— Они имеют имена, — шептал он, но болезнь теперь расплывалась и поглощала собой все его воспоминания. Как чернила, окрашивающие чистую воду и превращающие ее в черноту. — Они все имеют имена...
Я отвел Уолтера назад домой и впервые за все это время прослушал сообщения на автоответчике. Прогулка прочистила мне голову, а проведенное в уходе за могилой время принесло немного мира в мою душу. Возможно, я пришел к какому-то решению и дальнейшая агония просто потеряла всякий смысл. И еще я вспомнил, почему слова Неддо об именах приверженцев показались мне знакомыми.
Сообщений от Рейчел не было. Два-три содержали предложения работы. Я удалил их. Еще одно записала секретарша Росса из Нью-Йорка. Ей я отзвонился сразу же, и она, сказав, что Росса на месте нет, пообещала связаться с ним и передать ему, что я звонил. Не успел я сделать себе бутерброд, как Росс уже перезвонил мне. Судя по звукам, доносившимся из трубки, звонил он из какого-то ресторана или бара. Где-то стучали тарелки, позвякивали фарфор и стекло, глухо раздавались смех и голоса людей.
— Ну и зачем нужна была вся эта горячка с этим Босвортом, если потом тебе потребовалось целых полдня, чтобы откликнуться на мой звонок? — возмущался он.
— Я был очень расстроен, — ответил я.
— Прости. — Мое признание, похоже, выбило Росса из колеи. — Я бы спросил тебя, как ты себя чувствуешь сейчас, но не хотелось бы, чтобы ты начал думать, будто это меня волнует.
— Все в порядке. Момент слабости, не больше.
— Ладно, ты все еще питаешь интерес к теме?
— Да. — Мне потребовалось время, чтобы ответить утвердительно. — Меня это еще интересует.
— Босворт не из моей епархии. Он не был полевым агентом и считался под началом одного из моих коллег.
— Кого именно?
— Господина Это-тебя-не-касается. Не дави, где не надо. Какое это имеет значение? При определенных обстоятельствах и я мог выходить на Босворта так же, как и мой коллега. Его пропустили через процесс.
Процессом именовался практиковавшийся федералами метод (неофициальный, разумеется), применявшийся для агентов, выбившихся из строя. В серьезных случаях, например когда дело касалось утечки информации, предпринимались меры по дискредитации уличенного в этом сотрудника. Другим агентам предоставлялся доступ к личному досье провинившегося. Коллег опрашивали о его привычках. Если агент предал гласности нечто особенное, в ответ в прессу могли запустить потенциально дискредитирующую агента частную информацию о нем. ФБР придерживалось политики не увольнять «свистунов», поскольку возникала опасность, что таким шагом контора как бы косвенно подтверждает правдоподобность его слов. Гораздо большего эффекта добивались травлей непокорного агента, опорочив его или ее имя.
— Что он натворил? — спросил я Росса.
— Босворт был одним из компьютерщиков, специализировался на кодах и криптографии. Не могу сказать тебе больше. Во-первых, тогда мне придется тебя убить, но это не так уж и важно для меня, просто я в любом случае ровным счетом ничего в его работе не понимаю. Кажется, брался за какую-то халтурку на стороне, возился с какими-то картами и рукописями. Привлек к себе внимание службы внутренней безопасности (служба внутренней безопасности занималась проверкой сигналов о халатности или должностных преступлениях в ФБР), получил от них реприманд, но до дисциплинарного слушания дело не дошло. Это произошло около года назад. Что бы там ни было, вскоре после этого Босворт взял отпуск, и в следующий раз неожиданно спалился в Европе. Попал во французскую тюрьму. Был арестован за осквернение церкви.
— Осквернение церкви?
— Формально там монастырь. Аббатство Септ-Фонс. Его застукали, когда он ночью ковырялся в полу подвала. В Париже к разборке привлекли папского легата, тот умудрился скрыть принадлежность Босворта к ФБР. Он возвратился на работу в ту самую неделю, когда в каком-то издании уфологов появилось интервью с «неким агентом ФБР», в котором тот утверждал, будто Бюро препятствует надлежащему расследованию деятельности культов в Соединенных Штатах. Это снова был явно Босворт, наговорил там всякой ерунды о склепах, ссылался на зашифрованные карты.
В конторе решили, что пора от него избавляться, вот и пропустили его через процесс. Ему понизили степень допуска, дальше — больше: совсем отстранили от дел, разве что компьютер разрешали включать и играться в стрелялки. Ему вменили обязанности ниже его способностей, дали место у мужского туалета на цокольном этаже, но он все не сдавался.
— И?
— И в довершение всего предложили пройти тест на профпригодность в центре «Перл Хейтс» в Колорадо.
Испытания на профпригодность было «поцелуем смерти» для карьеры агента. Если агент отказывался проходить этот тест, он или она автоматически увольнялись. Если агент подчинялся, то диагноз «психическая неустойчивость» по результатам теста выносился задолго до того момента, как агент успевал переступить порог Центра. Испытания проводились на медицинском оборудовании по специальным контрактам на обследование федералов и обычно растягивались не меньше, чем на три-четыре дня. Подвергаемым испытанию сотрудникам в полной изоляции (исключение составлял только медицинский персонал) предстояло ответить как минимум на шестьсот вопросов, причем отвечать следовало только «да» или «нет». Если тот, кто попадал туда, и не был уже немного не в себе до начала тестов, разработчики процесса, бесспорно, предусмотрели, чтобы к тому времени, когда он покинет место проверки на профпригодность, он уже явно тронулся умом.
— Он прошел тест?
— Он ездил в Колорадо, но до Центра так и не доехал. Его уволили автоматом.
— Так где он теперь?
— Официально понятия не имею. Неофициально он сейчас в Нью-Йорке. Кажется, его родители при деньгах, и у них есть собственная квартира где-то между Первой и Семидесятой, там находится жилой комплекс «Вудроу». Насколько мне известно, Босворт живет там, но он, вероятно, все-таки псих. Мы не контактировали с ним после его увольнения. Итак, теперь ты знаешь все.
— Я знаю одно: не стоит идти в ФБР, а затем начинать разбирать по кусочкам церкви.
— Мне не нравится даже, когда ты просто мимо нашего здания проходишь, так что об «идти в ФБР» тебе едва ли вообще стоит беспокоиться. Но я все это тебе рассказал вовсе не за просто так. Если Босворт связан с этим делом в Уильямсбурге, моя лошадка должна прийти первой.
— Это справедливо.
— Справедливо? Да что ты знаешь о справедливости? Просто запомни: я хочу быть первым, кто узнает, если Босворт как-то вляпался в это дело.
Я пообещал перезвонить ему, если откопаю что-нибудь для него. Это, казалось, удовлетворило Росса. Он отключился, не попрощавшись, но и не сказав ничего обидного.
Самым недавним оказался звонок от некоего Мэтсона.
Мэтсон был одним из моих бывших клиентов. В прошлом году я расследовал дело, в котором фигурировал дом, где умерла его дочь. Не могу поэтому сказать, что все закончилось хорошо, но Мэтсон остался удовлетворен результатом.
В его сообщении говорилось, что кто-то наводил обо мне справки и даже обратился к нему за рекомендациями, или так они это дело представили. Его визитер, человек по имени Алексис Мурнос, утверждал, будто действует от лица своего нанимателя, который пожелал пока остаться неизвестным. Мэтсон выработал в себе огромную подозрительность, поэтому постарался свести к минимуму информацию обо мне. У самого Мурноса он сумел выудить только то, что наниматель был богат и ценил осторожность и осмотрительность. Номер контактного телефона Мурнос давать отказался наотрез. Мэтсон попросил меня перезвонить ему, как только прослушаю его сообщение.
— Я засомневался, вдруг вы добавили осмотрительность к списку своих достоинств, — начал вместо приветствия Мэтсон, как только его секретарша соединила меня с ним. — Это и вызвало мои подозрения.
— И он не оставил вам никаких координат?
— Ноль. Я предложил ему самому поговорить с вами, если у него есть какие-либо сомнения. Он сказал мне, что так и поступит, но тут же предупредил, что будет мне благодарен, если наш с ним разговор останется строго между нами. Естественно, я позвонил вам сразу, как только он ушел от меня.
Я поблагодарил Мэтсона за предостережение, и он попросил меня дать ему знать, если сможет мне еще чем-нибудь помочь. Покончив с сообщениями, я позвонил в офис «Пресс Геральд» и оставил там телефонограмму для Фила Исааксона, художественного критика газеты. Они сообщили, что он обязательно появится в редакции, но позже. Я стрелял по площадям, но эрудиция Фила простиралась от архитектуры до законодательства и много дальше, и я хотел поговорить с ним о фирме «Штерн и компания» и аукционе, который должен был состояться у них.
Это напомнило мне, что я давно ничего не слышал ни об Эйнджеле, ни о Луисе. Вряд ли подобная ситуация могла продлиться очень долго.
Я решил съездить в Портленд убить время, пока не получу известий от Фила Исааксона. Завтра я оставлю Уолтера моим соседям и вернусь в Нью-Йорк в надежде, что Росс сможет дать мне кое-какую информацию по бывшему специальному агенту Босворту. Я включил сигнализацию в доме и оставил полусонного Уолтера в его корзине. Я знал, что, как только уеду, он помчится на кушетку в кабинете, но меня это не слишком волновало. Я был благодарен ему за присутствие в моем доме, и его шерсть на мебели казалась не слишком большой жертвой ради поддержания компании.
«Они все имеют имена».
Слова дедушки возвратились ко мне, когда я сел за руль. Теперь им вторили и Неддо, и Клаудия Штерн.
«Две сотни ангелов восстали... Енох приводит имена девятнадцати».
Имена.
В южной части Портленда располагался магазин христианской литературы. Я почти не сомневался, что у них выделен целый раздел по апокрифам. Пришло время взглянуть на «Книгу Еноха».
Красный «БМВ» пятой серии догнал меня на шоссе № 1 и не отстал, когда я сошел с шоссе и повернул на Мэн Молл Роуд. Я въехал на автостоянку и подождал, но «БМВ» с двумя мужчинами внутри проехал мимо. Я дал им пять минут, затем выехал со стоянки, все время поглядывая в зеркало заднего вида. Я увидел «БМВ», припаркованное у «Данкин Донатс», но на сей раз они не пытались следовать за мной. Попетляв немного, я определил их замену. На сей раз «БМВ» был синий с одним водителем, но не оставалось сомнений, что я и на этот раз являюсь объектом его внимания. Я почувствовал с