— Морги? — спросил Стилвелл. — Морги?
Этот ублюдок принял Уайатта за призрак убитого им человека!
— Нет, — ответил Уайатт. — И ты не увидишься с ним там, куда сейчас отправишься.
Стилвелл вскочил на ноги, и его безумные глаза оказались в нескольких дюймах от лица Уайатта. Он схватил ружье за ствол и в отчаянии попытался отвести его в сторону, вместо того чтобы просто выдернуть свой шестизарядник из кобуры, висящей на его бедре…
…и Уайатт спустил оба курка, прижав стволы вплотную к Ковбою, так, что звук выстрелов оказался приглушенным, а рубашка на Стилвелле загорелась.
Стилвелл слегка подпрыгнул, чуть оторвавшись от земли, и рухнул навзничь бесформенной грудой. Горевшее вокруг ран пламя быстро погасло.
Внезапно рядом с Уайаттом оказался Док, и никелированный револьвер игрока выстрелил четырежды, послав четыре пули вниз, точно в лежащего на земле мертвеца.
Уайатт удивленно посмотрел на друга. Док пожал плечами. На его лице была ужасающая улыбка.
— Не мог позволить оставить всю потеху тебе, — сказал Док. — Тем более — расплату.
Они принялись искать Айка, но этот записной трус, как обычно, улизнул. Вскоре поезд отправился, а Уайатт и Док расхаживали вдоль вагона по обе его стороны. Перед тем как поезд выехал со станции, Уайатт посмотрел в окно на мрачное лицо Вирджила, поднял указательный палец и сказал одними губами:
— Один, за Морги.
Оставались и другие.
Индейцу Чарли, который стоял на стреме, когда убили Моргана, Уайатт дал больше шансов, чем их было у брата. Он сосчитал «раз, два, три», прежде чем выпустить первую, вторую и третью пули в ублюдка, который получил двадцать пять долларов за то, чтобы Стилвеллу, убийце Морги, никто не помешал.
Ну и, конечно, Кудрявый Билл, перестрелка в Айрон Спрингс, вместе с другими Ковбоями, которые сыграли в ящик заодно с ним. Наконец, Джонни Ринго, которого убрали он и Док, хотя мало кто знал, как им это удалось. С официальной точки зрения это было самоубийство.
…Уайатт запахнул занавеску, отгородившись от окутанной паром станции, и откинулся на полку. По природе своей он не был слишком задумчивым человеком и не сразу понял, отчего это воспоминания нахлынули на него таким потоком. Наконец, он решил, что всему виной Кейт Элдер, вновь появившаяся в его жизни с известием о существовании Дока Холидэя-младшего, еще — перспектива встречи с Бэтом Мастерсоном и дорога через Аризону, где он, как Фрэнк Стилвелл тогда, в Тусоне, вполне мог увидеть одного-двух призраков.
После этого он снова крепко заснул.
Остаток поездки принес и другие воспоминания, когда на «Лимитэд» он проезжал мимо Тринидада в Нью-Мексико, где Бэт когда-то был шерифом, и Уайатту пришлось попросить его хитростью вытащить Дока в Денвер, позвонив по телефону и потребовав экстрадиции, чтобы сделать ему алиби по поводу убийства в Тумстоуне. Еще Додж-сити в Канзасе, сделавший Уайатта известным, а возможно, и наоборот.
Но большую часть времени он дремал, сидя на своем месте, в промежутке между роскошными трапезами, или полночи играл в покер с крутыми мужиками, которые были готовы с удовольствием облегчить свои бумажники в обмен на право посидеть за картами с настоящим американским героем — Уайаттом Эрпом.
И кто он такой, чтобы лишить этих сукиных детей подобного удовольствия?
Глава 4
Остановка на несколько часов в Чикаго, куда он прибыл на вокзал на улице Ласаль и откуда надо было идти пешком на станцию Дерборн, чтобы сесть на «Твентиз Сенчури», означала, что в Нью-Йорк Уайатт попал только к вечеру пятницы.
Держа в руке саквояж из крокодиловой кожи, он шел по платформе к главному залу вокзала, похожему на красивую пещеру, отделанную изнутри полированным мрамором. Дневное солнце бросало внутрь свои лучи, подобно мечам в волшебном сундуке, сквозь окна, более высокие, чем дома, которые привык видеть Уайатт. Вокзал Грэнд-сентрал построили всего шесть или семь лет назад на месте старого вокзала, но эти грандиозные ворота в Нью-Йорк с самого начала выглядели так, будто они едва ли не старше египетских пирамид.
Толпа внутри была изрядная, как простые путешественники, так и люди, ездящие по делам. Среди них мелькали красные кепки темнокожих портье, снующих посреди толчеи.
Как это странно — оказаться на вокзале, где не пахнет дымом и углем, а поезда куда-то спрятаны, как бедные родственники. Огромный купол потолка был окрашен в темно-синий цвет ночного неба, на котором, как и следовало ожидать, были звезды. Замедлив шаг, Уайатт задрал голову, вглядываясь в эти искусственные созвездия, и ему показалось, что их изобразили не совсем правильно. Может, их нарисовали зеркально?
Пожав плечами, он пошел вдоль округлой центральной информационной кабины, мимо билетных касс и вверх по пологому подъему, выводящему на улицу. Мимо витрин ресторанов, баров, парикмахерских, аптек и всего остального. По дороге его полдюжины раз толкнули, не извинившись, но, по крайней мере, никто не пытался залезть ему в карман, так что это была в своем роде тоже вежливость.
Несмотря на свою репутацию героя Фронтира, Уайатт не был совершенным чужаком в большом городе — ведь он уже добрый десяток лет прожил в Городе Ангелов, а Денвер, Канзас-сити, Сент-Луис и даже Чикаго не раз становились ареной его подвигов в игровом бизнесе. Однако, очутившись на тротуаре у перекрестка Сорок Второй и авеню Вандербильт этим прохладным весенним днем, он понял, что не совсем готов оказаться в таком большом городе.
С его колышущимся морем пешеходов и сумасшедшей кучей моторных и конных экипажей, причем безлошадных было явно больше, чем на конной тяге. Манхэттенский Мидтаун заставил Уайатта Эрпа замереть на месте. Он стоял, неподвижный, как греческие статуи, окружавшие огромные часы, венчавшие здание вокзала, замершие герои прошлого, возвышающиеся над ним, а еще выше над ними возвышались светло-коричневые небоскребы, похожие на исполинские надгробные камни на кладбище, выше которого были только небеса Господни, хотя неба-то видно было не слишком много.
Таксист, который вез Уайатта к «Морнинг Телеграф» на пересечении Пятнадцатой улицы и Восьмой авеню, добавил изрядный колорит в эту поездку, в частности, рассказав, что газета занимает здание, в котором раньше были конюшни городского конного транспорта, пока вагоны не перевели на электрическую тягу.
— Сразу и не подумаешь, что в этом районе можно наткнуться на газету, — сказал водитель, низкорослый крючконосый парень в синей клетчатой кепке, когда им оставалось ехать еще пару кварталов. — Вы слышали про Парковый Ряд?
— Нет.
— Ну, это, считай, что Газетный Централ в этом городишке. Там располагается большинство ежедневных газет. Конечно, «Телеграф» — это вам не все эти дешевые бумажки.
— Точно.
— Ну да, вы же туда едете. Вы должны знать.
Конечно, он знал, что газета, в которой работает его старый друг Бэт, специализируется на театральных, финансовых и спортивных новостях, начиная с бегов и заканчивая боксом.
Он не стал давать болтливому таксисту чаевых больше, чем собирался, то есть пять центов, и вскоре со своим саквояжем продирался сквозь заполнявшую двухэтажное здание толпу, над которой висело облако табачного дыма, раздираемое грохотом пишущих машинок. Здесь стояло множество заваленных бумагами маленьких столиков, за которыми работали и курили секретари в рубашках и без пиджаков, кроме крайних столиков, где посреди чернильниц лежали готовые статьи, их проверяли перед тем, как отдать в печать. Пройти было непросто, поскольку в проходах стояли кучки людей, громкоголосые парни в кричащей одежде и котелках или соломенных шляпах, потягивающие сигаретки и мусолящие дешевые сигарки. Они принадлежали миру азартных игр и шоу-бизнеса. Тем временем девушки с короткими прическами, похожие на хористок, сидели за столами, из-под которых виднелись их хорошенькие ножки, и терпеливо полировали себе ногти, ожидая репортеров, грохочущих по клавишам машинок и спешащих поскорее разделаться с работой, чтобы отправиться развлекаться.
Уайатт ни у кого не спрашивал, куда ему идти, поскольку на самом деле мало кто из этих людей работал здесь. Он уже увидел Бэта сквозь стеклянное окно, в одном из четырех застекленных кабинетов, которые находились в дальнем конце зала. Бэт сидел спиной к нему, но его округлый череп и широкие для человека среднего роста плечи не позволяли ошибиться. Этот стрелок никогда не работал с пишущей машинкой, Бэт писал чернильной ручкой, царапая по листу писчей бумаги большого формата.
Уайатт постучал по переплету рамы, заставив задребезжать стекло, на котором было написано «СПОРТИВНАЯ РЕДАКЦИЯ», но не было имени Бэта. Бэт повернулся в кресле, и эти хорошо знакомые светло-голубые глаза под нависшими темными бровями расширились.
Они были разными с самого начала — Уайатт, высокий и подтянутый, и Бэт, на добрых восемь-десять сантиметров ниже, с широкой мускулистой грудной клеткой. Когда они встретились в лагере охотников на бизонов в 72-м, Уайатту было двадцать четыре, и он был опытным человеком во всем, что касалось жизни на границе, а Бэту было семнадцать, и он был совершеннейшим новичком.
Но прошло еще недостаточно много лет, чтобы Уайатт не смог бы узнать эти светло-голубые глаза — умные, внимательные, зоркие и иногда, если это требовалось, холодные. Он хорошо помнил их, поскольку его глаза были такими же. Док однажды пошутил на эту тему, говоря о том, какой эффект должны произвести на «бедного жалкого негодяя» двое служащих закона, глядящие на него одинаковыми глазами привидений.
В рубашке, без пиджака, с коричневым галстуком, затянутым виндзорским узлом, и в отутюженных до хруста светло-коричневых брюках (на вешалке позади него висела куртка в тон брюкам и черный котелок с плоским верхом) Бэт выскочил из кресла, словно его выстрелили из пушки. Он затащил Уайатта внутрь, пожал ему руку с силой, которой хватило бы, чтобы толкнуть рукоять насоса, и усадил на софу с кожаными подушками, стоявшую под рядами окон, спиной к основному залу. Уперев руки в бедра, Бэт ухмыльнулся, покачал головой и прокашлялся, глядя на своего старого друга.