– А говорят еще вот такое, – сказал Аксинь. – Когда Сияющий Орел создавал мир, было у него множество подмастерьев, оно и понятно, сложно за всем в одиночку уследить… И один из помощников, самый шустрый да сноровистый, носил прозвище Вечный.
Эрвин, открыв рот, слушал, как Хаос стал нашептывать этому самому подмастерью всякие гадости, наконец, соблазнил обещанием силы и власти, и сумел проникнуть ему в душу.
– Стал тот Вечный могуч, и объявил мир своим, а Сияющего Орла к нему перестал допускать! – тут старик вновь протянулся к бутылке, но видимо решил, что «лечиться» хватит, и только закрыл ее пробкой. – Правил он, правил, непотребства всякие творил, людишек и прочих угнетал, и не гляди на меня волком, угнетал как есть, рядом с нашей столицей с тех пор кладбище есть, так там трупы в могилы сваливали кучами… Сияющий Орел того не выдержал, взял огненное копье, и началась у них новая битва!
– И Хаос не помог союзнику, и тот потерпел поражение, и пал, и мир освободился, – закончил Эрвин, а про себя поспешно начал читать молитву «Об Искоренении Помыслов Еретических».
Избави, избави Вечный своего слугу от столь тяжких искушений!
Понятно теперь, зачем послан на его пути этот старик, на вид добрый, с речами завлекательными, но опасными.
– Так оно все и было, – подтвердил Аксинь, словно лично участвовал в битве. – Только пал вроде бы не до конца, говорят, что Вечный жив, и кроется где-то, готовит новое восстание. А вот слушай, рассказывают еще другое, что не был он ни человеком, ни помощником Сияющего Орла, а творением Хаоса, дьяволом, обретшим плоть, дабы нести в мир горе и боль.
Эрвин приоткрыл рот, чтобы опровергнуть такую явную ересь, но – слаб человек – промолчал, ведь начнешь спорить, возница непременно ссадит с телеги, и придется топать, как утром, пешком.
Лучше терпеть, и про себя молиться, прося у Вечного стойкости и мудрости.
И не вспоминать, не вспоминать о Корделии!
Баек и разных историй Аксинь знал неимоверное количество, и рта он не закрывал ни на мгновение. Лошади шлепали копытами, телега покачивалась и скрипела, позади оставалась миля за милей. Эрвин слушал, и старался не думать о том, что сейчас делается в доме лекаря, как там рыжая синеглазая девушка, не вспоминает ли о юноше в одежде послушника?
И иногда ему это даже удавалось.
День сменился вечером, и обоз остановился прямо в поле неподалеку от большого озера.
– Ужинай с нами, не обеднеем, – сказал Аксинь, и Эрвин лишь поблагодарил, хотя должен был как огня бежать общества столь закоренелого и изощренного богохульника.
Запылали костры, вокруг них расположились возчики, и по рукам пошли бурдюки с пивом, а затем и бутыль с настойкой. Сделав несколько глотков, юноша неожиданно для себя рассказал старику о дочери Корнелия Фуска, о том, как он попытался объясниться, и что из этого вышло.
Аксинь сочувственно причмокнул, поправил шляпу с пером и заявил:
– Девки, они все такие, им только дай над нашим братом поиздеваться, так что не бери в голову. Ты молодой, еще дурь из башки выйдет, и будут новые девицы, еще краше и глаже…
– Нет, не будут! – истово выдохнул Эрвин, но старик уже рассказывал очередную байку.
Юноша слушал, сонно кивая, затем вспомнил, что пропустил время вечернего молебна, а значит нужно отойти в сторону и самому прочитать все, что положено – Вечный простит невольное прегрешение, но никогда не извинит пренебрежения обрядом. Но чуть ли не впервые в жизни обязанности монаха показались ему тягостными.
Поэтому он встал, ушел к самому берегу, и, встав на колени, молился в два раза дольше положенного, до тех пор, пока не замерз.
7. Первая. Мешок
Утром Халльвард попытался отыскать болтливого старика, но не смог… тот как сквозь землю провалился.
Гномы опрокинули по утренней кружке пива, наемник забрался в седло, и караван двинулся дальше. «Башка циклопа» пропала из виду, скрылось позади селение, и потянулась пыльная, кривая дорога.
Навстречу попадались другие обозы, людские и гномьи, деревни встречались часто, словно чирьи на паршивой собаке. Тащились бродяги, трясли вожжами возницы, нахлестывали лошадей всадники, и вид у всех был одинаково прибитый.
Понятное дело, война радует только правителей, гробовщиков да падальщиков.
Халльвард ни с кем из встречных не разговаривал, но гномы не упускали случая позубоскалить. Слухи пересказывали самые дикие: что герцог ведет орду диких кентавров, что Фавила уже разгромлена, и что ее полки стоят у столицы Тегары.
Нож, слушая эти бредни, даже не улыбался.
Хворь в этот день оставила его в покое, зато на следующий он утром не смог встать с земли. Заночевали в поле, и поэтому никто, кроме бородатых нелюдей, этого не увидел, но наемник едва не лопнул от злости.
Пришлось скрипеть зубами и терпеть, пока его укладывали на телегу.
В этот раз слабостью и болью в боку все не ограничилось, вновь началась тошнота и заныла голова.
– Ничо, оклемаешься, зуб даю, – сказал Пегас, когда Халльвард пришел в себя. – Или помрешь.
– Все помрем, – ответил наемник.
Злость прошла, оставив саднящее послевкусие и непонятное мерзкое ощущение, что заставляло вздрагивать и ежиться. Только забравшись верхом, Халльвард сообразил, что это страх, и что испытывал нечто подобное в детстве.
Тогда он дрейфил молодого наемника, любившего издеваться над обозными мальчишками.
Сейчас боялся нового приступа, того, что придется быть слабым и принимать чужую помощь.
– Но не скоро, а то страсть как неохота! – заявил Пегас, и полез за неизменным бурдюком.
В этот день они столкнулись с разъездом королевской гвардии, но Халльвард не вызвал интереса у всадников с вепрем на щитах. Они поговорили с Рацибужем, заглянули в мешки на паре телег, и помчались дальше, топча дорогу копытами.
А к вечеру показались стены и башни небольшого городка.
– Рохат, – сообщил Пегас. – Тут заночуем, и в трактир сходим, повеселимся. Пойдешь с нами?
Возница спрашивал искренне, и был бы рад, согласись Халльвард, но говорил о гномьем заведении.
– Нет, сожри меня Хаос, – сказал наемник. – Ваши песни не для людских ушей.
– Это верно, – Пегас заухмылялся. – И пиво – не для человеческих глоток!
В воротах обоз встретили стражники, неизбежные, как блохи.
Посмотреть на товары они и не подумали, обступили Рацибужа, и принялись в несколько голосов ныть, что пошлины выросли из-за войны. Купец выслушал их вопли, затем махнул Цайнеке, и тот бросил караульным звякнувший кошель.
Стражники начали считать монеты, а колеса телег загрохотали по улицам Рохата.
Постоялый двор, куда они приехали, назывался просто «Дуб», и от «Башки циклопа» отличался мало. Распрягли лошадей, при телегах осталось несколько охранников, прочие гномы утопали в трактир.
Рацибуж с помощником тоже куда-то ушли, так что Халльвард остался один.
– Пива, – сказал он хозяину, усевшись за столик у дальней стены.
Сначала был вообще один, затем притащилась компания подгулявших мастеровых, и стало повеселее. Забренчал струнами лютни явившийся точно из-под земли музыкант, запорхали накрашенные девицы.
Одна подсела к наемнику, и, улыбнувшись, спросила:
– Скучаешь, красавчик?
У Халльварда с самого отъезда из Сивара не было женщины, но самое странное, что и не хотелось. Наверное, виной всему колдовская хворь, раньше он никогда не упускал случая завалить молодуху.
– Не сегодня, красотка, – отозвался он.
– Как знаешь, – она поднялась и зашагала к столу, за которым гуляли мастеровые: пиво и вино лились рекой, девицы сидели у мужиков на коленях, музыкант хрипел и надрывался.
Дверь скрипнула, и народ повалил толпами, словно ждал сигнала, и наконец дождался. Все столы оказались заняты, и когда в «Дуб» явился молодой человек с ножом на поясе, свободных мест не было.
Новый гость огляделся, и зашагал прямо к Халльварду… тот сидел один, и лавка напротив оставалась пустой.
– Эй, ты тут один, штоль? – спросил молодой человек, криво улыбаясь.
По тому, как он двигался, наемник узнал городского щипача, вора, что режет кошельки и обчищает карманы зевак на рынке. Открыл рот, собираясь послать чужака подальше… не сидеть же за столом с такой швалью?
Но тут вновь напомнил о себе страх.
Если Халльвард скажет, что хочет, обязательно случится драка, придется пустить в ход кулаки. Нет, завалить ворюгу с кривой улыбкой он сможет, и двоих, и троих, даже если они вытащат ножи.
Но вдруг случится приступ, и он окажется беспомощным, как младенец?
Тогда уже Халльварда прирежут, как свинью, и никто не придет ему на помощь.
– Ты… – сказал он, испытывая необычную неуверенность. – Один я, да…
Молодой человек удивленно хмыкнул.
– Ну тогда я местечко займу, – он опустился на свободную лавку, и замахал рукой. – Хозяин, где ты, штоль?
Халльвард сидел, сжимая деревянную кружку так, что она трещала под пальцами. Чувствовал себя паршиво, словно на глазах у всех обосрался, или поскользнулся и шлепнулся в грязь.
Содержатель «Дуба» принес вору пива, и тот начал пить, хлюпая и чмокая.
Не успел опустошить посудину, как дверь распахнулась вновь, и внутри очутилась целая компания.
– Э, кореша! Я тута! – воскликнул обладатель кривой улыбки, и замахал рукой.
«Кореша» оказались ему под стать, ярко одетые, но при этом грязные, один со шрамом на лице. Но Халльвард заметил брошенный на него быстрый и цепкий взгляд, сам оценил клинки на их поясах.
Похоже, не зря он сдержался.
Пятеро головорезов опасны даже для опытного наемника, особенно если придется драться в тесноте, где не размахнешься.
– Это кто еще? – спросил один из «корешей», рябой и плосколицый.
– Да мужик просто сидит, пустил меня без базара, – ответил обладатель кривой улыбки.
– А, ну и пусть сидит, – сказал рябой, и про Халльварда словно забыли.
Они пили и ели, переговаривались, а он сидел, опустив взгляд, и пиво казалось горьким. Хотелось врезать в морду рябому, разбить кружку о голову самого здоровенн