Бэт кивнул.
— И я думаю, что в кармане у тебя лежит твой револьвер.
— В кобуре, — уточнил Бэт, похлопав по груди ниже плеча.
— Превосходная работа портного. Я и не заметил. Джонни, ты видел мой револьвер. Его не спрячет и лучший портной на планете.
— У него такой ствол… — с восхищенной улыбкой произнес Джонни.
— Могу я позаимствовать твою никелированную игрушку?
Джонни вынул свой револьвер из кармана пиджака.
— Вообще, Уайатт, я собирался…
— Спасибо, — сказал Уайатт, забирая оружие и убирая его себе в карман.
— Я что, голым туда пойду?
— У тебя нет другого?
— Ага, Джонни, сам знаешь старую поговорку: «Врачу, исцелися сам»?
Джонни на мгновение нахмурился.
— У меня здесь есть кое-что, — сказал он и начал снимать пиджак. — Минуту.
Очевидно, он хотел остаться один, и Уайатт с Бэтом вежливо вышли из кабинета.
Пару минут Уайатт болтал с Дикси. Он рассказал девушке, что сам родился и вырос недалеко от Де-Мойна, в Пелле, на что она вспомнила, какие прекрасные там растут тюльпаны в это время года, с чем он тут же согласился. Затем он спросил, кто ее родители, может, фермеры, на что она ответила отрицательно, сказав, что ее отец был полицейским.
— Я тоже работал копом, — сказал Уайатт. — Время от времени.
— О. Вам нравится причинять людям боль?
— Нет.
— А ему нравилось.
Уайатт кивнул.
— Может, ему приходилось причинять им боль, если они сами причиняли неприятности или собирались.
— Ну, это не про меня, — ответила она, улыбнувшись, одновременно прекрасно и печально. Бэта поразила эта улыбка.
Джонни вышел из кабинета, расправляя пиджак, в особенности левый его рукав. Сделав пару шагов в сторону стоящих на лестнице, он приветственно развел руки.
— Что-нибудь видно? — спросил он Уайатта.
— Нет. Какой калибр?
Кривая улыбка. Бэт уже не раз видел такую улыбку, по крайней мере у его предка. Едва заметная озорная улыбка Дока Холидэя, слегка кривая из-за шрама на верхней губе.
— Узнаете, если дойдет до этого, — ответил Джонни.
Сделав шаг вперед, Уайатт положил ему руку на плечо.
— Мы не ищем ссоры. Именно поэтому мы берем с собой это прелестное дитя. Мы — дружественное посольство.
— Понимаю. Но последняя делегация, которую присылали сюда эти скоты, пришла с визитной карточкой в виде автомата «томми».
— Я это заметил, — ответил Уайатт, щелчком выпрямив большой палец в сторону Бэта. — Я попросил Бартоломью вести переговоры. Он хорошо владеет словами.
— Но, Уайатт, это же мое заведение… — начал Джонни, нахмурившись.
Бэт не понял, имел ли Джонни в виду сам факт владения клубом или свою главную роль в управлении им. Какая разница.
— Сынок, — сказал Уайатт, — Бартоломью сможет уговорить монахиню нарушить обет.
Это было несколько грубое заявление, но в огромных карих глазах Дикси не отразилось ни намека на то, что она поняла его смысл. Может, так оно и было.
— Бэт будет говорить, мы — слушать и наблюдать. Согласен? — продолжал Уайатт.
— Согласен, — ответил Джонни, глубоко вздохнув и сглотнув.
— На чем мы поедем? У тебя есть машина?
— Есть, но мы поедем на метро. Немного пройти, потом сорок пять минут пути, и мы на станции «Стилвелл Авеню».
— Это удобно?
— Прямо напротив лавки Натана с хот-догами.
— О-о-о, мы там поедим? — захлопала в ладоши Дикси.
Они поели.
И теперь, когда эти наслаждения уже были в прошлом, осталось лишь испробовать наслаждения кухни Фрэнки Йеля в трактире «Гарвард». На одном из перекрестков, а множество узких темных улочек пересекали Бауэри, ведя либо к океану, либо к какой-нибудь беде, стоял этот кабак с величественным названием, располагавшийся в одноэтажном здании, обшитом вагонкой. На нем светилась электрифицированная вывеска, часть ламп в которой не горела, составляя многозначительную фразу «Жесткий Трактир».[6]
— О мой дорогой! — воскликнула Дикси, сжав руку Джонни.
Джонни встревоженно посмотрел на Уайатта.
— Мы в самом деле затащим такого ангела в эту адскую дыру?
— Да, — ответил тот. — И вытащим обратно с целыми крыльями и всем прочим.
Уайатт открыл дверь, следом за ним вошли Джонни и Дикси, а потом и Бэт. Их встретила смесь запахов опилок и пролитого пива, а потом к ним подкатился крепко сбитый парень в черных брюках, белом переднике, белой рубашке и черном галстуке-бабочке.
Встречающий оказался не кем иным, как их старым знакомым, молодым Альфонсо Капоне.
Он ухмыльнулся, обнажив большие и почти белые зубы на фоне пунцовых полных губ. Несмотря на тусклое освещение салуна, его черные брови, нависающие поверх слегка выпученных серых глаз, чуть приплюснутый нос картошкой и немного прыщавый подбородок создавали еще более мерзкое и уродливое впечатление, чем в пятницу вечером, когда Бэт увидел его в офисе у Джонни. Возможно, из-за отсутствия безвкусной, но качественной и дорогой одежды — шляпы «борсалино» и хорошо пошитого пурпурного костюма с шелковым галстуком и булавкой с бриллиантом. В качестве швейцара и бармена, в переднике и галстуке-бабочке, Капоне выглядел обычным убийцей, правда, противно улыбающимся.
— Мистер Йель скоро примет вас, — сказал Капоне, кривя верхнюю губу в покровительственной ухмылке и сделав жест пухлой рукой в сторону свободного кабинета слева, рядом с дверью, на которой было написано «Выход».
Проходя перед ними, он с удивлением посмотрел на Дикси.
— Не думал, что вы, ребята, притащите сюда свое сокровище. Как тебя зовут, куколка?
— Не обращайся к ней, — сказал Джонни.
Капоне сделал шаг назад, его улыбка стала хмурой, но осталась любопытствующей.
— Она глухонемая? Такая хорошенькая маленькая леди не может говорить сама за себя?
— Я с Джонни, — отчеканила Дикси.
Капоне сделал величественный жест в сторону кабинета с табличкой «Занято».
— Ну, милашка, всякий может ошибиться. Что тебе принести выпить?
— Мы не пьем, — сказал Уайатт, бросив на стол свой «стетсон». Туда же отправились шляпа Джонни и котелок Бэта.
Капоне пожал плечами, подмигнул Дикси и ушел, тяжело ступая.
Бэт сидел ближе всех к выходу, Джонни и Дикси заняли место напротив, а Уайатт сел рядом с Дикси, в глубине кабинета, оглядываясь и оценивая обстановку. Джонни же смотрел только на нахмурившуюся Дикси.
— Ты в порядке, Дикс? — спросил он. — Мы можем уйти. Уайатт и Бэт могут…
— Мы останемся, — ответила она. — Какой ужасный человек.
— Это Капоне. Тот, кто разнес наш клуб.
— Он злой. Дьявольски. Что за ужасное создание с губами цвета печенки.
— Не буду с тобой спорить.
Бэт тоже огляделся вокруг.
В толпе, сидевшей в трактире «Гарвард», не было так уж много студентов, поэтому его название, скорее всего, являлось глупой шуткой Йеля, что, как полагал Бэт, тоже не было настоящей фамилией хозяина заведения. Компания шлюх в ярком макияже, коротких юбках и подвернутых чулках, словно сборище карикатур на Дикси, сидела за поставленными в ряд столами вдоль левой стены, через проход от компании во главе с Эрпом. Это были девушки типа «десять центов за танец», может, и проститутки, однако само по себе заведение не было борделем — в одноэтажном здании просто не хватило бы места для этого. Билетики продавались в баре напротив, огромном сооружении метров шесть в ширину — самом впечатляющем элементе этого длинного, узкого помещения.
Небольшой джазовый оркестр на сцене играл неторопливый «Авалон», и на вполне приличной танцевальной площадке, размером шесть на двенадцать метров, было не протолкнуться от танцующих пар — рабочих и парней, снимавших куколок по десять центов за раз. Все танцевали так плотно, что это уже чертовски походило на занятия сексом в стоячем положении.
В баре работали три бармена, и Капоне время от времени нес аккуратно накрытый поднос, иногда встречая и усаживая новых посетителей, пока двое других смешивали коктейли в чайных чашках. «Дешевый трюк», — подумал Бэт, а пиво вообще продавалось в открытую в кружках, увенчанных шапками пены. Бэт насчитал у бара шестнадцать стульев и шесть плевательниц. Остальное пространство заведения с оштукатуренными стенами, выкрашенными в зеленый цвет, занимали маленькие столики, преимущественно на двоих, с проходами, достаточно широкими для того, чтобы Капоне и другие бармены могли пройти свободно.
Но роль Капоне была уникальна. Вне всякого сомнения, он был популярен, шутил и болтал с клиентами, часть из которых явно была постоянными посетителями. Он вел себя весело и общительно и не был лишен определенного артистизма.
Бэт не был новичком в салунах, но для него такого рода кабаки не представлялись привлекательными. Просто безобразие, что эта убогая забегаловка открыто работает в то время, как закрыты прекраснейшие питейные заведения, такие, как «Шэнли» или бары на верхних этажах отелей, в «Метрополе», «Черчилле» и «Никербокере». Ночной клуб Холидэя — тоже кабак, но этот трактир «Гарвард» не лучше, чем отвратительные кабаки в прериях. Иисусе Христе, даже проклятый салун «Леди Джей» был привлекательнее его!
Смешно, что он вспомнил «Леди Джей»… а может, и нет. Девочки по десятицентовику за танец из трактира «Гарвард» не слишком отличались от Молли Бреннан, и вся эта воняющая пивом и опилками помойка была вполне подходящим местом для таких пьяных ублюдков, как сержант Кинг из Четвертого Кавалерийского.
И, если уж быть честным, это был именно такой захудалый и шумный салун, в котором мог бы часто появляться Бэт Мастерсон, будь ему сейчас двадцать один…
Весной семьдесят пятого в техасском Свитуотере индейские набеги сошли на нет. Месяцами Бэт только и делал, что получал жалованье в Форт-Эллиоте, а потом весело пропивал и проигрывал его в «Леди Джей» и других таких же заведениях. Хотя ему уже приходилось снимать шкуры с бизонов и убивать индейцев, он еще не поднаторел в искусстве жизни в этом мире, и когда черноволосая голубоглазая Молли сказала, что любит его, Бэт поверил ей, даже несмотря на то, что девка с фигурой наподобие песочных часов танцевала за деньги (а может, и что еще делала) с любым солдатом, разведчиком или ковбоем, который щегольски входил в (или, пошатываясь, выходил из) «Леди Джей».