— Скорее уж выговорится, - пробормотала она.
— Не вижу ни одной причины, почему бы не сделать это сейчас.
— Я могу помочь тебе одеться, и мы сходим в кафе через дорогу, - зачем-то предложила она, хотя мысль о том, чтобы оставить Кенну одну, ставила крест на любых планах. Но должна же она предложить альтернативу хотя бы ради приличия, прежде чем пожелать ему спокойной ночи и уйти.
— Нильфешни, мы оба знаем, что ты голодна. Я, конечно, не он, - Марроу поморщился, разом помрачнел, но быстро стряхнул дурное настроение. – Но в прошлый раз тебе как будто стало лучше.
— Стало, - согласилась она. – А сегодня ты валяешься в кровати со сломанной ногой, и тебе самому не помешало бы хорошее вливание крови для скорейшего выздоровления.
— Фигня, в Эльхайме меня поставят на ноги за пару дней.
— Пару дней я вполне могу и поголодать, - улыбнулась она, радуясь, что нашла убедительный повод отделаться от его приглашения.
Что это вообще такое? Полуголый двадцатилетний эрэлим предлагает ей «полежать»? Он в своем уме, или это очередная провокация?
— Думаешь, если погладишь меня по голове, словно щеночка, я вся расклеюсь? – Марори сама не ожидала, что в ней столько злости. – Думаешь, я такая дурочка, что клюну на твою комедию с признаниями? Отличная попытка, но я – не Кенна, меня так просто не облапошить.
— Но я правда люблю тебя, - сказал он неожиданно тихо, серьезно. – И ты наивная дурочка, нильфешни, раз до сих пор не видишь того, что заметили все вокруг.
Вот так, просто и без придыхания, трепета и прочей мишуры эрэлим только что открыл ей свое сердце. И как бы сильно Марори ни старалась отыскать в его словах подвох или хотя бы крохотную зацепку, которая позволит не верить услышанному, ничего этого там не было. Он был честным и по-своему таким же открытым, как Кенна.
— Так вот зачем ушел Ти’аль, - догадалась она.
— Честно – я его об этом не просил. Но я рад, что он оказался таким понимающим. Хотя это свинство, ведь ты ему тоже в некотором смысле небезразлична.
— Вам просто жаль меня. Люди часто путают эти два чувства. – Что за ерунду она городит? Кого пытается убедить, что никаких чувств нет, – его или себя?
— Люди вообще склонны заблуждаться во многих вещах, нильфешни, но уверяю тебя – сейчас я мыслю, как никогда трезво. И еще раз прошу тебя…
— Хорошо, - перебила его Марори и присела рядом на кровать.
Большая, большая и чудовищная ошибка, потому что стоило ей приблизиться – организм живо напомнил о том, что голод обостряет все ее чувства, в особенности обоняние. От запаха крови ее рот наполнился слюной. Марори сглотнула, попыталась отодвинуться, но эрэлим ухватил ее за запястье и дернул на себя. Она упала ему на грудь, дернулась было, чтобы сбежать, но он быстро обнял ее и обездвижил крепкой хваткой.
— Успокойся уже, нильфешни, я на тебя не претендую. Вряд ли я настолько же хорош, как твой чокнутый братик или тот рыжий инкуб.
— Обязательно было перечислять? – Она предприняла еще одну попытку вырваться, но, поняв, что это бесполезно, сдалась. – Отпусти меня, пожалуйста.
Он лежал под ней: хмурый, сосредоточенный и растерянный одновременно. Как ребенок, который, наконец, получил желаемое, но вдруг осознал, что понятия не имеет, что делать дальше.
И, чтобы как-то разогнать эту неловкость Марори не придумала ничего лучше, чем воспользоваться его предложением. Тем более что их близость буквально обжигала ее сквозь одежду, а на шее эрэлима, над мерно вздрагивающей артерией, еще оставался след ее укуса.
— Все в порядке, нильфешни, это нужно нам обоим. – Он переместил одну ладонь ей на затылок, прижал к своей шее, выдохнул, когда она мягко прокусила кожу. – Ты мое личное проклятие, Марори Шаэдис. Полное и безоговорочное.
Она с жадностью глотнула его жизнь, дернулась, когда вкус крови распустился на языке вкусом сладости. Темные, почему она думала, что Нотхильдис вкуснее? Да и какая теперь разница? Еще один глоток впрыснул в кровь ударную дозу адреналина.
Она обвилась вокруг этого восхитительного источника, сунула ему в волосы когти изувеченной руки, оттянула голову назад, с каким-то хищным удовольствием наблюдая, как две ровные ранки «плачут» алыми дорожками. Кровь текла по его шее, приостановилась у ключицы. Не задумываясь, не размышляя, Марори прижалась к ней губами, выпивая всю до капли.
— Маааар, - простонал он хрипло, одновременно опуская руку с ее талии и жестко вдавливая пальцы в бедро. – Мар.
Она знала, что должна остановиться. Прямо сейчас выключить голод, затолкать зверя в клетку, из которой так неосмотрительно его выпустила. Но боль разрывала изнутри, и Марори знала – стоит ей уйти, отчаяние с наслаждением вгрызется в ее плоть, впрыснет в тело яд сомнения.
«У Крэйла глаза Темной… Ее кожа, ее волосы. Он не мог не знать совсем ничего».
Она понимала, что плачет: беззвучно и одиноко, наплевав на то, что эрэлим увидит ее слабость. Пускай. Разве не для этого он позвал ее? Разве не потому сейчас прижимает к себе с такой яростью, что так же, как и она, больше не может быть одиноким?
Марроу мягко, но настойчиво, перевернул ее на спину и долго-долго рассматривал ее заплаканное лицо, окровавленные губы.
— Если бы я знал, что ты так глубоко застрянешь во мне, то целился бы наверняка, - сказал он шепотом.
— Уверен, что сейчас уже поздно пристрелить дра’морскую занозу?
— С тобой ни в чем невозможно быть уверенным. Разве только в том, что ты несешь феерическую чушь, когда нервничаешь.
— Ты-то спокоен? – Она положила руку ему на грудь, чувствуя, как его скачущее сердце колотиться в чувствительную кожу ладони.
— Как я могу быть спокоен в постели с девушкой, которую люблю и которую хочу?
Марори была уверена, что просто рассмеется ему в лицо, но вместо смеха из груди вырвался тихий вздох.
— Не убьешь же ты меня, в конце концов, - внезапно серьезно сказал эрэлим.
С какой-то безумной обреченностью он резко перекатился на бок и развернул «добычу» спиной к себе. Обнял так крепко, что Марори едва могла дышать. Одна его рука опустилась ей на живот, другая поднялась к ее шее. Большим пальцем он поглаживал ее артерию, выуживая из Марори низкие гортанные звуки.
Она знала, что должна уйти. Что не может дать ему ничего, кроме новой порции боли. Но правда была в том, что она боялась одиночества и тех кошмаров, которые поджидали в его темных закоулках. Боялась, что стоит мыслям отвлечься от горячей ладони Марроу у себя внизу живота, – как в них сразу появится Крэйл с глазами и волосами цвета Тринадцатой Темной.
Марроу заставил ее запрокинуть голову, прижался губами к ее шее.
— Если бы я хоть на секунду поверил, что могу вырвать из тебя мысли о шанатаре, – я бы не сдерживался, нильфешни. Потому что в любви каждый сам за себя. И потому что я не могу быть великодушным, понимающим эрэлимом, когда все, о чем я могу думать, – ты, ты и ты.
Он опустил пальцы ниже, на долю секунды замешкался – и нырнул под одежду. Марори снова дернулась, сжала колени. Стыд обрушился на нее ледяным душем. Но, стоило эрэлиму прикусить кожу у нее на шее и одновременно погладить внутреннюю сторону обнаженного бедра, – как ее тело бесстыже отозвалось на ласку.
— Не надо, - попыталась сопротивляться она. Что за безумие? Они не могут этого делать по множеству причин.
— Помолчи, нильфешни, пока я окончательно не слетел с катушек. Считай, что я угощаю тебя конфетами.
— Ты – больной, - выдохнула она, зажмуриваясь.
— А ты пробуешь это в первый раз и знаешь, что уже не сможешь остановиться.
Марори собиралась сказать какую-то колкость, найти то единственное слово, которое разрушит эту странную слабость – а вместо этого развела колени, позволяя его пальцам свести себя с ума.
Секунда, вторая, третья. Она дрожала, как струна. В какой-то момент, когда тело предало ее, Марроу прикрыл ее рот ладонью и хрипло рассеялся, когда Марори яростно вонзила в нее зубы.
— Хватит держать себя на поводке, нильфешни. Это не измена, это просто физиология.
Его горячее дыхание растеклось по ее шее, тело напряглось, а перед глазами вспыхнули фейерверки. Искры обжигающей сладости поднялись вверх по животу, свили гнездо в груди и перевернули ее мир с ног на голову.
Она так сильно вцепилась в ладонь эрэлима, что рот снова наполнился его кровью.
Она пила его, жадно наполняя себя новыми ощущениями.
— Мааааар… - нараспев растягивал ее имя эрэлим.
Марори не знала, сколько времени прошло, прежде чем необычная ноющая нега начала отпускать ее из своего плена. Они так и лежали: она спиной к его груди, в тесном кольце его рук. Их сердца хаотично колотились, резонируя друг другу.
— Ты знал, что так будет? – спросила она, в приступе странной нежности поглаживая его окровавленную ладонь.
— Хочешь правду, нильфешни? Нет, не знал. Собирался просто заморочить тебе голову.
— Почему же не заморочил?
— Потому что ты все равно не будешь моей, а узнав тебя раз, я просто не смогу жить в мире, где ты будешь принадлежать кому-то другому. Собственничество, все дела, - отшутился он, но, когда Марори попыталась повернуться, не позволил ей этого. – Закрывай глаза, нильфешни, тебе нужно поспать и восстановить силы. Кенна никуда не денется.
— Что подумает Ти’аль, когда увидит нас вместе вот так?
— Тебе все равно, что он подумает. Хватит искать повод испытывать угрызения совести. Тебе было хорошо, твоя невинность никуда не делась, а я, как последняя сволочь, без последствий воспользовался твоей слабостью. Остальное не имеет значения до тех пор, пока ты сама не начнешь думать иначе.
Ему пришлось повозиться, чтобы укрыть их обоих одеялом. И он не стал противиться, когда она повернулась к нему лицом. С молчаливого согласия Марори эрэлим снова обнял ее, прижал к себе, уткнулся подбородком ей в макушку.
— Засыпай, нильфешни, и ни о чем не беспокойся.
В ту ночь она плавала в сновидениях, где был лишь бескрайний радужный океан.