2
Указанный Павлом адрес, это не частный дом, а собственно официальная резиденция Владыки. Я прохожу в украшенную православным крестом калитку и спрашиваю у человека, поливающего из резинового шланга черную «Волгу», куда мне идти дальше.
Он говорит и даже указывает шлангом нужное направление, при этом чуть ли не окатывая меня с ног до головы холодной водой.
Игнорируя надпись на дверях, сообщающую о том, что сегодня неприемный день, прохожу внутрь. Приемная архиепископа в самом деле пустая, за исключением особы неопределенного возраста, но точно женского пола, в сером мышиного цвета костюме с покрытой цветастым деревенским платком головой, которая (не голова, а ее владелица) яростно дербанит клавиши механической пишущей машинки — мечты антиквара. Резонно предположив, что она выполняет здесь функции секретаря, подхожу к столику.
Особа оказывается женщиной воспитанной, потому что как только я оказываюсь рядом с ней, сразу же прекращает свои занятия. Это выгодно отличает ее от своих коллег в государственных учреждения, которые часами могут в упор не замечать посетителя, делая вид, что страшно заняты.
— Здравствуйте, — первой говорит она и улыбается, демонстрируя ряд гнилых зубов во всей их красе. — Чем могу вам помочь?
— Здравствуйте, — отвечаю я. — Мне нужно видеть архиепископа Феодосия.
— По личному вопросу? — предполагает она.
Я хочу сказать, что я прибыл из детективного агентства «Зета +», но вовремя нажимаю на тормоз. Дело, которое собирается мне препоручить его «высокопреосвященство», может оказать весьма деликатным, поэтому не стоит без нужды раскрывать себя. Кто знает, может, к нему пришла анонимка про то, что его секретарша спит со своей овчаркой и мне теперь, прикинувшись сенбернаром трехлеткой, нужно будет проверить так ли это на самом деле. Приходиться врать.
— Да по личному! — подтверждаю я ее догадки. — Я и моя любимая женщина хотим обвенчаться, а священник отказывается это делать. Говорит, что я сначала должен испросить разрешение у архиепископа.
— Благославление.
— Чего? — не понимаю я.
— У нас говорят: не разрешение, а благославление. Вас отказываются венчать, потому что у вас вторичный брак?
— Семеричный!
Теперь настает уже ее очередь не понимать. Приходиться объяснять.
— Это моя седьмая супруга. Но, как и все предыдущие, одна — на всю жизнь.
— Ну, вы даете! — удивляется секретарь и, как мне даже показалось, слегка присвистывает сквозь свои почерневшие пеньки. — Это очень легкомысленно с вашей стороны. Вам действительно нужно поговорить с владыкой. Без его благославления вам никак нельзя идти на обряд венчания. Только он сейчас не принимает. Приходите завтра. Прием с десяти до часу и с трех до половины шестого.
— Да, но у меня с ним предварительная договоренность. Мне сказали, что меня будут ждать.
— Странно, — соглашается дева. — А как ваше имя?
— Сергей Николаевич Лысков.
— Он мне не говорил про вас. Может, забыл?
— Ну, тогда, — продолжаю настаивать я, — доложите обо мне, пожалуйста. Может ввиду того, что я очень большой грешник и как никто другой нуждаюсь в излиянии на меня благодати, он все-таки снизойдет и примет меня сейчас. Скажите, что пришел Сергей Лысков.
Пока она колеблется, не зная на что решиться, выполнить просьбу или таки послать ко всем святым, дверь в кабинет Владыки открывается. «Вот, из царственных дверей, показался архиерей», — цитирую я про себя фразу из поэмы Иван Семеныча Баркова, что есть не совсем уместно, во-первых, из-за, мягко скажем, не совсем приличного содержания поэмы, во-вторых, потому что передо мной не архиерей, а архиепископ, что, как говорят одесситы, есть две большие разницы, правда я не знаю в чем именно они заключаются.
— Вы ко мне? — слегка дребезжащим голосом интересуется появившаяся на пороге духовная особа.
— Если вы архиепископ Феодосий, то к вам, — отвечаю я с вежливой улыбкой. — Я пришел, потому…
Феодосий делает жест раскрытой в мою сторону ладони, как бы желая указать мне на необходимость не болтать лишнего, что я и не собирался делать, и приглашает меня внутрь.
Как всегда, когда я оказываюсь в незнакомом месте, я стараюсь держать глаза раскрытыми и не пропускать любую мелочь. Проходя в двери кабинета, я замечаю над косяком дверей маленькую, размером с ноготь на мизинце, точку, которая, если не ошибаюсь, является камерой слежения. Вот почему владыка сразу вышел, когда я назвал секретарю свое имя. Не исключено, что тут не только камера, но и микрофон.
По правде сказать, я ожидал увидеть, если не громадного, то просто большого, розовощекого с лицом уступающим размерами разве что круглому разросшемуся животу, с трудом помещающимся под епископальную мантию, словом этакого представительного зело дородного человека. Во всяком случае, по имеющимся у меня понятиям, именно так и должны выглядеть архиепископы.
Архиепископ же Феодосий, скорее худощав, чем упитан, и скорее бледен, чем румян. Годков ему уже прилично, за шестьдесят пять, а может и того более. У него седые редкие волосы и такая же коротко подстриженная борода. Одет он в коричневую рясу, а на груди висит большой круглый медальон с изображением девы Марии с младенцем.
Когда мы остаемся наедине, я еще раз представляюсь, как положено и он предлагает мне сесть.
— Вы конечно уже знаете, почему я самолично вынужден был обратиться в вашу организацию? — сразу начинает владыка.
— Представьте себе, нет. Мой начальник был очень занят и не успел ввести меня в курс дела. Вам не будет затруднительно повторить это еще раз для меня?
— Вы должны будете собрать информацию о нескольких людях. Имена я вам назову позже.
— И что дальше?
— Информацию, которую вы мне предоставите, изучать буду я сам, а дальше… А дальше посмотрим.
— Боюсь, что произошло недоразумение. Делами такого рода наша контора не занимается.
— Но вы ведь детективное агентство? Чем же вы занимаетесь, если не сбором информации для ваших клиентов?
— Все это верно, только каждый человек, а иногда даже коллектив, фирма, осуществляя свою деятельность, руководствуется определенными морально-этическими принципами. Морально-этический принцип «Зеты +» состоит в том, что клиенты, которые обращаются к нам за услугами детектива, априори должны быть так или иначе пострадавшими. И если мы собираем для них информацию, то только для того, чтобы помочь им выпутаться из того положения, в котором они оказались в результате чьих-то происков, а также уменьшить, либо свести на нет, их нежелательные последствия. Просто же собирать информацию для кого-то, кто сам преследует корыстные цели, мы не будем. Я уже не говорю о том, что за незаконный сбор такой информации можно попасть в нехорошие места. Знали бы вы, сколько в свое время к нам поступало предложений заняться коммерческим шпионажем. Если бы мы их принимали, то уже давно, либо поселились на Лазурном берегу Средиземного моря, либо сидели в исправительно-трудовом лагере.
— А если я вам скажу, что я тоже пострадавший? — интересуется собеседник.
— Боюсь, одного голословного заявления будет маловато.
— Дело, Сергей, вот в чем… Несколько дней назад случилось очень неприятное происшествие: у меня из кабинета, из закрытого кабинета, заметьте, пропали деньги. Довольно крупная сумма. Деньги лежали вот в этом сейфе. Двери в мой кабинет оказались взломанными, сейф тоже.
Владыка показывает перстом на черный полутораметровый железный ящик, стоящий возле противоположной двери.
— По некоторым причинам, я решил не обращаться в милицию, а провести частное расследование. С Божьей помощью, я хочу найти вора и вернуть деньги. Чем быстрее, тем лучше. Вот почему вы мне оказались нужны.
— А почему вы не обратились в милицию?
— Я же сказал: по некоторым причинам, — несколько сердито ответил Феодосий. — И вообще, я не очень высокого мнения о милиции.
— С вашей стороны это было очень неправильно. Думаю, что вы совершили ошибку, милиция наша, конечно, ловит далеко не всех и не всегда, и все же это иногда с ними случается. Особенно если она начинает это делать сразу. Например, если бы удалось быстро установить круг подозреваемых, провести обыски, то, скорее всего, деньги были бы найдены. Вот вы сказали, что воры взломали двери, на место которых уже, как я вижу, поставлены новые. Восстановить, как именно их вскрыли уже нельзя и это очень плохо, потому что зачастую манера проникновения может указать на личность злоумышленника, особенно тех у которых, свой ярко выраженный способ. Отпечатки пальцев тоже могли остаться.
Видно, что все мои замечания, не очень приходятся по нутру святому отцу. Передо мной человек, который склонен нормально воспринимать критику, только когда она исходит от него, а не в его адрес. Он производит впечатление человека, который сам любит указывать и критиковать.
Краска приливает к его лицу, которое теперь становится каким-то сиреневым, он нервно скребет за правым ухом и сердито обращается ко мне.
— Сколько вам лет, Сергей? — спрашивает он?
— Ну, тридцать четыре. А что?
— А мне в два раза больше. И не вам, такому молодому, указывать мне, что правильно, а что нет. У меня в общей сложности тринадцать лет лагерей и еще десять ссылки. Я за веру страдал при старом режиме. Слава Богу, всякого повидал в жизни. И не только хорошего. В основном даже очень плохого. У меня три судебных приговора, в том числе последний к высшей мере. Шесть месяцев в камере смертников. И если я не пригласил сюда легавых, то, значит, не счел это нужным! Теперь я ясно выразился?
— Более чем, святой отец. Более чем.
Я сижу ошарашенный. Подобной реакции я никак не ожидал. Падре же опять чешется, потом, немного выпустив пары, успокаивается и продолжает уже более елейно:
— Мне не нужна помощь посторонних, чтобы определить каким образом была выломана дверь. Если уж на то пошло, то я сделал фотографии взлома, да и старый дверной косяк и сама дверь никуда не делись. Лежат в гараже, можете посмотреть, если вам делать больше нечего.