В этом году они собирались на Рождество к сестре миссис Майлз, которая жила с семьей в Сифорте; в обширном семействе миссис Майлз было принято брать на себя прием всей родни более или менее по очереди.
– Не знаю, мы же еще не были у них на Рождество, – возразила Лиза.
– Ну как же ты не помнишь, конечно, были. Лет пять назад, может, года четыре. Ну конечно, ты помнишь. За стол сели дай бог в четвертом часу. Так что позавтракай поплотнее. Тебе яйца сварить или яичницу поджарить?
– У, – сказала Лиза, – а вот Магда говорит, нельзя есть яйца на завтрак, это…
– Меня не волнует, что там говорит Магда, – отрезала миссис Майлз. – Магда не всеведущая. Если не будешь есть яйца на завтрак, не поправишься. Просто зачахнешь. Ты еще растешь. Давай-ка поджарю тебе яичницу-болтунью с беконом, как ты любишь.
– Ну ладно, – протянула Лиза, – на что ни пойдешь ради спокойной жизни.
– Вот так-то лучше, – заметила ее мама.
В кухню вошел мистер Майлз.
– Три яйца, – сказал он, – глазунья с жидким желтком и четыре ломтика бекона. Чай готов? Пока жду, съем пару тостов. Я сейчас готов лошадь съесть. Видал я, к слову, лошадей, которые, как подумаешь, ни на что иное не годятся.
– А можно уже разворачивать подарки? – спросила Лиза.
– Какие еще подарки?
– Папа, ты знаешь, какой сегодня день?
– А, – кивнул мистер Майлз, – полагаю, ты имеешь в виду рождественские подарки. Ну, не знаю, не знаю. Это по части твоей мамы.
– Подарки смотреть будем после завтрака, – заявила миссис Майлз. – Всему свой черед.
По завершении трапезы все торжественно прошли в гостиную, где у подножия рождественского дерева были разложены подарки. Лиза вручила свои подарки, большой и маленький, отцу и матери, а та протянула большой сверток отцу, а Лизе один маленький и два побольше. Вслед за распаковкой подарков раздался взрыв восторженных и благодарных возгласов, после чего внезапно всем стало отчетливо ясно, что мистер Майлз в этот обмен никакого вклада не внес.
– Так-так, – сказал он, – а теперь вы, полагаю, хотите чего-нибудь и от меня? Что ж, это по-честному. Рождество, как-никак. Дайте-ка взгляну, что там у меня есть.
Он порылся в кармане и выудил оттуда несколько монет.
– Не пойдет. – Он порылся в другом кармане. – Ага, а вот это уже похоже на правду. Ну-ка, Лесли, вот тебе. – Он протянул ей десятифунтовую купюру. – А это, Кора, тебе. С Рождеством!
Миссис Майлз потрясенно опустила взор. Ей досталась двадцатифунтовая купюра – зрелище новое и непривычное само по себе.
– Бог ты мой. Спасибо, Эд, – сказала она. – Очень мило.
Лиза повизгивала от восторга:
– Ой, па, спасибо, спасибо!
– Ну что ж, – изрек глава семейства, – тогда идемте. Сифорт, да? Можно заодно сперва искупаться. Что скажете? Поймаем рождественскую волну!
33
– Дорин приносит большой окорок, – сказала миссис Паркер Мире, – и пудинг, а Джон и Бетти приносят кур, поставим печься сразу, как приедут. Сейчас включу духовку, чтобы все было готово. Так что если успеем до их приезда закончить с овощами, то больше и волноваться не о чем. Ну, до подливки.
Мира чистила пять фунтов картошки. Считая совсем малышей, должно было собраться тринадцать человек. Несчастливое число, думала она. Лучше совсем малышей не считать.
– Вы с Фэй накрыли на стол? – спросила ее мама.
Предполагалось, что во время пиршества все сумеют кое-как уместиться за столом для пинг-понга на задней веранде; сейчас он был накрыт лучшей скатертью миссис Паркер, подаренной ей еще на свадьбу, но, поскольку скатерть была все-таки маловата, под нее подстелили простынку.
– Ага, – ответила Мира. – Фэй как раз сворачивает салфетки, чтобы красиво было.
Фэй овладела этим искусством в бытность свою официанткой в коктейль-баре; она сворачивала короны. Миссис Паркер отложила нож для чистки картошки и пошла самолично убедиться, что все сделано в должном виде.
– Какая прелесть, – сказала она Фэй. – Выглядит просто роскошно.
В тот же день, спустя довольно много часов, Фэй играла на лужайке в скакалочку с племянницами Миры, племянники шумно лазили по деревьям, а малыши спали вповалку на ковре. Мужчины пили пиво, а Мира с матерью, сестрой и невесткой сплетничали, сидя в креслах на веранде.
– Надо бы подыскать для Фэй мужа, – сказала миссис Паркер Мире. – И не из этих твоих клубных бездельников. Кого-нибудь порядочного и надежного. Посмотри только, как она возится с девочками. Видно же, что с детьми ладит. Хочет выйти замуж и своих завести.
– Ну, я делаю что могу. Но ей трудно угодить.
– И правильно, – сказала миссис Паркер. – А то в наши дни каких только мужчин не встретишь.
– Мам, ну тебе-то что об этом знать? – спросила Дорин.
– Ты удивишься, – ответила миссис Паркер.
– Мама про тех, с которыми я встречаюсь, – пояснила Мира.
– О господи, – сказала Дорин.
И они с Мирой расхохотались.
– Ты все еще встречаешься с Джеком Прайсом?
– Ну так, иногда.
– Даже имени этого человека в моем доме слышать не хочу, – посуровела миссис Паркер. – После всего, что он сделал.
– Ой, мама, да он еще ничего, – сказала Мира. – Бывают и хуже.
– Даже не начинай, – отрезала миссис Паркер. – Но хотелось бы мне, чтобы ты нашла кого-нибудь порядочного для Фэй. Такая милая девочка. Такая жалость, что никак не встретит того, за кого бы можно замуж выйти. Бедняжка, и даже семьи никакой, ей очень надо замуж.
– Угу, – сказала Мира. – Подозреваю, ты права.
– Ну а то.
34
– Вот невезуха, что Фрэнк не смог прийти, – добродушно заметил Билл, муж Дон.
Патти вяло отозвалась:
– Да. Но тут уже ничего не поделаешь.
Интересно, знают ли они на самом деле, думала она. Интересно, что мама на самом деле им сказала.
Все сидели на заднем дворе, куда вытащили и составили вместе два стола (посередине получился перепад высоты дюйма в два), так что места хватило всем. Фрэнку бы тоже места хватило. Патти чувствовала себя не очень хорошо: она почти ничего не ела, а зоркие взгляды, которые то и дело бросала на нее Джой, окончательно вывели ее из душевного равновесия. Она старалась, черт возьми, старалась изо всех сил, ей просто хотелось, чтобы ее оставили в покое. Надо было подумать.
Они как раз покончили с пудингом и собирались взрывать хлопушки; Дон несла здоровенный чайник, а Джой шла следом с чашками.
«Хорошие девочки, родные мои, – думала миссис Краун. – Не на что жаловаться. Вот только бедняжка Патти. Охо-хо…»
– Давай вместе дернем хлопушку, Патти, – предложила она.
Оглушительный хлопок еще сильнее подействовал Патти на нервы. Она обнаружила, что сжимает в руке узкую полоску бумаги с каким-то изречением.
– Ну-ка, что там написано? – спросила у нее матушка.
Патти прочитала вслух:
– Смейся, и весь мир засмеется вместе с тобой. Заплачь, и тебе придется плакать в одиночестве.
Она разразилась слезами и убежала в дом.
– Тетя Патти неважно себя чувствует, – сказала Дон детям. – Так что постарайтесь вести себя получше. Как закончите с хлопушками, можете выходить из-за стола и идти играть. Постройте шалашик в кроличьем загоне или поиграйте в новое лото.
Отвлекши тем самым детей, она метнула на Джой мрачный многозначительный взгляд и пошла вслед за матерью в дом.
Оставшись наедине с мужем и деверем, Джой закурила сигарету.
– Что ж, – сказала она, – я Дон с самого начала говорила, все это притворство просто смешно. Сразу знала, что не сработает. Но Фрэнк все-таки себялюбивый мерзавец. Бедняжка Патти. На ее месте я бы развелась.
Билл неуютно огляделся по сторонам, не зная, кого должен поддерживать в первую очередь.
Дейв, муж Джой, дела у которого шли хорошо, а обещали пойти и того лучше, угостил свояка сигарой.
– Вернется еще, – сказал он. – Все уладится. Ему просто перебеситься надо. Бедный осел. Джой, ты поставила пиво в холодильник, как я просил? Давайте раздавим по бутылочке, после всей этой еды страшно пить хочется.
Джой пошла помочь с посудой и обнаружила Патти у раковины.
– Не расстраивайся, Патти, – сказала она. – Он скоро вернется. Ты и забудешь, что он вообще уходил.
Чистая правда – и в том-то и беда.
– Не знаю, – сказала Патти. – Посмотрим. Вернется, тогда и подумаю.
35
Сперва ели pâté de foie gras[43] на тоненьких ломтиках поджаренного хлеба, потом утку в вишневом соусе, а потом что-то вроде bombe surprise[44] с уймой цукатов, а пили только одно шампанское. В этом году дела у всех шли на славу, и они рассчитывали, что и в следующем пойдут не хуже.
– Не все, что делается в этом лучшем из миров, делается к лучшему, – заметил Штефан, – как мы все знаем, но сдается мне, что в целом для самых удачливых из нас некоторое подобие счастья все же возможно.
– Штефан ударился в философию, – сказал Руди. – Налейте бедолаге еще бокал пузыриков.
– Не столько в философию, сколько в сентенциозность, – возразил Гиоргиу. – Стукните его – не сильно, но чувствительно.
– Оставьте его в покое, – велела Ева. – Я не разрешаю моим гостям бить друг друга в Рождество. Ударяться хоть в философию, хоть даже в сентенциозность по такому поводу – его святое право. Давайте выпьем за Австралийский Союз! Что за страна! Поверить не могу в свое счастье. Оказаться подданной британской монархии – кто бы мог подумать! Наполни бокалы, Шандор! За Австралийский Союз! И за королеву!
Под общий смех было поднято двадцать бокалов, а потом взрослая часть собравшихся двадцати европейцев, в основном венгров, закурили сигары и сигареты. Они долго сидели и болтали, а потом пошли вниз по холму на пляж Балморал и принялись играть в игру, имевшую отдаленное сходство с футболом.
– Как красиво, – сказала Магда Штефану, когда начало садиться солнце, – по-настоящему красиво.