Эрвин пытался молиться, но не мог, внутри бился один вопрос «Почему?».
Почему Вечный, добрый и милостивый, сотворивший этот мир, позволяет детям своим творить такое непотребство? Почему он разрешает людям и нелюдям в бешеной злобе уродовать и уничтожать друг друга?
Отчего он не останавливает все это – не может или не хочет?
Иногда удавалось краем глаза взглянуть на то, что творится на поле боя, но понять, кто одолевает, юноша не мог. Ветер носил клубы пыли, два войска ворочались, точно вцепившиеся друг в друга чудовища, фонтаны радужного сияния и облака разноцветных искр появлялись там, где вступали в бой чародеи.
Видел, как визжащие берсеркеры из варваров голыми руками разметали строй тегарских латников, страшный встречный удар конницы, когда рыцари Фавилы столкнулись с баронами королевства. Горели стрелы, набрасывались на живых поднятые некромантом трупы, брел, нанося удары, огромный голем, слепой, медлительный, но почти неуязвимый.
Наемники опрокинули выстроившую каре пехоту, но увязли в рубке, и герцог бросил в ход последний резерв. В ответ за вражескими рядами вспыхнуло нечто похожее на огненный цветок, и из его сердцевины вылетел серебристый колышущийся силуэт – маги Тегары бросили в бой призрака.
Мелькнуло лицо Аксиня, что вместе с еще одним возчиком принес раненого рыцаря…
Приволокли Мархата Змей в Глазу, он был без сознания, а вместо правой руки торчала обгорелая культяпка…
Затем Эрвин впал в какое-то оцепенение: он ходил, исполнял то, что ему приказывали, но внутри все словно замерзло, покрылось льдом, он перестал что-либо чувствовать, исчезли мысли и желания. Не дрогнул, когда увидел мечника с торчащим их живота копьем, когда принесли воина, чья пораженная магией плоть стремительно гнила, источая зловоние.
Шевелился, как тот же голем, бездумно и неостановимо.
Вновь донеслось пение труб, и на этот раз победное, серебристое, и все, кто находился в шатре, замерли.
– Неужели наши одолели? – поинтересовался старший лекарь, подняв голову.
Руки его были в крови по локоть, одежда подошла бы палачу или мяснику, а на столе перед ним лежал одурманенный заклинанием воин с раной в боку. Он бессмысленно смотрел в потолок, иногда начинал улыбаться, а из дыры в теле торчала надсеченная мечом печень.
– А, не знаю, – сказал Фардиг, такой же грязный и замученный, как и все остальные.
Жрец Сияющего Орла брался за самые тяжелые раны, не боялся пачкать руки, и спас не одного умирающего.
– Иди, парень, глянь, – старший лекарь махнул рукой с ножом, и Эрвин двинулся к выходу.
Пыль над полем боя исчезла, сгинули колдовские вспышки, и главное юноша понял сразу: армия Тегары удирала, бросая оружие, но у тех, кто сражался за Фавилу, не было сил на то, чтобы преследовать врага. Наемников под стягом с лисой стало в два раза меньше, варвары полегли почти все, от гвардии остались жалкие ошметки.
Там, где еще утром торчала молодая трава, лежали трупы, и порой так густо, что под ними не было видно земли.
– Карр! – сказали рядом с Эрвином.
Повернув голову, увидел, что на голове одного из раненых, которого не затащили в шатер, сидит огромный черный ворон.
– Кыш… – юноша поднял руку, чтобы прогнать птицу, и тут сообразил, что раненый не дышит, что, дожидаясь своей очереди, он просто-напросто помер.
– Карр! – повторил ворон, и его клюв с хрустом вошел в глаз воина.
Эрвин покачнулся, сглотнул, перед глазами все поплыло, и его вырвало.
Шатры были забиты ранеными, и еще больше их находилось снаружи, и большинство лежало на голой земле. Кто-то стонал, некоторые орали, иные молились или выкрикивали проклятия, другие лежали неподвижно, то ли без сознания, то ли спали, то ли при смерти.
Между ними ходили лекари, изможденные, шатающиеся, выбирали тех, кого еще можно спасти, и несли внутрь. Землю покрывали куски обагренных тряпок, кровавые пятна, ошметки внутренностей, лужи блевотины и мочи, жужжали мухи, садились на живых и на мертвых, воняло настойкой мандрагоры.
Нет, совсем по-другому изображались битвы в тех книгах, что он читал в монастырской библиотеке.
– Помилуй Вечный, – сказал Эрвин, вытерев рот, и вернулся в «свой» шатер.
Там новость о том, что их армия одержала победу, вызвала сдержанное облегчение.
– А, хотя бы нам самим не придется вступать в бой, – сказал Фардиг.
– И работы рано или поздно станет меньше, – добавил старший лекарь. – Парень, тащи этого на свободное место, а сюда давайте следующего, вон того, с дырой в голове, иначе умрет…
Эрвин работал, и его ряса была ничуть не чище, чем у лекарей, он почти не отличался от них. Разве что не творил заклинаний, и не бормотал молитв Сияющему Орлу… даже Вечному не молился.
Не поворачивался язык.
Солнце опустилось к самому горизонту, когда выяснилось, что все, кого можно, они спасли, кому суждено – распростились с жизнью, и новых раненых не принесут.
– А, сегодня я напьюсь до зеленых бесов, – проговорил Фардиг, не смущаясь того, что его слышат.
– Не ты один, – буркнул старший лекарь. – У меня там осталось… самогоночка.
Эрвин вышел из шатра и опустился на колени, собираясь все же обратиться к своему богу, поведать ему о своих страхах и сомнениях. Внутреннее оцепенение прошло, он вновь ощущал и думал, как живой, но зато трясся, словно на холодном зимнем ветру, и путал слова.
Но молитва получилась, и у юноши не осталось больше сомнений.
Что бы ни произошло, чего бы он ни увидел, он обязан исполнить то, что возложено на него старшими братьями и самим Вечным. Дойти туда, где до Второго Грехопадения стояла Обитель Света, и исполнить нужный ритуал, чтобы творец мира смог в него вернуться.
Тогда воцарится добро, не будет больше войн и сражений.
Когда забрал из шатра суму, вспомнил об Аксине, подумал, что неплохо бы найти старика, поговорить с ним напоследок. Но осознал, что сделать это быстро не получится, что лучше уйти побыстрее, пока раненый Мархат Змей в Глазу не очнулся и не вспомнил про послушника.
Никто не обратил на юношу внимания, когда он спускался с холма, ни один патруль не попался Эрвину, пока он огибал поле боя и выбирался к идущей на восток дороге.
«Пути истинно верующих скрыты от непосвященных» – написано в Книге Бесед.
И не зря это изречение попало в священные тексты…
Часть 2Клубок
1. Первая. Источник
Ножи Халльвард нашел, и сунул на место, да еще и снял с убитого лучника хорошие сапоги.
Вардака и еще одного погибшего гнома похоронили тут же, рядом с местом схватки. Выпили за упокой их душ по глотку пива из запасов самого Рацибужа, и обоз двинулся дальше.
Остался в стороне обветшалый замок, где спрятался поджавший хвост барон ре Векрис. Пегаса, что был готов штурмовать укрепление в одиночку, успокоили не сразу, а ворчал он до самого вечера.
А на ночь глядя к Халльварду вернулась хворь, и ему стало вообще ни до чего.
Три дня они шли по совершенно пустынным местам, не видели жилья, не встречали людей. Угрюмые ельники сменялись унылыми пустошами, где из травы торчали огромные валуны, черные и серые.
Приступы терзали наемника едва не постоянно, помимо слабости и тошноты одолевала головная боль. Все до единого суставы ломило так, что не мог пошевелиться, внутренности словно грызли крысы.
На четвертый день около полудня впереди показалась неширокая река.
Когда спустились к берегу, Рацибуж придержал коня, а затем повернулся и замахал Халльварду:
– Эй, человек, давай сюда!
Наемник дал шпоры, и вскоре оказался рядом с купцом.
– Это, клянусь пальцами Урда, Тиэлле, – сообщил тот, тыча в сторону очень светлой воды. – Понятное дело, если ты хочешь искать свой источник, то тебе вдоль нее, а нам дальше.
– Ясно, – сказал Халльвард. – Пора расставаться. Сколько я должен?
– Забудь. Ты уверен, что в одиночку доберешься? – Рацибуж погладил бороду. – На полдороги из седла вывалишься, и первый же занюханный волк тобой пообедает. Понял?
– Это мое дело, клянусь задницей Вечного.
– Оно, конечно так, да… – купец закряхтел. – Ладно, удачи тебе, и надеюсь, еще свидимся милостью Урда…
Он кивнул, нахлестнул коня, и тот вошел в белесые волны.
Мимо потянулись телеги, та, что была десятой по счету, остановилась, и Халльвард принялся отвязывать от нее лошадей.
– Ну, ты это, не теряйся, если что, на восток пробирайся, там наши владения, – наставлял его Пегас. – Страсть как будем рады тебя видеть, столько пива наварим, что в Снежных горах позавидуют.
– Посмотрим, – сказал наемник, забирая мешки со снаряжением. – Прощай.
– До встречи! – возница тряхнул поводьями, и телега покатила дальше.
Халльвард посмотрел, как гномы переправились через Тиэлле, и когда из виду исчез последний охранник, сердце кольнуло. Развернул лошадь, чтобы ехать вдоль берега, и сообразил, что ему жалко расставаться с бородатыми нелюдями.
В одиночестве путешествовал еще четыре дня.
На второй начали попадаться холмы, а на горизонте поднялись горы, невысокие, с пологими склонами. Где-то за ними спрятался край мира, то место, где твердь заканчивается, и можно заглянуть в пропасть без дна.
Халльвард научился чувствовать приближение приступа, и из седла ни разу не выпал.
Он успевал слезть, и даже привязать лошадей, а потом лежал на земле, вслушиваясь в происходящее вокруг. Понимал, что сил не найдет даже на то, чтобы просто вытащить меч и защититься, и от бессилия скрипел зубами.
Затем поднимался, садился верхом и ехал дальше.
На четвертый день горы оказались совсем близко, Тиэлле сузилась, превратилась в бурный, пенящийся поток. Начали попадаться разрушенные башни, груды развалин, поросшие кустами фрагменты стен.
Похоже, здесь некогда стоял город, и не маленький.
В один момент Халльвард сообразил, что едет по настоящей улице, а по сторонам – руины домов. На склоне горы впереди разглядел остатки дворцов, а на вершине – нечто вроде огромного храма.