в таз и торопился поскорее разделаться с этим. Мысли при этом крутились самые тошные: что дело дрянь, что дому конец, и им, оставшимся тут, тоже, что надо уезжать, пока цел, но куда – непонятно. Некуда уезжать, если уж быть честным хоть с самим собой, если только на вахту завербоваться, на месторождение, но уже простым работягой вкалывать, а не безопасностью рулить, как Левин когда-то предлагал. Точно в прошлой жизни было…
Макс собрал плитку в тазик, вынес его в коридор к входной двери. Решил пока не выходить, чтобы не будить соседей, пошел спать, и тут с площадки послышался тихий шорох, потом негромкий стук. Макс прислушался, вернулся, посмотрел в глазок. Никого, на мозаичный пол справа падает мутный солнечный луч, слева еще темно. Шорох повторился, потом раздался скрежет, будто кто-то царапал обивку двери с той стороны, послышалось тяжелое прерывистое дыхание. Макс присел, взял из тазика острый длинный осколок плитки, сжал его в руке. «Вот тебе и на танк с ножом», – мелькнула мысль, но страха не было, появилось и росло нетерпение, хотелось, чтобы оппонент поскорее обозначил себя, и можно было предъявить аргументы. А тот пока лишь дышал за дверью, царапал и без того драную обивку и вдруг исчез, все стихло.
Макс постоял так еще немного, посмотрел снова в «глазок», потом в замочную скважину. Ничего не происходило, с площадки не доносилось ни единого звука. Оставалось предположить, что некто прополз мимо двери и так же ползком убрался в сторону лестницы и оттуда прочь из подъезда, где его должен был заметить Витька, если не забил на дежурство. Макс только сейчас сообразил, что в чем спал, в том и приготовился встречать врага, натянул джинсы, кроссовки, обмотал руку кухонным полотенцем и выбрал из тазика на сей раз самый хороший, подходящий для ближнего боя осколок. Поудобнее перехватил его в руке и приоткрыл дверь на площадку.
Никого, только сквозняк сразу загулял по квартире, над бело-коричневыми плитками пола поднялось облачко пыли. Макс глянул влево, в сторону Настиной квартиры: там тоже пусто, как и возле бабкиной. Вышел за порог, присмотрелся. На площадке никого, а вот дальше по коридору жмется к плинтусу темная лохматая тень, припадает к полу и повизгивает еле слышно. Макс подошел чуть ближе, остановился, вытянув перед собой «кинжал». Света тут было достаточно, ошибиться он не мог – на полу лежала псина, обычная бурая дворняга породы «кабысдох», вернее, стояла на полусогнутых лапах и прижимала хвост к левому боку. Макс негромко свистнул, псина подняла черномордую башку, и Макс попятился. В зрачки зверюге точно солярки налили, радужка помутнела и покрылась пленкой, язык свешивался чуть ли не до пола, с клыков капала слюна.
– Мать твою. – Макс отступал назад. – Вот тварюга.
Псина тоже сдала назад, резко припала на задние лапы и вдруг вцепилась себе зубами в бедро, принялась остервенело грызть шкуру. Грохнулась набок и пропала в темноте, Макс постоял с минуту у квартиры, закрыл дверь на ключ и рванул на крышу. Особо не раздумывал, откуда псина тут взялась, как сюда попала – не до того было. Зверюга в терминальной стадии бешенства, и еще повезло, что не кидается на людей, пока не кидается. И от скотины надо избавиться, пока весь дом не проснулся, а потом уже гадать, как ее сюда занесло.
Взлетел по стертым ступенькам, выскочил на крышу, закрутил головой. Мало что видно в густом тумане, только верхушки дальнего леса за «железкой», высотки на другом краю города, а поганая стройка тонула в молочной дымке. Сунулся вправо-влево, чувствуя, что глупо выглядит, под ногами загрохотало железо.
– Чего притащился? – Витька в армейском бушлате и с монтировкой в кармане материализовался из-за высокой трубы с прикрученной к ней антенной. – Рано еще, я бы тебя разбудил…
И осекся уставился на осколок плитки в руке у Макса, набычился,
– Пошли, – Макс махнул ему рукой, – пошли быстрее.
– Началось в колхозе утро, – Витька скинул бушлат, аккуратно сложил его и положил в продавленное кресло, невесть как попавшее на крышу, двинул следом.
Дом молчал, каждый шаг отдавался эхом, и Максу казалось, что они топают как слоны и перебудят всех. Стараясь не шуметь, спустились по лестнице, пробежали мимо Настиной и бабкиной квартиры.
– Где они? – Витька вертел головой. – Как вошли? Я никого не видел, я не спал, вот зуб даю…
В темноте зажглись два мутно-желтых огонька, погасли, снова вспыхнули на мгновение. Витька взялся обеими руками за монтировку, Макс выставил перед собой осколок плитки. Представил, как выглядят они со стороны, и усмехнулся невольно: хороши вояки, обрезок плитки и монтировка, это как с черенком от лопаты против «Тигра» или «Пантеры» в дешевом кино.
– Чего ржешь? – Витька глядел в полумрак. – Что за хрень на этот раз? Откуда ты ее притащил?
– Псина, бешеная, – Макс следил, как из темноты проявляются контуры некрупной, но смертельно опасной твари. От бешенства лекарства нет, если цапнет – пиши пропало, паралич, нарушение сознания и смерть. Скотина медленно выплыла из темноты, остановилась в паре метров, опустила башку, так что язык мотался по полу, зажала между задними лапами хвост.
– Точно, бешеная, – проговорил Витька, – вот сука. Откуда она взялась?
– Может, он ее вчера сюда затащил, а нам глаза тряпкой белой отводил, – Макс не сводил с собаки взгляда. Та пока не шевелилась, зато послышалось сначала тихое утробное урчание, жуткий звук нарастал, и Витька невольно попятился.
– Как затащил, через крышу?
– Запросто, в мешке. И надо окна на первом этаже проверить. – Макс не двинулся с места, ловил каждое движение бешеной твари. Та подняла башку и вполне себе осмысленно глянула на людей. Морда у нее собралась в «гармошку», с клыков текла слюна. С первого этажа от Анькиной двери послышался негромкий шорох, будто кто-то приоткрыл ее и захлопнул снова. Витька выругался, сунул Максу в руки монтировку.
– Если что – сразу по зубам ее бей или по носу, а лучше мозги ей вышиби. Я щас.
Он шустро скатился по ступенькам вниз. Псина рыпнулась в ту строну, зарычала, Макс швырнул в нее осколком плитки. Собака шарахнулась в темноту, оттуда донеслось рычание, переходящее в глухой вой. Витька уже мчался обратно и волок за собой какую-то тряпку, оказавшуюся вчерашним мешком.
– Настюха психанула и кинула, – Витька расправлял мешок как матадор мулету, размахивал им, точно примеривался. Псина глухо рыкнула, кинулась на них, Макс ударил монтировкой, но та лишь просвистела по воздуху – не хватило нескольких сантиметров. На первом этаже послышался глухой удар, будто кто-то ломился в дверь.
– Иди сюда, паскуда, иди ко мне, – позвал Витька. Псина присела на задние лапы и бросилась вперед. Витька швырнул ей на морду мешок, собака запуталась в тряпке, Витька вырвал у Макса монтировку.
– Ну, прости, господи, мою душу грешную. – Он замахнулся и принялся бить по мешку со всей силы, колотил до хруста, до тошнотворного треска, пока собака не перестала выть, а потом скулить, а потом вообще шевелиться. Из-под тряпки виднелся только облезлый бурый хвост и странно вывернутые задние лапы, мешок быстро пропитывался бурой жидкостью.
– Контрольный. – Витька врезал еще раз по тому месту, где у собаки была голова, сунул монтировку за ремень штанов и пнул псину. Та не шелохнулась, Витька сплюнул на дохлятину.
– Вот так уже лучше. Давай уберем тут.
Вдвоем с Максом они кое-как запаковали дохлую собаку в мешок и вытащили из подъезда. Небольшая при жизни псина сделалась жутко тяжелой, тащить ее было неудобно.
– Куда ее? – Макс оглядывался. Туман уже рассеивался, из окон дома они оба были прекрасно видны со своей страшной ношей.
– Утопим, – постановил Витька, и дохлятину потащили к мертвому пруду. За два дня тут умерли даже осока и камыш, сухие палки стучали на ветру, как кости, поверхность воды казалась замерзшей.
– Раз, два, взяли! – собачий труп улетел почти в середину пруда, вода неторопливо разошлась и поглотила его. По поверхности пошли круги, снова поднялась стайка пузырей. Витька наступил на дохлую лягушку и ругался на чем свет стоит. Макс кое-как сдерживался, чтобы не бросить все и не уехать прямо сейчас, все равно куда, куда глаза глядят, куда денег хватит. Вот прямо сейчас, хоть к черту на рога, лишь бы отсюда. А напоследок неплохо бы поджечь этот пруд, костерок выйдет отменный…
– Раньше выстрела не падаем, – Витька оттер кроссовок лопухом, – зато будет, что вспомнить.
«И чего забыть», – Макс чуть ли не бегом двинул обратно, Витька поспевал следом. Выскочили из оврага и разом затормозили – с крыльца спускалась бабка. Она глянула на них, помахала рукой и неспешно пошла к лавочке. На полдороге остановилась, подняла голову и принялась разглядывать дом.
– Выползла уже, – поразился Витька, – шестой час, чего ей не спится.
Бабка поправляла сползавшие очки и разглядывала стену, опираясь на палку. Макс пошел к старухе.
– Вы бы домой шли, баба Надя, – сказал он, – погода плохая, дождик скоро начнется. Дома лучше.
Бабка глянула на безоблачное небо, на Макса и снова на стену. Подтянулся Витька, посмотрел вверх и присвистнул. Торцевую стену дома там, где еще вчера была пожарная лестница, рассекала трещина, земля рядом была обильно посыпана кирпичной крошкой, раствор выпирал из кладки, как начинка из слоеного пирога. И тут грохнуло так, что с антенны сорвалась ворона и улетела прочь: на стройке начали забивать сваи. Бабка уселась на лавку, расправила полы пестрого халата.
– Идите спать, я покараулю, – старуха выпрямилась, оперлась обеими руками на палку, – мне отсюда дорогу видно. Если что – я закричу. Я войну пережила, – она смотрела на Макса с Витькой, – помню, как Москву бомбили. Мы с мамой мимо Большого театра шли, когда фашист бомбу кинул, маму контузило, она сознание потеряла. Я в метро побежала и санитаров привела, они маму унесли в укрытие и помогли ей. Носилки тащим, а вокруг гремит все, рушится, как сейчас, очень похоже. Идите.
Бабка уставилась на крапиву и точно заснула с открытыми глазами. Макс и Витька убрались в подъезд, остановились на первом этаже.