Под пыткой Хасвиль признался, что выигрывает благодаря этому заколдованному мячику, и заявил, что желе было изготовлено из крови некого Бертрама Шина, известного и непобедимого игрока в Гоуфф, которого он убил своими собственными руками. Он также признался, что в момент последней игры услышал крик козодоя и очень испугался, ибо знал, это ему был подан знак неотвратимого несчастья.
Его четвертовали на площади Тайберн в присутствии двенадцати честных игроков в Гоуфф, а конечности его были сожжены на костре».
Когда Клейн заканчивал чтение странного документа, раздался телефонный звонок — у аппарата был судебный медик Миллер.
— У вас удивительное чутье, Клейн! Я никогда не видел ничего более странного и даже отвратительного.
Мячик содержит птичью голову и густое черное желе, которое используется в виде балласта в мячиках для гольфа. Но здесь желе изготовлено из крови, человеческой крови. Сумасшедших полно везде, даже на полях для гольфа!
— Мейбл Аберфойл… одна из лучших гольфисток Шотландии, — пробормотал Рой. — Это может привести нас к новому делу Криппена!
На заре бригада уголовного розыска ворвалась в коттедж «Весенние Цветы» и через два часа нашла под плитами подвала останки незадачливой чемпионки гольф-клуба Сент Данстена.
Мне затруднительно сделать выбор между безногим инвалидом и плохим игроком в гольф.
П. Д. Вудхауз
Не надо быть красавцем, как Адонис, силачом, как Геркулес, богачом, как Крез, ученым, ках Пифагор, чтобы покорить сердце «мисс Гольф».
Надо играть в гольф и играть хорошо.
Я пользуюсь заслуженным авторитетом на гольф-полях, где меня называют с ноткой страха «безупречный судья по гольфу», ибо мне ведомы все тайны правил этой благородной игры. Штраф, наложенный Джо Бенксом, вашим покорным слугой, обжалованию не подлежит. Секретари вежливо здороваются со мной, а игроки слушают с почтением.
Но стоит мне поднять драйвер, все меняется. Секретари отворачиваются и вдруг начинают интересоваться облаками, а игроки зажимают рты, чтобы не рассмеяться.
И мне куда спокойнее держать в руке ручную гранату без чеки, чем клюшку.
…Я так никогда и не решился объявить о своей любви Джесси Кэвендиш, богине гольфа.
Доктор Пертви, с которым я учился в Кембридже и который не раз бивал оксфордских чемпионов, утверждал, что моя постоянная неловкость в игре происходит от комплекса неполноценности.
— Это — маленький чертенок, засевший у вас в мозгу, Джо, — говорит он со смехом. — Где-то по соседству с сильвиевым водопроводом.[16] Кусочек железы, друг и придворный холуй принца Гипофиза.
— Ну так изгоните его! Вскройте мне череп, суньте свои щипцы между долями моего мозга и извлеките эту дьявольскую занозу. Речь идет о моем счастье!
— Хирургия до этого еще не дошла, — ответил он. — Оставьте своего демона в покое и поверьте, есть немало «мисс», которые почли бы за честь называться Миссис Джо Бэнкс!
— Но увы среди них нет «мисс Гольф»!
— Истина среди истин, — согласился Пертви, — но все же утешение найти можно.
В этот вечер моим утешителем было виски.
Я бродил по серым и безрадостным улочкам Бермондси.
Этот квартал пропитан безмерной печалью; но будучи родной сестрой моей печали, она была приятна моему исстрадавшемуся сердцу. Я шел без цели, и меня начало охватывать странное ощущение. Оно роднилось с ощущением, которое приходит любому бедняге, чувствующему близкую удачу в неизвестном пока виде — то ли полукроны, найденной в канаве, то ли встречи с дядюшкой, внезапно вернувшимся из Америки.
Мой взгляд упал на серо-зеленую медную табличку с именем доктора Джонса, но табличка вдруг поехала назад, поскольку открылась дверь, к которой она была прикреплена.
На пороге возник округлый человечек с розовым улыбающимся личиком.
Не зная почему, я спросил:
— Доктор Джонс?
— Он самый…
Личико его скривилось, и он пробормотал:
— Если вы по поводу счета за газ…
— Мне нужна консультация.
Мне редко приходилось видеть, чтобы чье-нибудь лицо так радостно расцветало.
— Прекрасно… Входите. Я в вашем распоряжении…
Меня ввели в более чем скромный кабинет, но стены его были увешаны клюшками самых разных лет, а в витрине красовались кубки и мячики для гольфа на серебряных треножниках.
— Вы играете в гольф? — воскликнул я.
— Конечно!..
— В таком случае меня привела моя добрая звезда, ибо только вам дано понять меня.
Еще ни одному священнику не приходилось выслушивать столь искреннюю и полную исповедь, какую выслушал доктор Джонс. Он дал мне выговориться, не перебивая меня, и выражение лица его становилось все более и более серьезным.
— Мой знаменитый собрат Пертви не так уж неправ, — наконец вымолвил он, — но вовсе не надо прибегать к скальпелю чтобы изгнать чертенка, который делает вас несчастным. Вы когда-нибудь слышали о методе Куэ или методе Нанси?
— Немного… Речь идет, мне кажется, о самовнушении.
— В основном. Но он был улучшен японцами, в частности знаменитым Фумико. Не хотите ли придти на первый сеанс?
— Придти? А почему бы не приступить сей же час?
— Ладно, — согласился он после некоторого раздумья.
Он на мгновение вышел и вернулся с грубой деревянной детской игрушкой, которую поставил на стол. Это был взвод деревянных солдатиков, передвигающихся по доске с квадратиками — ею увлекались детишки лет полсотни назад.
— Смотрите на них, — сказал доктор Джонс. — Это — грубые фигурки, инертные куски крашеного дерева. Однако, ребенок, играющий в них, вскоре видит их в качестве настоящих солдат из костей и мяса.
Выражение моего лица наверное смутило его, и он добавил:
— Подождите и постарайтесь понять…
Он схватил крохотный молоточек и легонько стукнул меня по голове.
— Я буду наносить медленные отрывистые удары. Через некоторое время вам будет немного больно. Но при каждом ударе, вы должны повторять: «Я хочу очень хорошо играть в гольф!»
— Я, как мальчишка, увижу, что деревянные солдатики маршируют, поворачиваются и салютуют оружием? — спросил я.
Лицо доктора Джонса осталось серьезным, несмотря на мою шутку.
— Не смейтесь. Дети повторяют: «Напра-во! Оружие наизготовку! Целься! Огонь!..» И вскоре превращаются в сержантов или капитанов, которым подчиняются находящиеся перед ними люди. «Вы скажете мне, что вы не ребенок, но в гольфе вы несмышленыш, это несомненно. И вы не хотите быть ни сержантом, ни капитаном, а хорошим игроком в гольф. А посему сменим амуницию.
Доска была заменена изображением с игроками, которые находились на зеленом поле и играли в гольф.
— Начинаем, — сказал доктор и поднял молоточек.
Он ощупал мой череп указательным пальцем, нашел какую-то точку и нанес легкий удар. Я тут же сказал:
— Я хочу очень хорошо играть в гольф.
Сеанс продолжался долго. Удары молоточка, хотя и легкие, стали причинять боль; мой голос, повторявший одну и ту же фразу, сел и стал глуше. Неприятное оцепенение охватило меня, как вдруг я издал крик:
— Они… играют!
Фигурки действительно ожили. Клюшки поднимались и опускались, мячики взлетали, кэдди послушно следовали за игроками.
Джонс отложил в сторону свой молоточек.
— Прекрасный сеанс. Вы — удивительный пациент. Отправляйтесь в четверг в Криклвуд и ничего не бойтесь.
Криклвуд! Именно в этом клубе в будущий четверг должна была состояться важная игра между Пертви и Джесси Кэвендиш!
Прощаясь со мной на пороге дома, доктор Джонс со смехом сказал:
— Не забудьте о параде деревянных солдатиков!
Над полем Криклвуда пронесся вздох удивления.
Я добился отличного показателя — 70 очков на восемнадцати лунках, пока Сервен, чемпион Карнавона, с трудом выковыривал свой мячик из одного из многочисленных банкеров.[17]
Моя память бессознательно регистрировала восклицания:
— Какой удивительный прогресс!
— Ни одного драйва менее двухсот ярдов.
— Скорее двести пятьдесят!
— Какой свинг![18] Какой завершающий удар!
— Кто его так натренировал?
— Он издевался над нами целых два года, ну и скрытник!
Словно в тумане я увидел, что Пертви смотрит на меня безумными глазами Фомы Неверующего, который присутствует на неоспоримом чуде.
Голова у меня раскалывалась. Я чувствовал все усиливающиеся удары молоточка доктора Джонса — мой череп звенел, как пустой бочонок.
И тут ко мне подошла Джесси, порозовевшая от удовольствия и переполнявших ее чувств.
— О, Джо, как я могла не замечать вас до сегодняшнего дня!
Я простонал:
— Голова… Голова… У меня так болит голова…
— Вот аспирин…
Странно, голос ее изменился, когда она произносила эти слова и…
— Вот аспирин, и вы должны оставаться в постели.
Поле, Пертви и Джесси исчезли, замолкли и хвалебные голоса.
В привычной обстановке моей спальни медленно передвигался Уолкер, мой лакей. Он протянул мне таблетку аспирина и стакан воды.
Я по-прежнему стонал:
— Голова… Голова!.. В ней все стучит… Прямо, как молоток…
— Еще бы, — заговорил лакей, — хозяин был неправ, оставаясь несколько часов в захудалой таверне Бермондси и накачиваясь плохим виски. Вам следует пить только те марки, к которым вы привыкли.
Он на цыпочках удалился, но я расслышал из-за закрытой двери, как он сказал служанке Фанни:
— Ну и надо было так напиться? И все это ради девицы, которая не красивей прочих, но зато хорошо играет в гольф! Бедняга! Он только что кричал про деревянных солдатиков, будто впал в детство!