В итоге получилось забавно: 19 ноября русские вспоминают про артиллерию, причем артиллеристы даже в фонтанах не купаются по причине холода. И тут же все "прогрессивное человечество" как-то резко вспоминает про туалеты.
То есть да, смешно и с запашком, но есть, как говорится, нюанс.
Отход
Шутки в сторону: туалеты туалетами, только контрбатарейный огонь никто не отменял. Стрельнуть — свернуться — сбежать; о стрельбах было, теперь остальные два слова, складывающиеся в понятие "отход".
Отход — сложнейший маневр в военном искусстве. Потому что если пришлось отходить, значит, все плохо. А в таком состоянии люди не склонны к трезвому мышлению. На войне и так-то весьма страшно. Тем более страшно, когда наших сбили с позиции и вот-вот начнут рубить бегущих.
От времен Македонского и до войны в Ираке основные потери армия несла во время бегства. Поэтому нападающий должен гнать сбитых с позиций, не давая опомниться и снова зацепиться, вкопаться, упереться. Это ж снова придется штурмовать, своих разменивать. Выгнал противника из окопа — гони, пока можешь. Любые потери в такой погоне все равно будут меньше, чем если то самое количество противника выковыривать из крепости или хоть из оросительных канав.
У тех, кого гонят, задача противоположная. Если они хотят жить — они обязаны превратить бегство в организованный отход. Выставить заслон, который гарантировано умрет, но даст остальной батарее уйти вместе, в порядке, не оставляя противнику ни людей, ни матчасть — для артиллеристов главное, конечно, пушки. Пушки, на самый худой конец, можно применить вообще без оптики: прямой наводкой, "по стволу".
Но пушки в кармане не унесешь. Пушкам нужны дороги и мосты, причем не только через реки, а даже через относительно сырые низины. Пушка не вездеход, она по мягкой земле ходит плохо.
Поэтому организация отхода начинается задолго до того, как он понадобится. С любой позиции должен быть хотя бы один путь отхода. В любом приказе назначается, куда отходить и где собираться в случае разгрома батареи.
Если забыть о противнике на плечах, то отход — просто еще одна перевозка пушки. Надо свернуть орудие, закрепить все без спешки и надежно, чтобы при быстром отходе ничего не открутилось и не открылось. Надо сложить на передок вещи, ничего не забыв. Дождаться, пока выстроится батарейная колонна и будет указан маршрут — чтобы не приехать прямо в плен или под огонь. А уж потом и ехать в кузове тягача. Ну то есть, если тягач в наличии, исправен, и топливо не кончилось. Или шагать по грязи рядом с пушкой, помогая тащить ее четырем коням. Ну то есть, если лошадей не убило при воздушном налете, если они не разбежались, не поломали ноги на обледеневшем спуске.
Только вот отход не всегда случается по плану и по заранее подготовленной дороге — а как получилось. Часто и вовсе под огнем, от чего все сильно ухудшается.
Опять же, этот момент авторы попаданческой литературы не видят. Не в том дело, что не описывают. Понятно, что отступление вещь не радостная, не героическая, и попаданцу тут не блеснуть. И читать про такое не особо охота: кому приятно видеть в цветах и красках, как наших били?
Но вот учитывать, что с любой позиции может понадобиться отойти, всегда нужно.
Даже в самом конце войны, в мае 45го, в глубочайшем тылу Советской Армии на позиции батареи запросто могли выскочить заблудившиеся эсэсовцы, прорывающиеся на запад, чтобы сдаться англичанам. А в ближнем бою батарея против пехотной роты не устоит. Особенно, если у эсэсовцев найдется хоть какая-то броня хотя бы с пулеметами, не дай бог — танк. Некоторые шансы есть у противотанкистов, для них ситуация "танки на батарее" дело не то чтобы прямо обычное, но вполне вероятное. Кроме того, после битвы под Балатоном, выжившие расчеты ИПТАПов поняли, что пехотное прикрытие может смыться просто влегкую, оставя артиллеристов без поддержки.
Отступление для понимания ситуации
Ранней весной 1945, когда все уже думали, что вот — кончилось, сейчас дожмем Берлин и ура! — немцы нанесли очень сильный удар 6 танковой армией (и еще другими соединениями, не перечисляю, но было их до хрена) в районе озера Балатон, где у наших по причине второстепенного направления, действовали далеко не лучшие войска в далеко не огромном количестве. Тех же танков имелась вовсе горстка, и были это совсем не ИС-2.
Вместо танков удар пришлось парировать Истребительно- ПротивоТанковым Артиллерийским Полкам — ИПТАПам. Несколько таких полков сводились в ИПТАБр, соответственно, бригаду.
Двумя годами ранее, в 1943 м, благодаря подвигу разведчиков, узнавшим, куда пойдет удар, на Курской дуге ИПТАБр закапывались с весны, готовили те самые запасные позиции, прикрывались с неба зенитчиками, а с земли полноценными стрелковыми дивизиями.
В 1945 м разведчика не нашлось, удар оказался неожиданным. Под Балатон ИПТАБр перебрасывались спешно — насколько это было возможно по пояс в весенней грязище — и вступали в бой "с колес". Вместо прикрытия у них были срочно выставленные на передовую повара, штабные писаря, полковые музыканты, в лучшем случае — легкораненые стрелки из госпиталей, имевшие хоть какой-то опыт. Неудивительно, что в донесениях нередко встречалось: "пехота отступила, оставив батарею на прямой наводке без прикрытия". А что такое "прямая наводка", говорилось не раз: ты видишь, но и тебя прекрасно видно. Понятно, что размен был не в пользу артиллеристов: 1–2 пушки за танк. Несколько батарей немецкие танки просто раздавили, пусть и не с нулевым счетом, но погибшим, понятно, от этого не легче. Артиллерия оказалась в ситуации, когда не могла защититься ни позицией, ни маневром, и не смогла даже убежать, когда оборона рухнула полностью. Зато выжившие ИПТАПовцы после такого не боялись ни бога, ни черта, ни даже товарища старшину и залетным немцам могли напихать снарядов куда угодно даже без помощи пушек.
Аналогично, более-менее готовы к бою на пистолетной дистанции дивизионки ЗИС-3, те самые 76мм, которые по задачам часто оказываются на переднем крае. Они сравнительно нетяжелые, чтобы успеть развернуться и лупить шрапнелью вплотную — правда, уже не особо разбирая своих и чужих.
А вот гаубицы 122мм и более даже развернуть без тягача невозможно. И заряжаются они слишком долго, противник успеет подбежать и на бросок гранаты, и на выстрел.
Поэтому, как неоднократно было сказано, отход планируется всегда заранее. Еще в тылу, когда есть время подумать и отрепетировать скоростную погрузку-свертывание. Опять же, по хорошей, подробной топографической карте можно предположить, как ехать, чтобы пушки не завязли, и чтобы их не видел подходящий противник. Где можно спрятаться от авиаразведки, а где придется гнать на разрыв жопы, потому что склон простреливается, но другая дорога идет через овраг-болото, люди бы прошли, а вот пушки сядут. И командиру придется решать: спасти обученные расчеты (а вы, думаю, уже поняли разницу между обученным и не обученным артиллеристом) — но пушки взорвать или бросить, сняв прицелы. Либо все же рискнуть и попытаться спасти батарею как боевую единицу, с матчастью. Только на простреливаемом склоне наверняка одну-две пушки с расчетами уничтожат.
Вот такое решение командиру никто принять не поможет. Ни СОБ, ни командиры взводов, ни кто еще. Командир нужен для вещей, которые никто не хочет делать — а делать их надо, и делать надо быстро, пока не догнал наступающий враг.
В остальном отход ничем особо не отличается от марша. Отстрелялись, прицепились, уехали.
Анекдот
В рамках обещанного тегами юмора мы сейчас препарируем один бородатый анекдот. Анекдот в изначальном смысле: "некая реально происходившая смешная история", которая потом превратилась в сказку, а имена конкретных людей сменились ролями-архетипами…
Э, я не сильно умно для артиллериста загнул?
Итак, анекдот. Школа, спортзал, похмельного физрука замещает военрук (тогда еще они в школах были штатные). Сдается упражение на брусьях. Большей частью пацаны сдают легко, но есть, как обычно, толстый ботаник, и все хихикают, предвкушая, как его физрук-военрук будет курощать.
А что у ботаника папа военный, особого значения не придают.
И вот раздается фамилия ботаника, пускай она будет Пилюлькин, неважно. Толстяк выходит строевым шагом, поворачивается к физвоенруку, докладывает:
— Учащийся Пилюлькин, к упражнению на брусьях приступил.
Залезает на брусья, че-то там пыхтит под ехидные смешки, падает. Встает, отряхивается, опять строевым подходит к столу физвоенрука, докладывает:
— Учащийся Пилюлькин, упражнение на брусьях выполнил. Результат отрицательный.
— Стать в строй, — командует военрук. И, когда толстяк возвращается в шеренгу, военрук выносит решение:
— Подход к снаряду пять баллов, упражнение два балла, отход пять баллов. Среднее значение: пять плюс два плюс пять, итого двенадцать. Разделить на три — оценка четыре балла!
Занавес.
В свое время я тоже, как это называется, "угорал" над этим анекдотом.
А потом начал понимать.
Вот представьте себя героем-попаданцем. Конечно, в геройском спецназе; я чтой-та не встречал попаданцев в штабных писарей или там в полкового тамбурмажора. Вы только никому не говорите — я подозреваю, что авторы и слова такого не знают "тамбурмажор", и зачем он в полку нужен. Но то мое личное мнение, что называется, вкусовщина.
Ну и вот представим, что ты — да, ты, анонимус, не оглядывайся, это я именно тебе! — геройский попаданец. И, значит, проник ты в глубокий тыл противника. Но вот незадача: склад, который надо взорвать, охраняется куда сильнее, чем предполагалось. То ли противник выловил предыдущую разведгруппу и насторожился, то ли местные коллаборционисты и пособники засекли вас на удаленной заимке, то ли пост фельджандармерии ты по попаданческой мягкотелости не дорезал — так или иначе, охрана цели усилена и сверхусилена.
Конечно, для попаданца задача плевая: из кустов достается рояль (там всегда есть), и на нем играется, скажем, "Май либер Августин", или там "Вахта на Рейне", или еще какая "Эрика". И противник, пораженный воспоминаниями о доме, падает в глубочайшую депрессию, и роняет слезы с соплями, пока геройский попаданец невозбранно набивает мешки трофеями и расставляет везде мины с фугасами.