, поборниками веры.
— А что означает эта метка?
— Мистер Паркер, как вы думаете, какого возраста этот череп? — Неддо ответил на мой вопрос вопросом.
Я приблизился к столу. На вид череп был потертым и слегка пожелтевшим.
— Не знаю. Ему лет десять.
— Ему несколько месяцев, а то и недель. — Неддо покачал головой. — Старили его искусственно, перетирали с землей с песком, вымачивали в специально подготовленном растворе урины. Вы, вероятно, можете почувствовать легкий запах мочи на своих пальцах.
Я решил не проверять.
— Откуда он?
— Похож на кавказский, вероятно, мужской. — Он опять пожал плечами. — Имеются очевидные признаки повреждений, но не слишком существенных. Из городского морга или больницы, откуда угодно. Но не оттуда, откуда (как вы предположили) поступили черепа в мое хранилище. В нашей стране нелегко приобрести человеческие останки. Большую их часть, кроме тех, которые жертвуются на медицинские цели, приходится покупать в других странах. Какое-то время Восточная Европа служила хорошим источником, но теперь и там все труднее получить незарегистрированные трупы. В Китае, как вы догадались, менее щепетильны, но там возникают проблемы с источником таких останков, и они дорого стоят. Не такой уж большой выбор, кроме очевидного.
— То есть самому снабжать себя.
— Да.
— Убийство.
— Да.
— И эта метка как раз это и означает?
— Полагаю, да.
Я спросил, есть ли у него фотоаппарат, и он вытащил из ящика стола пыльный «Кодак-момент». Я сделал приблизительно пять снимков черепа снаружи и три или четыре с внутренней стороны, каждый раз регулируя расстояние, надеясь, что знак выйдет ясно хотя бы на одном из них. Наконец я получил два хороших изображения.
— Вы когда-либо встречали кого-нибудь из... как их там, сторонников или ревнителей веры? — спросил я.
— Я встречаю очень многих особенных людей по роду своей деятельности. — Неддо скорчился в своем кресле. — Если зайти слишком далеко в своих суждениях и оценках, то можно утверждать, что среди них есть фигуры зловещие, даже активно неприятные и отталкивающие. В общем, да, я встречал их.
— Как вы их узнаете?
— У них вот здесь есть особая метка — не то якорь, не то крюк. — Неддо ткнул пальцем в отворот рукава своего халата, около дюйма выше запястья.
— Татуировка?
— Нет, — сказал Неддо. — Они выжигают ее на теле.
— Можете назвать какие-нибудь имена?
— Нет.
— Разве у них нет имен?
— О, они все имеют имена, самые наихудшие из них уж точно. — Неддо выглядел совершенно больным.
Его слова показались мне знакомыми. Я попытался вспомнить, где слышал это прежде.
«Они все имеют имена».
Но Неддо теперь было не остановить.
— Меня уже спрашивали о них относительно недавно. Ко мне приходил агент ФБР, примерно с год назад. Он хотел знать, не получал ли я какие-нибудь подозрительные или необычные заказы, связанные с тайными обрядами. Особенно на человеческие кости, или на скульптуры из костей, или на какой-нибудь пергамент с витиеватыми рисунками либо письменами. Я попытался объяснить ему, что все подобные заказы необычны, а дальше он начал угрожать мне почти так же, как вы сейчас. Излишнее внимание ко мне спецслужб и тем более их обыск в моем доме принесли бы мне неудобства и затруднения в делах и к тому же были бы потенциально губительны, если бы привели к уголовному преследованию. Ему я сказал все, что и вам. Вряд ли его это удовлетворило, но, как видите, я продолжаю работать.
— Помните, как звали агента?
— Босворт. Филипп Босворт. Честно говоря, не покажи он мне свое удостоверение, я принял бы его за бухгалтера, например, или клерка из адвокатской конторы. Он выглядел немного хрупким для человека из ФБР. Однако широта его эрудиции впечатляла. Он приходил ко мне еще раз, чтобы уточнить некоторые детали относительно другого случая, и, признаюсь, я наслаждался процессом взаимного открытия, которое возникло в ходе нашего общения.
На этот раз я уже сразу признал скрытый подтекст в словах Неддо, почти сексуальное удовольствие в подобном исследовании. Процесс взаимного открытия? Надеюсь, встреча с Неддо принесла Босворту больше удовлетворения, нежели мне. Неддо оказался скользким, как угорь, обмазанный вазелином, и каждое полезное слово из сказанного им приходилось выуживать из многослойной обертки сбивчивой путаницы. В одном не возникало никаких сомнений: знал он значительно больше, чем рассказал, но отвечал только на прямые вопросы, односложно, без всяких дополнительных подробностей.
— Теперь о статуэтке, — произнес я.
— Любопытная вещь. — Руки Неддо снова затряслись. — Вот... если бы у меня было больше времени...
— Вы хотите, чтобы я оставил ее здесь? Не думаю, что это имеет смысл.
— Мне все равно. Ничего стоящего, это какая-то копия гораздо более древнего произведения. — Неддо пожал плечами и вздохнул.
— Продолжайте.
— Это копия другой скульптуры, значительно большего размера, по общему признанию, не меньше восьми, а то и девяти футов высоты.
Оригинал был утерян и не всплывал ни разу на протяжении очень долгого времени, хотя известно место его создания — Седлец. Из костей тамошнего склепа. Время — пятнадцатый век.
— Вы ведь упомянули, что подсвечники также являются точными копиями оригиналов из Седлеца. Звучит так, словно кто-то сильно тяготеет...
— Седлец — необычное место, и первоначальная статуя из человеческих останков — необыкновенное творение, если допускать ее существование, а не считать все это только мифом. Поскольку никто никогда ее не видел, тут полно места для всяческих предположений, вымыслов и догадок, но наиболее заинтересованные исследователи едины в представлениях о ее внешнем виде. Статуя, которую вы принесли с собой, вероятно, и является отражением такого представления, насколько я могу судить из того, что когда-либо видел. До сих пор я имел возможность исследовать только эскизы и иллюстрации и потратил на это много усилий. Кем бы ни был этот человек, мне хотелось бы повстречаться с ее создателем.
— Мне тоже, — признался я. — Какова была цель создателя оригинала? Для чего он ее сделал?
— Версий очень много. Ваша скульптура в миниатюре повторяет ту, другую. Хотя и та, большая статуя из останков в Седлеце, сама является воссозданием иного творения — статуи из серебра, невероятно дорогой. Подобно этой, она изображает метаморфозу. Статуя называется «Черный ангел».
— Метаморфозу? Какого рода?
— Превращение человека в ангела или человека в демона, чтобы быть точнее, и это подводит нас к сути бытующих в мире коллекционеров и исследователей разногласий. Ясно, что любой частный коллекционер почел бы за счастье заполучить «Черного ангела» уже из-за самого художественного воплощения темы трансформации человека в демона. Но она столь настойчиво разыскивается не только по одной этой причине. Существует мнение, что серебряный оригинал в действительности своего рода тюрьма. Что скульптура из серебра суть не художественный образ, созданный художником, но сам момент этого перевоплощения, застывший во времени. Якобы некий монах по имени Ердик вступил в схватку с Иммаилем, падшим ангелом в человеческом обличье. Происходило это в Седлеце. В ходе схватки между ними Иммаиль упал в чан с расплавленным серебром, как раз в момент своего перевоплощения, когда начала проявляться его истинная сущность.
По всеобщему мнению, серебро — проклятие для таких существ, и Иммаиль оказался не в состоянии освободиться из чана, стоило ему начать погружаться в серебро. Ердик приказал начать медленно остужать серебро, как при отливке изделий, а остатки вылить из чана. То, что получилось в результате, и был «Черный ангел», то есть Иммаиль, облитый серебром. Монахи спрятали эту своеобразную серебряную статую, не в силах уничтожить ее обитателя, закованного в серебро, и опасаясь, что она может попасть в руки тех, кто пожелает освободить Черного ангела или использовать статую, чтобы пополнять ряды своих приспешников. С тех самых пор статую не могут найти. Ее вывезли из Седлеца еще в пятнадцатом веке, незадолго перед разрушением монастыря. Ее местонахождение записали тайнописью и пометили на особой карте. Карту впоследствии порвали на кусочки и разослали по многим цистерианским монастырям Европы.
С тех самых пор мифы, предположения, разного рода суеверия и, возможно, даже зерна правды — все слилось воедино, и появилась цель, которая за прошедшие почти пятьсот лет превратилась в идею фикс. Копия серебряной скульптуры из мертвой плоти и костей была создана почти одновременно, хотя я не смогу вам сказать почему. Возможно, таким образом монахи Седлеца стремились передать память о случившемся, как вечное напоминание о реальности зла и его воплощения в этом мире. Но и та скульптура исчезла из Седлеца примерно в те же самые сроки, что и серебряная статуя. Возможно, ее спрятали от бедствий военного времени, так как Седлец был атакован и разрушен в самом начале пятнадцатого столетия.
— А сторонники есть среди тех, кто ее ищет?
— Да, их больше, чем всех остальных.
— Вы, похоже, многое знаете об этом.
— Да, но считать себя экспертом в этом вопросе не могу.
— А кого вы считаете таковым?
— Есть такой аукцион в Бостоне, «Дом Штернов», там всем заправляет женщина по имени Клаудия Штерн. Она специализируется на продаже всего, что связано с тайными обрядами, и у нее особый интерес к «Черному ангелу» и мифам, связанным с ним.
— А почему?
— Она утверждает, будто сама владеет одним из фрагментов карты, который выставляется на аукцион на следующей неделе. Предмет этот спорный. Якобы несколько недель назад некий искатель сокровищ Мордант обнаружил под каменной плитой в Седлеце этот самый фрагмент карты. Мордант умер в церкви, вероятно, пытаясь скрыться вместе с этим кусочком пергамента.
— Или, точнее, как я подозреваю, при попытке бежать от кого-то?
«Что, если?..»
Эта мысль не давала покоя Морданту уже довольно давно. Он был значительно умнее и сообразительнее многих представителей своего племени и осторожнее тоже. Он постоянно искал большую славу, великолепный приз, игнорируя всякую мелочь и не беспокоя себя поиском даже чего-то средненького. Законы мало что значили для него: они писались для живых, а Мордант имел дело исключительно с мертвыми. С этой целью он потратил многие годы на изучение тайны Седлеца, снова и снова сопоставляя между собой мифы этих таинственных мест и размышляя над тем, что может быть сокры