– Трусишь? Я думал, ты можешь, а ты трусишь?
– Темка, убери от меня этого придурка! – От изумления Марк даже не вырывался.
– Я лучше сам тебе добавлю, – ответил Темка.
– Да отвяжись ты! – Марк тряхнул Митьку, но княжич Дин держал цепко, и они вместе грохнулись с лавки. Темка посмотрел на разгорающуюся драку и решительно вклинился между побратимами.
– Все, стоп! Прекратите!
Расцепились. Митька ощупывал ухо, Марк теребил разорванный воротник.
– Хороши, – протянул Темка, оглядывая друзей. – Так, князь Лесс, переодеваться. Княжич Дин, иди смочи ухо холодной водой. Вы-ы-ыполнять!
На Темкин командирский тон Марк фыркнул, но уже миролюбиво. Митька же прищелкнул каблуками, развернулся и пошагал выполнять.
В любимом трактире постояльцев Офицерских палат уже вовсю праздновали помолвку капитана Захария с баронессой Шейзи. Видел Темку ту баронессу: маленькая, шустрая, болтливая. Но заподозрить капитана в браке по расчету было нельзя, ведь род Шейзи из приграничья, война их разорила. Королевских порученцев приветствовали бурно: мальчишки первый раз принимали участие в большой офицерской попойке. Им быстро поднесли вина, да не в бокалах, а в больших пивных кружках.
Темка шарил взглядом по лицам, выискивая недоброжелательство и брезгливость. Что барон Схроль губы скривил, то ладно – дурак он, и всю войну в столице просидел, в дворцовой охране. Ласка-покровительница, помоги своему князю, пусть не обманет его радушный прием.
– Пейте! За здоровье капитана Захария и его невесты!
«Лопну, но выпью», – решил Темка, прикладываясь. Вино было крепкое, наверняка по известному офицерскому рецепту: наполовину разбавлено самогоном, на перце настояно. У княжича от первого глотка чуть глаза на лоб не вылезли. Но он допил до дна, опустил кружку, стараясь не хватать губами воздух, как выброшенный на берег карась. Рядом утирался рукавом Марк, судорожно сглатывал Митька.
– Счастья капитану и его невесте! – крикнул Темка. Ему подали закуску, и княжич впился зубами в хлебную горбушку.
Усадили за стол, хлопая по плечам, что в другой день было бы непозволительным панибратством. И почти сразу отвлеклись, громовым хохотом встретив опоздавшего капитана Удрека, известного своим занудством и трезвым до неприличия образом жизни. Не бывать ему на пирушке, если бы не уважали старого вояку, бывшего наставником для многих молодых лейтенантов.
Капитан, правда, от чарки за здоровье помолвленных отвертеться не пытался. Выпил, и даже от закуски отказался, занюхал рукавом. Широкими ладонями раздвинул сидящих, так, что кто-то чуть не сверзился с края скамьи. Сел рядом с Марком, крикнул громко:
– Еще налейте! Да горькой, чего ты мне это пойло тянешь. Вот, до краев лей. Прости, Захарий, чуть омрачу тебе денек. Выпить хочу за наследника сына моего покойного друга. – Удрек помолчал, давая время осмыслить эту конструкцию. – Друг мой в горах погиб, когда за Адваром гонялся. Я его сына до лейтенанта довел, до капитана парень уже сам дослужился. Я его капитаном, жаль, не видел, но и так могу сказать – хорошим он был, такие дерьмом не становятся. Говорили, казнили его за конокрадство. Так врут, сучьи дети, я перед Создателем готов свидетельствовать. Он парень честный был, настоящий. Выпить за него хочу. За капитана Олега Ярека. И чтобы сын его за отца выпил. – Удрек налил во вторую кружку, пихнул растерянному Марку: – Давай.