У колонны Аркадия султан устроил площадь казней. Здесь я обнаружил в куче трупов распухшее тело обезглавленного венецианского посланника Минотто.
— Вот мое истинное место, — подумал я и сел, чтобы подождать, когда сюда прибудет султан, чтобы объявить, кто и как станет теперь править греками.
Мне пришлось ждать долго. В течение дня личная стража султана и чауши привели к колонне около пятидесяти греков, выкупленных на деньги султана в лагере и на судах. Пленники получили воду, похлебку и соответствующие их званиям одежды. Но это не порадовало греков. Лишь некоторые отваживались испуганно перешептываться между собой. Время от времени чауши приносили все новые головы военачальников и складывали их на мраморную балюстраду площади. Пленники показывали на длинный ряд голов и тихо называли знакомые имена. Многие погибли на стенах. Теперь найдены останки павших... Другие же были убиты, когда защищали свои дома.
Наконец прибыл султан в сопровождении молодых визирей. Он неуверенно слез с коня. Лицо Мехмеда отекло от бессонной ночи и вина. Солнце било султану в глаза, и ему пришлось заслонить их рукой.
Пленники бросились ему в ноги и прижались лбами к земле. Заговорив с ними с притворной благосклонностью, султан велел им встать. Казначей зачитал список имен. Султан тщательно проверил каждое и потребовал, чтобы пленники опознали друг друга. Большинство из них принадлежало к старинным родам, корни которых уходили в глубь веков. Имена этих людей давно были вписаны в историю города. На площади не было лишь нескольких человек из списка.
Мехмед опустился на мраморную плиту, сел, скрестив ноги, потер разболевшийся лоб и сказал:
— Я действительно устал и обременен множеством забот, но мое чувство ответственности не позволяет мне оставлять этих благородных людей в неуверенности. Я пришел сюда, как и обещал, ибо хочу установить в городе новый порядок, чтобы греческий народ и другие мои народы могли жить отныне в мире и согласии. Мне сказали, что все вы верны мне — и против собственной воли вынуждены были выступить против меня с оружием в руках. Но раз уж город пал, вы готовы признать меня своим повелителем и служить мне, используя всю свою ученость и опыт в государственных делах, чтобы греческий народ без колебаний подчинялся моей власти. Это так?
Пленники поспешно закричали, что хотят служить султану верой и правдой. Мехмед нахмурился, огляделся по сторонам и спросил с наигранным удивлением:
— А где греческий народ?
Солдаты и люди из свиты начали озираться вокруг и, смеясь и перемигиваясь, повторять вопрос:
— А где греческий народ? — Вскоре ударами и пинками турки выгнали на площадь горстку полуголых, перепуганных стариков и женщин, показали на них Мехмеду и закричали: — Эмир, отец наш, смотри, вот он стоит перед тобой — греческий народ!
Мехмед надменно кивнул головой и сказал:
— Так пусть же ваш собственный народ будет свидетелем вашим. Клянетесь ли вы именем Бога и всеми вашими святыми, что готовы поцеловать ваш крест в знак покорности и подтвердить тем свое обещание служить мне верой и правдой до самой смерти, как бы высоко я вас ни вознес?
Пленники закричали, принялись креститься и выразили полную готовность поцеловать распятие. Лишь немногие из них стояли молча, внимательно приглядываясь к султану
— Что ж, быть посему, — проговорил Мехмед. — Вы сами этого хотели. Так становитесь же по очереди на колени и подставляйте шеи, чтобы мой палач мог быстро казнить вас всех. Так вы послужите мне вернее и лучше всего, а головы ваши я положу на вершину колонны рядом с головами других ваших доблестных земляков. Я поступаю с вами вполне справедливо: вы ведь сами только что поклялись, не раздумывая, исполнять все мои приказы, какими бы они ни были.
Греки смотрели на султана, будто громом пораженные. Потом начали вопить и потрясать стиснутыми кулаками. Некоторые пленники сами налетели на копья стражников, пытаясь броситься на султана. Другие же сказали:
— Братья, умрем, как мужчины, если уж сами выкопали себе могилу.
Султан поднял руку и с наигранным добродушием воскликнул:
— Никто не мешает вам управлять греками в вашем христианском Царстве небесном. Там сейчас без сомнения больше ваших земляков, чем в Константинополе. Так торопитесь же, чтобы успеть вовремя поделить должности и посты.
Слова султана стали сигналом для палачей. Солдаты схватили пленников за плечи и принудили опуститься на колени. Фонтаном брызнула кровь, и головы покатились под ноги Мехмеду. Он велел уложить эти головы рядком на балюстраде, и вскоре искаженные, скалящиеся, залитые слезами и кровью лица окружили всю площадь Аркадия.
Потом султан повернулся к окаменевшим от ужаса женщинам и старцам и сказал на своем ломаном греческом:
— Теперь вы сами убедились, что я пришел сюда не как захватчик, а как освободитель. Я вырвал греческий народ Константинополя из тысячелетнего рабства, в котором его держали василевс и знать. В страданиях, которые выпали на долю вашего города, виноваты вы сами, поскольку не сбросили вовремя ига императора и не призвали меня. Но скоро придет конец вашим несчастьям. И позже я гарантирую всем, кто выжил, право владеть домом и имуществом, а также заниматься своим ремеслом. Это относится и к тем, кто бежал отсюда, но захочет вернуться. Аллах всемилостив и милосерден, и вы убедитесь в этом, бедные люди. Вас обманывали и обирали так долго, что вы даже не представляете, какова она — подлинная свобода. Но под моей властью город достигнет такого расцвета, о каком вы и не мечтали. Константинополь будет самой восхитительной жемчужиной, украшающей мой тюрбан, и станет господствовать над Востоком и Западом.
Мехмед повелел своему казначею выдать по десять золотых каждому греку, которого призвал в свидетели; теперь эти люди могли выкупить себя из плена. Это была хорошая цена, поскольку невольников с какими-нибудь увечьями уже продавали на рынке за одну серебряную монету. Но старики и женщины, целые сутки пребывавшие среди кошмара резни и смерти, тупо и равнодушно смотрели на Мехмеда, не понимая, что происходит.
Я оглядел залитую кровью площадь, подошел к султану и сказал:
— А где Лука Нотар? Я не вижу его здесь. Какое место отведено ему в твоих мудрых и справедливых планах?
Мехмед ласково посмотрел на меня, кивнул головой и ответил:
— Потерпи еще немного, Ангел. Я приказал привести его сюда вместе с сыновьями, но это будет чуть позже.
Пытливо глядя на меня, он объяснил:
— Нотар спрятал от меня свою дочь и говорит, что ничего о ней не знает. Потому я послал к нему в дом своего белого евнуха и велел забрать младшего сына Нотара. Это красивый юноша, я желаю насладиться им и хочу, чтобы его отец сам привел его ко мне и позволил делать с ним все, что мне нравится.
— Ты пил, — сказал я. — Нарушаешь законы пророка!
Мехмед улыбнулся, обнажив зубы в хищном оскале, и заорал:
— Я — сам себе пророк! Мне уже не нужен ангел, который шептал бы мне на ухо, что я тоже смертен. Я уже знаю, что я — выше любого смертного. Даже сам Бог не имеет на земле такой власти, как я. По знаку моей руки головы скатываются с плеч. Ты еще отрицаешь, что я — выше обычного человека?
Я смотрел ему в глаза и знал, что он по-своему прав, ибо исходил из человеческой логики и понятий этого бренного мира, предпочтя их сущности Бога.
Я проговорил:
— Если ты отринешь от себя прошлое, как отживший предрассудок, и провозгласишь себя мерой всех вещей, ты закуешь самого себя в кандалы, ужаснее которых не носил никто и нигде. Цепи времени и пространства врежутся в твое тело и задавят твою душу. А когда пробьет твой последний час, ты умрешь, и после тебя не останется никакого следа.
Он закричал:
— Мое имя навеки сохранится в памяти людской! Но я уже сказал тебе, что мне не нужно больше никаких ангелов, нашептывающих мне в уши!
— Так вели же наконец убить меня, — попросил я. — Я ведь покинул тебя еще осенью, когда понял, кто ты, к чему стремишься и что совершишь. Смилуйся надо мной и даруй мне смерть, чтобы кровь моя могла смешаться с кровью моих греческих братьев.
Но он лишь растянул губы в своей дерзкой хищной улыбке и повторил:
— Наберись терпения, Ангел. Сначала мы с тобой посмотрим, как низко может пасть даже самый знатный грек.
Мне пришлось отступить в сторону, поскольку в эту минуту появились евнухи с Лукой Нотаром и обоими его сыновьями. Услышав приказ султана, Нотар, видимо, понял, какая судьба его ждет. Он шел, гордо выпрямившись, и уже не пал перед Мехмедом на колени. Белый евнух сообщил султану:
— Господин мой, он не желает исполнить твоего повеления и добровольно отдать сына в твой гарем. Поэтому я привел их всех сюда, как ты и приказал.
Мехмед обвел рукой головы, окружавшие площадь, и проговорил:
— Почему ты не подчиняешься мне, хотя я так высоко вознес греческих сановников и точно следую советам, которые ты мне даешь?
Нотар с каменным лицом огляделся по сторонам, медленно перекрестился, обратил взор свой к небу и воскликнул:
— Господи мой Боже, я признаю справедливость Твою. Ты — воистину высший судия! — Потом Нотар поспешным шагом обошел маленькую площадь, останавливаясь возле каждой головы со словами: — Брат мой, прости меня. Я не ведал, что творил.
Вернувшись на прежнее место, Лука Нотар положил руки на плечи своих сыновей и проговорил, обращаясь к юношам:
— А теперь докажем им, что сумеем умереть, как мужчины, и возблагодарим Бога за то, что до последнего часа мы остались греками и сохранили свою веру.
Султан пожал плечами и воскликнул с насмешливым изумлением:
— Но зачем тебе умирать? Я же обещал возвысить тебя над всеми этими греками. Тебе надо лишь исполнить мой приказ и велеть своему прелестному сыну, чтобы он был послушен мне во всем.
Лука Нагар ответил:
— Не опускайся до того, чтобы искать предлог для моей казни. Я уже покорился воле Божьей. Так зачем мне покоряться еще и тебе? Это все равно не спасет ни меня, ни моих сыновей. Но я хочу попросить, чтобы ты удовлетворил мое человеческое любопытство. Почему я должен умереть — вопреки всем принципам разумной политики?