Голос Даши снова дрогнул. Она помолчала, вздохнула, вытерла слезы ладошкой и продолжила:
— Вот это логично и правильно. Так куда мне надо идти? В замок дяди Карла.
— А это неблизкий путь, — заключила Даша и поднялась на ноги. — Надо торопиться. Ведь мне нужно успеть до рассвета.
Она взяла мишку в одну руку, вазу в другую и вышла из склепа.
На кладбище фонарей не было. Освещена была только дорога, ведущая к монастырю. Одним из своих хитрых изгибов она захлестывала эту небольшую деревеньку. И когда девочка вышла на дорогу, ее стало отлично видно. Над ухом отца Анатолия кто-то — кажется, Семен — тихо ойкнул от изумления. Костя же азартно засопел.
Все приписали белой горячке рассказ местного пьяницы. Лишь один отец Анатолий отнесся к услышанному с должной бдительностью. Если даже допустить, что одного своего дружка крестьянин убил сам в пьяной драке, толкнув на крест, то белой горячкой было не объяснить исчезновение одного из дружков пьяницы. От пропавшего осталась лишь куча грязного тряпья, воняющего серой.
И настоятель оказался прав.
Он с чувством глубокого удовлетворения смотрел на девочку, идущую по дороге.
Эта поганая семейка давно была на примете у отца Анатолия. И он был рад, что не зря просидел целый час в душных кустах бузины рядом с кладбищем. С собой в засаду против вампиреныша отец настоятель взял еще двух самых толковых монахов. Наконец подвернулся случай искоренить заразу.
В руках Даша держала какую-то мягкую игрушку. И, почему-то — вазу. На плечах у девочки было нечто вроде пончо из желтой стеганой ткани. Даша тихонько что-то напевала себе под нос. Она повернулась спиной к монастырю. Перекреститься на него девочка и не подумала, как отметил про себя отец Анатолий. Даша двинулась по дороге прочь от Хутыни.
— Вперед! — крикнул отец Анатолий и дал увесистого пинка Семену. — Бей дьяволово отродье, православные!
Семен вылетел из кустов, как пушечное ядро. Довольно неторопливое пушечное ядро, если можно так выразиться. Ветки бузины тормозили движение Семена сильнее, чем должны были. Заметно было, что монах вовсе не рвется на бой с нечистью. Но второй монах, Костя, не подкачал. Он выскочил на дорогу сам, без поощрительных пинков от настоятеля. Костя размахивал топором и молодецки гикал и улюлюкал.
Девочка обернулась. Даша увидела связки чеснока. Они висели на шеях обоих охотников наподобие варварских бус. Девочка наморщилась. Казалось, что она сейчас заплачет.
Отец Анатолий понял, что бояться нечего. Он распрямился во весь рост и зычно гаркнул:
— Ага, не нравится? Спробуй чесночку, проклятое семя!
… грядки, из которых торчат зеленые стрелы чеснока, не хочешь ли попробовать монастырского чесночку, не надо, отец Анатолий, куда малышке такую горечь, гипнотический, требовательный взгляд темных глаз за квадратными очками в позолоченной оправе, большая рука, силой вкладывающая в ее ручку очищенную дольку. Даша, сама не понимая, что делает, отправляет дольку в рот и надкусывает ее.
Страшная, безумная горечь захлестывает ее рот, обжигает губы и глотку. Даша кричит, почти воет от боли и обиды, выплюни, выплюни, кричит мать, и темные глаза за позолоченной оправой торжествующе блестят…
Ликующий, издевательский вопль из-за бузины привел Дашу в чувство. Испуг сменился яростью. Внезапно она очень четко и спокойно, словно всю жизнь только и делала, что дралась со здоровенными мужиками, поняла, что нужно делать.
Даша бросила мишку на землю. Принцесса Рози только мешала ей. А вот ваза неожиданно пригодилась. Даша еще не успела опустошить ее. Девочка подпрыгнула, замахиваясь. Она выплеснула мочу прямо в лицо уже подбежавшему совсем близко монаху с топором. Монах взвыл и выронил топор. Он схватился руками за лицо. Пустую вазу девочка метнула в сторону его товарища. Гулкий звук удара и вопль боли сообщили о том, что бросок вышел на редкость удачным. Удар вазы сбил монаха с ног, опрокинул на четвереньки. Даша улыбнулась. Она сделала два быстрых шага к своему первому противнику. Девочка коснулась его руки. Как Даша и ожидала, противник исчез с тихим хлопком. Одежда зашелестела, оседая на землю. Второй монах видел, как исчез его товарищ. Уцелевший взвыл совершенно нечеловеческим голосом. Монах бросился прочь от жуткой девахи, не вставая с четверенек.
Даша повернулась к кустам бузины. Они уже трещали так, словно сквозь них ломилось стадо бегемотов. Она увидела спину в черной рясе. Отец Анатолий бежал, нелепо и высоко вскидывая колени. Настоятель далеко опередил своего подчиненного, несмотря на солидное превосходство в весе. Тот, правда, наконец догадался подняться на ноги. Было очевидно, что монах скоро догонит своего начальника. Даша расхохоталась. Словно подстегнутые ее смехом, отец Анатолий и монах припустили еще быстрее. Когда они скрылись за поворотом, Даша подняла принцессу Рози. Девочка прижала медведицу к себе и сладко зевнула.
— Опять я обожралась, — пробурчала Даша. — Что ж, Рози, пойдем спать. Иначе я засну прямо тут, на дороге. А это было бы крайне рискованно с нашей стороны, правда? А в замок дяди Карла пойдем завтра.
Даша направилась к воротам кладбища. Она сошла с освещенной проезжей части и растворилась в темноте. Только светлое пятно накидки еще некоторое время отмечало путь девочки.
4
Житие св. Ирвинга Хутынского. Фрагмент 3. В святой обители
Ирвинг медленно, но настойчиво пробивался сквозь черные маслянистые слои. Туда, где что-то светило. Неярко, но призывно. Огромная масса густой жидкости давила на него, гнала обратно, вниз. И лишь когда голова его оказалась над поверхностью, Ирвинг понял, что тонул в крови. Он отчаянно закричал, оттолкнул чью-то руку и проснулся окончательно. Голубые большие глаза остриженного под горшок парнишки в коричневом платье обиженно посмотрели на Ирвинга.
— Орут, лечебный настой разливают, — пробурчал владелец глаз.
Парень полез под кровать, на которой лежал Ирвинг — собирать осколки чашки.
Ирвинг огляделся. Они находились в довольно большой комнате. Стены были выкрашены белой шаровой краской, что придавало ей какой-то медицинский вид. Палата госпиталя ООН, в котором довелось лежать Ирвингу после того, как он попал на «лестницу в небо», выглядела так же. В два широких окна, открытых по случаю теплой погоды, беспрепятственно вливалось солнце. Обстановка была скорее аскетичной чем роскошной — широкая низкая кровать Ирвинга да соломенный тюфяк в углу, на котором, очевидно коротал ночи ухаживающий за больным медбрат. На небольшом столике у изголовья стоял поднос и темный кувшин. С тем самым лекарственным настоем, догадался Ирвинг. Так же он заметил стул, на котором висела какая-то одежда.
— Где я? — спросил Ирвинг.
Паренек выбрался из-под кровати, сложил осколки на поднос. Задумчиво глянул на стремительно высыхающее пятно на полу и ответил:
— Это Хутынский монастырь.
Ирвинг помнил, что зачем-то хотел добраться именно сюда. Он обрадовался, что достиг цели. Теперь Ирвинг смог внимательнее рассмотреть парня, которого сначала принял за медбрата. Скорее всего, это был послушник или молодой монах. Ему было лет восемнадцать на вид. Круглое лицо его светилось прямо-таки детским добродушием. Он был невысокого роста, худенький, насколько позволяла судить безразмерная коричневая ряса. Волосы его, от природы светлые, выгорели на солнце до бело-соломенного цвета.
— Как тебя зовут?
— Пётр, — ответил парень.
— Как давно я здесь? — спросил Ирвинг.
— Я не могу вам сказать без разрешения батюшки, — скромно потупившись, отвечал Пётр.
— Так позови его, — предложил Ирвинг.
— Вы бы пока оделись, — сказал Пётр. — Эта одежда — для вас.
Послушник удалился. Ирвинг с грустной завистью посмотрел ему вслед. Он был года на четыре старше этого парня. Но в этих коротких четырех годах уместилась целая жизнь. Как бы он хотел Ирвинг смыть с себя всю грязь и цинизм, и вернуть себе такую же невинность тела и духа!
Увы, это было невозможно.
Ирвинг выбрался из постели. Выяснилось, что из одежды на нем одни голубые трусы. Подойдя к стулу, он снял висевшую там одежду. Черные джинсы и кожаные мокасины принадлежали ему, а вот свитер с эмблемой любимой рок-группы хозяева заменили на мягкий коричневый анорак. Ирвинг сунул руку в карман джинсов. Как он и думал, сигареты у него тоже забрали. Руку Ирвинга кольнуло что-то острое и холодное. Он вытащил вещицу. Это оказалась застежка от старинной книги.
Воспоминание стояло рядом, как назойливый родственник на похоронах, который явился только за тем, чтобы послушать завещание. Ирвинг отгонял его, как неправдоподобно жестокий сон. Но оно отчетливо проявилось.
… Жуткие нечеловеческие рожи гнусно ухмылялись из давно лишенных стекол оконных проемов университета. Жадно-голодные глаза следили за двумя идущими по дороге путниками.
— Кто это? — спросила Даша.
Растрепанную книжку она взяла с собой и теперь шла, плотно прижимая ее к груди обеими руками, словно щит.
— Там никого нет, — ответил Ирвинг.
Один из монстров, обиженный таким заявлением, хватил шипастым хвостом по штукатурке. По зданию прошел стон.
— Что же это у вас, как чего не хватишься — ничего нету, — раздался гнусавый голос откуда-то сверху.
Кто-то мерзко хихикнул.
— Он жжется, он жжется, — зашелестело в ветвях деревца, что выросло на крыше развалины.
— Я знаю, кто это, — сказала Даша. — Это книжные черви.
— Великоваты они для червей, — пробормотал Ирвинг.
В этот момент он жгуче жалел, что у него нет с собой бластера или хотя бы ножа. Но чудовища хоть и подступали совсем близко к дороге, пока не атаковали.
— Да и не похоже, чтобы они питались бумагой, — добавил Ирвинг.
Он смерил взглядом увесистое, округлое, как самовар, брюхо желтоглазого чудовища.
— С бумаги так не разносит, — заключил Ирвинг.
— Они едят не бумагу, — терпеливо сказала Даша. — Они питаются идеями, заключенными в книгах. Это — духи книг. В этом крыле находилась университетская библиотека.