Она повела Лизу к столику в стиле Людовика XVI и выдвинула ящик.
– Voila![29] Вот она, моя товарная книга. Так вот. Как ты знаешь, второго января начинаются чудовищные распродажи, и мне тоже надо будет выставить свой товар со скидкой. Так что пора его пересмотреть. Как видишь, тут записаны все платья, какие у меня есть: название, производитель и розничная цена. Ты мне окажешь любезность и сделаешь по маленькой бирочке на все еще непроданные вещи – смотри, когда платье продано, мы ставим галочку в последней колонке – и укажешь на бирочке цену, а когда все будет готово, мы пройдемся по оставшемуся, и я решу, какую делать скидку, в зависимости от того, давно ли платье висит, в каком оно состоянии и все такое. Тогда ты напишешь под старой ценой распродажную, чтобы дамы осознавали, какую выгодную-превыгодную покупку им предлагают. А самым первым делом ты развесишь все платья по шкафчикам в том порядке, в каком они записаны в книге, – так, понимаешь, нам будет гораздо удобнее, сразу видно, что где. И, разумеется, всякий раз перед тем, как сюда прийти и трогать эти дорогущие платья, ты, ma petite[30], не забудешь удостовериться, что руки у тебя чистые-пречистые. Идет?
И она лучезарно улыбнулась, думая про себя, как все-таки хорошо, когда у тебя есть маленькая помощница, даже такая тощенькая бледная школьница, как Лиза, совсем еще несмышленыш. На самом деле даже лучше получить в попечение невежественную малютку, потому что тогда она, Магда, сможет сама обучить ее всему, и тут она, Магда, внезапно поняла, до чего же приятно давать наставления, капля за каплей вливать в эту пустую головку драгоценное знание: покрой, стиль, вкус. Эмис, Фат, Диор.
15
– Мам, а по утрам я буду помогать Магде.
– Магде? Какой еще Магде? – спросила миссис Майлз.
– Ну ты же знаешь. Магда. Которая заведует модельными платьями. Я рассказывала.
– Модельными платьями? Что это значит, скажите на милость? – не унималась миссис Майлз. – Я думала, они в «Гудсе» все модельные. Уж в таком-то дорогом месте.
– Нет-нет. В остальных отделах платья обычные, немодельные, один фасон в разных размерах, их кто угодно может купить.
– Кто угодно, кто может выложить такие деньжищи, – возразила миссис Майлз. – Я, например, не могу.
– Ну да, – согласилась Лиза, – но модельные платья уникальны. Их каждого всего по одной штуке, а привозят их из Франции и Англии, и, если у тебя такое платье, ты точно знаешь, что больше ни у кого такого не будет, потому что в Сиднее оно всего одно.
– А, ясно, – сказала миссис Майлз. – Индивидуальные. Знаешь ли, ни у кого на свете такой одежды, как у тебя, тоже нет, ну если не считать старых школьных блузок, потому что я тебе сама все шью, так что твоя одежда тоже уникальная.
– Ну-у-у… Да, наверное.
– Никаких «наверное», – отрезала ее матушка. – Уникальная и есть. То розовое платьице, что я тебе сшила, если б такое можно было найти, стоило бы пять или шесть фунтов, не меньше, только не найдешь же.
– Да, но модельные платья, – сказала Лиза, – по большей части вечерние.
– Ой, да, вечерние платья, понятно-понятно. Для танцев, балов и всего такого. Совсем другая история. Наверное, вздумай ты пойти на какой бал, я бы могла попробовать сшить.
При одной только мысли о пошиве вечернего платья для бала у миссис Майлз закружилась голова, хотя, конечно, она бы сделала все в лучшем виде, ну то есть постаралась бы сделать все в лучшем виде, чтобы одеть дочурку на бал. Что ж, что ж.
– Но поскольку покамест ты никуда не собираешься, нам и беспокоиться не о чем! – бодро заявила она.
Однако, разумеется, их обеих уже посетила одна и та же страшная мысль: их общая тайна внезапно воспарила в розовом облаке и нависла под потолком кухни прямо у них над головами.
Если Лесли и правда поступит в университет, думала миссис Майлз, она же, скорее всего, и на танцы станет ходить, и бог весть что еще. Наряды! А все эти девицы там – богатенькие дочери всяких специалистов и бизнесменов, девушки с кучей одежды, вот, например, из того же «Гудса», за ними поди угонись, та еще будет морока. Лесли же всегда была чуточку инфантильна, и жизнь у нее такая простая – даже с мальчиками до сих пор почти не гуляла, если не считать нескольких юнцов, которых она же сама называла «заморышами», юнцов, произвести впечатление на которых она совершенно не стремилась. Что-то будет дальше, когда она отправится в университет, познакомится там с другими – уже не заморышами… Что ж. Надо будет стараться как следует, что тут скажешь. Там видно будет.
– Ну да, но когда я соберусь на какой-нибудь бал, – сказала Лиза, – у меня будут деньги, которые я заработаю в «Гудсе», правда? Смогу купить себе что-нибудь, не утруждая тебя.
– Тоже верно, – отозвалась ее матушка. – Я и забыла. Со всеми этими деньгами сможешь хоть модельное платье купить. Совсем красоткой будешь.
Они вместе расхохотались, Лиза вскочила на ноги, схватила маму за руку, и они заплясали по комнате, распевая на два голоса:
– Volare, oh, oh!
Cantare, oh, oh, oh![31]
«Все как-нибудь образуется, – думала миссис Майлз. – И моя Лесли поедет на бал».
16
Как раз на следующее утро Лиза впервые увидела Платье.
Она выполняла задание Магды: сверяла список платьев с тем, что осталось в зале, и развешивала в соответствии со списком, чтобы потом Магда могла наскоро их просмотреть и назначить цену для распродажи. Лиза уже нашла и разобрала по порядку пять или шесть полуформальных вечерних платьев, висевших вместе в огромном открытом шкафу из красного дерева на обтянутых розовым атласом плечиках, а теперь охотилась среди еще нерассортированных остатков на модель под названием «Тара», в книге описанную как «черно-белое, тафта, Крид[32]».
Она бережно выдвигала вешалки одну за другой, проверяя, что скрывается за ними в следующем ряду, и находила то Лауру, то Рози, то Полночь, но только не Тару, и вдруг, когда она отодвинула Полночь чуть дальше, чтобы расчистить место, взору ее – по волшебнейшему совпадению – предстала Лизетта.
Плод воображения великого кутюрье, наделенный той драгоценной смесью обыденности и романтики, утонченности и простоты, породить которую способен лишь женский ум, Лизетта была квинтэссенцией вечернего платья для юной девушки: воздушная белая органза в красную крапинку, глубокий вырез, обтягивающий лиф, над плечами – крылышки с окантовкой из красной шелковой ленты, трехслойная присборенная юбка, нижний слой которой заканчивался примерно в восьми дюймах над полом, позволяя продемонстрировать стройные ножки и изящные щиколотки. Крохотные карминно-красные крапинки и узкие полоски, оттеняющие белизну, создавали особый эффект – казалось, платье слегка мерцает и переливается.
Лиза замерла, не в силах отвести глаз. Впервые в жизни она испытывала ту особую разновидность любви с первого взгляда, которая обычно настигает женщин гораздо раньше, но не обходит ни одну: внезапное осознание, что вот это конкретное платье не просто красиво, не просто тебе пойдет, хотя без этого и никак, но всецело соответствует твоему представлению о себе. Это было ее, Лизино, платье – сшитое, пусть и случайно, именно для нее и ни для кого другого.
Она долго простояла, любуясь им. Некоторым странным образом это смутно напоминало ее первое знакомство с «Тигром». Она все смотрела и смотрела как зачарованная, пока наконец медленно и с усилием не сдвинула плечики дальше и не продолжила поиски «Тары».
17
Мисс Джейкобс, миссис Уильямс, мисс Бейнс и мисс Майлз получили конверты с жалованьем и вдобавок рождественской премией, что возбудило в каждой из них самые приятные раздумья о том, как этими дополнительными средствами распорядиться. Направление мыслей мисс Джейкобс навеки останется тайной, о Лизиных мыслях нам догадаться нетрудно, о мыслях Фэй – чуть сложнее, а про намерения Патти мы уже в курсе.
– Только вот переоденусь, – сказала она Фэй во время перерыва на ланч, – и пойду вниз, посмотрю купальники, а может, еще вещицу-другую, так что, может, увидимся в столовой попозже, а может, и нет, наверное, я сегодня ланч пропущу.
Совершенно нехарактерно для себя она не упомянула про черную ночную сорочку ни единой живой душе: это была ее тайна. Ну, не считая Полы, конечно. Сейчас она быстренько переоденется, побежит вниз в отдел дамского белья и… «Ой, нет, – спохватилась она, – не побегу, сперва лучше сходить за купальниками, не хочу никому попадаться на глаза со свертком из бельевого (оберточная бумага там отличалась по узору от бумаги в других отделах – вся в лентах и бантиках), а то вдруг кто-нибудь догадается, что у меня там, а не догадается, так спросит. Лучше сперва схожу за купальником».
В результате она слишком долго примеряла купальники, а потом вдруг ужасно проголодалась и подумала: «Кажется, и ночнушку купить, и поесть я уже не успеваю, завтра куплю». Вот так вот и вышло, что вечером последней пятницы перед Рождеством она вернулась домой со свертком из «Гудса», где лежала черная нейлоновая ночная сорочка с розовыми атласными ленточками, размера SSW.
Уже несколько недель кряду солнце палило безжалостно, температура неуклонно и неумолимо нарастала, и теперь каждая стена в этом огромном городе, каждая мостовая, каждая крыша пылали жаром. Люди передвигались сквозь пропитанную удушающими миазмами атмосферу медленно, точно сонные мухи, щурясь от нестерпимого солнца, погрузившись в безвольную апатию; все стремились как можно быстрее добраться до воды в любой доступной им форме – они влачились к пляжам, бассейнам, душам, на худой конец, и прятались там, пока адское солнце не сядет за горизонт и наступившая тьма не ляжет на их измученные органы чувств благотворным бальзамом. Вечером последней пятницы перед Рождеством Патти добралась до Рэндвика как раз к началу этого благословенного времени.