– Ой да, спросила. Она велела мне вас поблагодарить и сказала, я могу идти. Ох, я жду не дождусь!
– Замечательно. И позволь мне пожелать тебе и всему твоему семейству самого счастливого Рождества… вот!
Магда расцеловала Лизу в обе щеки.
– А теперь, – сказала она, – мне надо перемолвиться словом кое с кем еще, pronto[41]. Всего хорошего, Лиза.
Фэй как раз вышла из гардеробной. Магда положила элегантную руку ей на плечо.
– Если позволите задержать вас на пять секундочек, – с обворожительной улыбкой произнесла она.
– Меня? – безыскусно удивилась та.
Магда засмеялась.
– У меня к вам большая просьба, – пояснила она. – Мы с мужем устраиваем в Новый год вечеринку и были бы очень рады, если бы вы смогли прийти. Гостей будет много – надеюсь, хотя бы с некоторыми вам будет интересно познакомиться. Вы окажете нам огромную услугу, видите ли, у нас некоторая нехватка юных дам… ну не смешно ли? Обычно ведь не хватает джентльменов. А что за веселье без милых девушек? Прошу, скажите, что придете, Лиза тоже будет, так что вы не почувствуете себя совсем уж чужой.
– Ну, – пробормотала Фэй, совершенно не в силах соображать: она так спешила, да и вообще приглашение ошеломило ее, – спасибо, наверное, я могу прийти… Новый год, было бы очень мило… да, спасибо!
Merde[42], подумала Магда. Слава богу, с этим покончено. Руди получит свою крепкую австралийку, то-то много ему будет от нее проку.
– Ты же знаешь Магду, – сказала Фэй Мире, когда поезд катил через пригороды в сторону Голубых гор, – знаешь же, которая из модельных платьев…
– Ну да, – подтвердила Мира, – знаю.
– Так вот, она пригласила меня к себе на Новый год.
– С ума сойти! Ты пойдешь?
Мира пыталась заманить Фэй на Новый год к себе в клуб, на грандиозное празднование, где будет много общих знакомых и где самой Мире предстояло в эту ночь работать – в новом изумрудно-зеленом шифоновом платье с серебряной орхидеей и черными блестками на плече.
– Ну, я сказала, что приду, – ответила Фэй. – Никогда же не знаешь.
– А может, там будет и ничего себе, – предположила Мира. – У этих европейцев всегда отлично кормят и выпивка тоже что надо. Уж в этом они разбираются. Кто знает, вдруг познакомишься с кем-нибудь интересным.
– Ой, да они там, наверное, все сплошь европейцы, – отмахнулась Фэй.
А потом вдруг подумала: как граф Вронский. Он ведь тоже, наверное, был европейцем.
– А русские считаются европейцами? – спросила она у Миры.
– О ком это ты думаешь? – встрепенулась та.
– Да ни о ком конкретно, – сказала Фэй. – Просто интересно.
– Ну, наверное, считаются, – сказала Мира. – Но ты же знаешь, их никуда не выпускают, русских-то. Их никогда нигде не увидишь. Все в России сидят.
– Наверное, ты права, – сказала Фэй. – И все равно, если бы их выпускали, они бы считались европейцами, как по-твоему?
– Пожалуй, да, – согласилась Мира. – Все они там европейцы.
30
Дон беседовала с Джой по телефону.
– Только ни слова! – свирепо предупредила она. – Ни единого слова, а не то я с тобой больше не разговариваю. В конце концов, это Рождество.
– Не понимаю, какая разница-то, – сказала Джой. – Он ведь все равно ушел, правда? Рождество там или нет. Рано или поздно мы должны все узнать, так что чего бы и не пораньше.
– А ну послушай-ка меня, Джой, – сурово проговорила Дон. – Я маме слово дала, что не выдам, что хоть что-то знаю. Она заставила меня поклясться. Я и рассказала-то тебе только потому, что подумала, ты все равно догадаешься, что что-то не так, и больше проблем устроишь, допытываясь. Так что тебе вообще не положено ничего знать.
– Ну да, как всегда, – скривилась Джой, – как всегда. Я самая младшая, так что мне не положено знать, что происходит в моей же собственной семье. Классика. Что ж, я всегда могу и сама выяснить, без твоей помощи, правда же?
– Честно, Джой, – раздраженно ответила старшая сестра, – имей совесть. Я же тебе рассказала. Все, что сама знаю. И трепаться об этом в Рождество мне хорошей идеей не кажется. Тебе самой бы понравилось? Она пытается сделать хорошую мину, ей совершенно не хочется об этом разговаривать, и вполне понятно же. Так что просто помалкивай, ладно?
– Ох, ну коли ты так велишь, – легкомысленно заявила Джой, любуясь новенькими модными сандалиями, которые только что купила в «Фармерс», и бог там с ней, с гудсовой скидкой для сотрудников. – Мне все равно. Просто думала, смешно притворяться в своей же семье. Случись такое со мной, я бы прикидываться не стала.
– Ты совсем другая, – отрезала Дон. – Не все такие, как ты. Патти любит приватность.
– Свои секреты она любит, ты хочешь сказать, – возразила Джо. – Она всегда была скрытной. Что ж, пусть себе держится за свои секреты сколько угодно.
– Отлично, – ответила Дон. – Так что и ты помалкивай. И маме тоже ничего не говори, она не знает, что я тебе рассказала. Она и со мной-то поделилась только потому, что очень переживает. Говорит: как ты думаешь, он насовсем ушел? А я говорю: ну что ты, мам, конечно нет. Фрэнк далеко не уйдет. Не могла же я ничего другого сказать, она так переживает за Патти. Но я даже не знаю. Фрэнк – темная лошадка. Всегда так считала.
– Бог ты мой. Никакая Фрэнк не темная лошадка. Он ничтожество. Далеко не уйдет! Да он без провожатого отсюда до Мэнли не доберется. Просто загулял где-то, вернется как миленький, отделаешься от такого, как же. Бедная Патти.
– Не говори так! – возмутилась Дон. – Фрэнк нормальный, просто немножечко…
– Глуповат, – перебила Джой. – Тупица.
– Я хотела сказать, тихоня.
– А сейчас так даже тише обычного, – захихикала Джой.
– Джой, – сказала Дон, – ты невыносима.
Потому что это была типичная Джой – совершенно невыносимая.
– По крайней мере, одно мы знаем точно, – радостно заявила она.
– Что именно? – спросила ее сестра.
– Мы знаем, что дело не в другой женщине.
– То есть в смысле – не в другой женщине?
– А ты как думаешь? В том смысле, что очевидно же: Фрэнк бросил Патти не ради другой женщины.
– Откуда тебе-то знать? – спросила Дон, сама не понимая, за кого ей обидеться, за Патти или за Фрэнка.
– Да ради всего святого, Дон, – презрительно отрезала Джой, – ну ты сама посмотри, если еще случай представится. Фрэнк не то чтобы особенно Казанова.
– Ну и хорошо, – стоически заявила Дон.
– В другую сторону перехлестывать тоже не стоит, – сказала Джой. – Фрэнк вообще вряд ли знает, зачем нужны женщины.
– И зачем же они нужны? – спросила Дон.
– Вот увидимся в следующий раз, я тебе картинку нарисую. А если Фрэнк вернется, отдай ему. Тогда вы оба будете знать.
– Джой, – повторила Дон, – ты невыносима. И откуда ты это знаешь про Фрэнка?
– Просто знаю. Да там достаточно просто на Патти посмотреть. Et cetera. По-моему, ей без него лучше. Пусть купит каких-нибудь новых платьев, устроит себе каникулы, к Барьерному рифу съездит или еще куда. Начнет все заново.
– Ну, это, конечно, тоже способ взглянуть на ситуацию, – сказала Дон, – но что-то не думаю, что Патти на такое способна.
– Не способна, – согласилась Джой, – чистая правда. Ну ладно, забудь. Завтра я ничего не скажу – у нас будет самое настоящее счастливое Рождество. А теперь вот что…
И сестры перешли к последнему решительному обсуждению, кто за какую часть приготовлений отвечает на завтра, когда дочери миссис Краун, их мужья (у кого они присутствуют) и дети (у кого они есть) соберутся все вместе, принося с собой совместно и по отдельности все необходимое для настоящего англосаксонского рождественского обеда в лучших его традициях.
31
В канун Рождества мистер Райдер и мисс Картрайт ушли из «Гудса» уже после шести вечера, они покидали сей величественный храм в числе последних; возле служебного входа дежурил служитель со связкой огромных ключей.
У тротуара, вторым рядом, был припаркован «Джоуэтт Джавелин», и мисс Картрайт сказала коллеге:
– Это мой молодой человек. Подвезти вас? Мы едем в сторону Туррамурры.
– Спасибо, очень любезно, – ответил мистер Райдер, – но я встречаюсь с друзьями, ежегодная встреча. Старые школьные друзья.
– Тогда приятно вам провести время, – сказала мисс Картрайт, – и самого счастливого Рождества.
– И вам, мисс Картрайт, – отозвался мистер Райдер, приподнимая шляпу, когда мисс Картрайт шагнула к нетерпеливо ожидающему автомобилю.
Затем он зашагал сквозь редеющую толпу по Каслри-стрит и свернул на просторы Мартин-плейс. Ему (как могло бы случиться со всяким) пришла в голову прихоть пройтись вдоль колоннады главпочтамта, и, поднявшись по ступеням, он вдруг опознал в женщине, опускающей письмо в одну из окаймленных медью прорезей, их собственную мисс Джейкобс. Странное время отправлять письма, подумал он. К Рождеству точно уже не успеет. Было что-то неизъяснимо печальное в картине, которую она являла собой – одинокая приземистая независимая фигурка с пучком на затылке и полупустой авоськой, отправляющая таинственное письмо. Мистеру Райдеру почти всерьез захотелось пробежать через колоннаду и догнать мисс Джейкобс, а потом… потом… нет, какой смысл. Вряд ли ему удалось бы как-то скрасить столь одинокое и окутанное завесой тайны существование – не предлагать же ей, в самом деле, выпить. А угостить мороженым? «Не желаете ли прогуляться со мной к Кахиллу, мисс Джейкобс? Съедим по шоколадному шарику?» Тут он вспомнил про свою встречу. Что ж, не сегодня. Но, может быть, как-нибудь в другой раз. О, мисс Джейкобс! Бедняжка, бедняжка. Самого счастливого Рождества вам.
32
– Вот что, Лесли, – сказала миссис Майлз, – позавтракай как следует, кто знает, сколько придется ждать рождественского обеда, ты же знаешь тетю Мэвис.