Холодный блеск ее голубых глаз источал столько злобы, что девушка содрогнулась.
– Каждый раз, когда мне приходится встречаться с очередным нечистым на руку маклером, чтобы выпытать у него биржевые сводки, я с новой силой начинаю презирать твоего отца. Это он виноват в том, что мы экономим каждый пенс. Берегись! Я возненавижу и тебя, если ты ослушаешься. Ты должна думать не о своих прихотях и капризах, а о том, как вылезти из нищеты, да и мать избавить от страданий.
Эдит понимала: сейчас лучше помолчать. Но поток упреков, оскорбительных для памяти ее отца, вынудил ее забыть об осторожности. Она знала, что любое противоречие вызовет новый приступ бешенства. Тем не менее, не страшась его, девушка выпрямилась и мужественно взглянула на миссис Каткарт.
– Обо мне, мама, ты можешь говорить, что тебе угодно, – ледяным тоном произнесла она. – Но унижать своего покойного отца я не позволю. Я сделала все, что ты требовала, то есть согласилась выйти замуж за человека внешне приятного и симпатичного, но значащего для меня не больше, чем первый встречный на улице. Я готова ради тебя на эту жертву. Но не разбивай мою веру в человека, воспоминание о котором – единственная отрада моей жизни.
Ее голос дрожал, из глаз текли слезы. Миссис Каткарт брезгливо поморщилась и приготовилась к атаке, но появился дворецкий, ожидавший распоряжений хозяйки по поводу званого обеда, и матери ничего не оставалось, как, облив дочь молчаливым презрением, удалиться прочь.
Девушка выждала с полминуты и заперлась в библиотеке. Смеркалось. Эдит включила свет и дала волю охватившим ее чувствам. Внутри у нее все клокотало, но слезы принесли облегчение. Впервые в жизни она заглянула в сердце своей матери. Впервые познала, что оно наполнено не кровью, а черной желчью.
Эдит догадывалась, что между ее родителями существовали разногласия, но и помыслить не могла, что все настолько ужасно. Ей приходилось наблюдать много светских браков, в которых, как утверждала молва, супруги несчастливы, но на людях они не подавали виду и держались по-дружески. Эдит с детства запомнила эту манеру поведения, где супруги – лишь друзья, и считала ее фальшью.
Она понимала, что, если выйдет замуж за Джилберта Стэндертона, их совместная жизнь сложится так же. Но бурная вспышка материнского гнева открыла ей глаза на то, чем отличаются такие «дружеские» союзы по расчету от подлинных браков по любви. Теперь ей стало ясно, почему ее симпатичный, жизнерадостный отец, умевший так звонко смеяться, с годами превратился в хмурого, угрюмого человека, в свою собственную тень. Ее пронзила жалость – воспоминания о нем продолжали жить в ее душе.
Она еще немного поплакала, а потом у нее словно пелена спала с глаз – девушка почувствовала себя спокойной и уверенной. Эти несколько минут, проведенные в библиотеке у окна, с созерцанием неприглядной улицы и вымощенного дворика многое изменили в ней. Она вдруг стала по-новому воспринимать события, точно какое-то волшебство повлияло на работу ее мозга.
В итоге она нашла в себе силы переодеться, сойти в банкетный зал и радушно – никто не заметил, что равнодушно, – поздороваться с гостями. Она почти не делала над собой усилий, чтобы с дочерней преданностью, даже лаской взирать на свою мать, хотя отныне та казалась ей чужой, черствой и алчной женщиной.
От миссис Каткарт не ускользнуло поразительное самообладание Эдит, и ей стало не по себе. Намереваясь смутить дочь, она несколько раз критически осмотрела ее наряд и украшения, но девушка хладнокровно выдержала этот «натиск» и улыбнулась.
Властолюбивая миссис Каткарт терялась в догадках. «Что стряслось за столь короткое время? Может, Эдит так рассердилась, что старается в отместку меня позлить? Нет, по ней незаметно. Чувствует себя оскорбленной? Вряд ли – на ее красивом личике нет и следов слез. В чем же дело? – недоумевала леди. – Эта новая линия поведения мне совсем не нравится. Конечно, я хватила через край, ругая покойного мужа, но я готова исправить допущенную ошибку. Да, я это сделаю, а потом Эдит сама попросит у меня прощения».
В глубине души миссис Каткарт досадовала, что очутилась в таком положении, ведь она всегда считала себя хорошим психологом и отличным тактиком. Она решила, что непременно восстановит с Эдит отношения, предшествовавшие «военным действиям» и вернет себе слабохарактерную дочь, чтобы управлять ею, как кукловод.
Миссис Каткарт надеялась, что Эдит испугается общества и будет вынуждена искать защиты под крылышком матери, но тщетно. К вящему ее изумлению, дочь оживленно беседовала с гостями о своем скором замужестве, и ничто не выдавало ни малейшего ее стеснения.
К концу обеда стало ясно: победила Эдит, и матери придется отступить с «поля боя». Миссис Каткарт выждала, пока последний гость покинет дом, и направилась в будуар к дочери. Та стояла у камина и задумчиво разглядывала лист бумаги.
– Ты читаешь письмо, дорогая? – вкрадчиво спросила мать.
Девушка подняла голову, сложила листок пополам и сказала:
– Так, ничего важного. А твой мистер Кассилис очень забавный.
– Он толковый человек и превосходный доктор, – строго поправила мать, которая питала к врачам безграничное доверие, переходившее в обожание, как к существам высшего порядка.
– Да-да, не сомневаюсь, – холодно кивнула девушка. – Почему он живет в Лидсе, а не в Лондоне?
– Браво, ты перестаешь быть дикаркой, – похвалила мать и попыталась выдавить из себя улыбку. – Я прежде не замечала в тебе интереса к людям.
– Я собираюсь и дальше эволюционировать в этом направлении, – съязвила Эдит.
– Что ты ерничаешь? – поморщилась миссис Каткарт, которая так вымоталась, руководя слугами, что у нее не было сил гневаться. – Ты неправильно истолковала мои слова о твоем отце.
Девушка помолчала, после чего сказала:
– Я очень хочу спать. Эти званые вечера отнимают столько сил!
– Может, ты все-таки снизойдешь до меня, – обиженно произнесла миссис Каткарт, – и разъяснишь странное поведение своего жениха? Ведь доктор Кассилис искренне желал познакомиться с ним.
– Я не готова к такому разговору.
– Оставь этот тон, когда беседуешь со мной, – резко осадила ее мать.
– Хочешь поссориться? Я выйду, – направилась к двери Эдит и только у порога остановилась, бросив матери через плечо со зловещим спокойствием: – Мама, запомни то, что сейчас услышишь. Если еще раз между нами произойдет такая сцена, как сегодня, и мне придется испытать на себе твою злость, то я напишу Стэндертону и расторгну помолвку.
– Ты сошла с ума! – пошатнулась миссис Каткарт, хватаясь за стену.
– Нет, я просто устала, – возразила Эдит. – Устала от слишком многого.
При иных обстоятельствах миссис Каткарт излила бы на дочь поток упреков и колкостей, но на этот раз она решила, хоть и запоздало, прикусить язык. Затем, несмотря на поздний час, вызвала к себе кухарку и почти полчаса отчитывала ее, угрожая расчетом, за якобы пересоленные кушанья, поданные на обед.
Глава 4. Прелюдия фа минор
Джилберт Стэндертон наряжался перед зеркалом, когда ему доложили о приходе мистера Франкфорта. Молодой человек разоделся в пух и прах, как и подобает джентльмену, приглашенному в качестве свидетеля на церемонию бракосочетания своего лучшего друга.
Линдел Франкфорт принадлежал к числу счастливчиков, которым их состояние позволяет не утруждать себя какой-либо работой или службой. Он был совладельцем маклерской конторы в Сити, занимавшейся крупными финансовыми операциями. Линдел, как и Джилберт, любил классическую музыку. Молодые люди познакомились в антракте концерта в Альберт-холле, обменялись мнениями об исполнителях, разговорились и с тех пор виделись или общались по телефону почти каждый день.
Войдя в комнату, Линдел аккуратно поставил свой новенький щегольской цилиндр на стул и, присев на край кровати, обрушил на своего приятеля ворох новостей.
– Кстати, – неожиданно вспомнил он, – вчера я встретил твоего старого приятеля.
– Какого? – рассеянно спросил Джилберт.
– Спрингса, конечно, музыканта. Он играл для какой-то веселой компании, возвращавшейся из театра. Славный старик!
– Да, – односложно ответил Джилберт, взял со стола конверт и протянул собеседнику.
– Ты хочешь, чтобы я это прочел? – уточнил Франкфорт.
Джилберт кивнул.
– Собственно, читать там нечего. Это свадебный подарок моего дяди, – объяснил он.
– О, интересно, – оживился Линдел, открыл конверт, вынул чек, взглянул на вписанную в него цифру и изумленно присвистнул. – Сто фунтов! Боже правый! Дружище, так ты не сумеешь оплатить даже расходы на содержание машины за три месяца. Ты беседовал с миссис Каткарт, как намеревался?
– Нет, – нахмурился Стэндертон. – Я собирался во всем признаться ей, честное слово, но в последний момент…
– Что в последний момент?
– Я пришел к выводу, что ты, Линдел, не совсем справедлив к моей будущей теще. Она настолько ясно выразила свое отношение к деньгам, что это излишне. Я и так все понял, к тому же я не нищий, – закончил он с улыбкой.
– Да уж, – покачал головой Франкфорт. – Человек с шестьюстами фунтами годового дохода, да еще женатый, достоин сожаления.
– Почему?
– Потому что вы с Эдит не сможете свести свои потребности меньше чем к двум тысячам фунтов в год. Служа в Министерстве иностранных дел, тебе не удастся повысить свой доход: ты так и будешь получать эти пресловутые шестьсот фунтов.
– Но я могу работать…
– Работать? – насмешливо повторил Линдел. – Смешно, брат. Работа не дает денег. Богатеют на биржевых спекуляциях или путем нещадной эксплуатации своего ближнего. Ты слишком мягок и великодушен, чтобы разбогатеть.
– Тебе, как видно, известен этот секрет? – засмеялся Джилберт.
Линдел похлопал его по плечу и самодовольно ответил:
– Я никогда в жизни не заработал и пенса. Живу с выплачиваемых мне дивидендов. А какое применение ты нашел своим деньгам?
Джилберт отвлекся от завязывания галстука и удивленно взглянул на приятеля: