какого отношения ни к живым, поскольку они еще живы, ни к мертвым, поскольку, когда она к ним приходит, они уже перестают существовать. На выходе, я предлагаю ей зайти куда-нибудь, помянуть ее брата. Не особо ломаясь, она дает себя уговорить. Может оттого, что нашла меня привлекательным, а может оттого, что ей просто хочется излить кому-то душу и посторонний человек в данной ситуации подходит как нельзя кстати.
Глава VIII
1
Мы со Светланой Серпокрыловой находим пристанище в первом попавшимся на пути кафе, единственным преимуществом которого является его пустота в данное время суток. Ей я заказываю сухого «Мартини», большую порцию, для себя только сок и кофе — на улице, после дождей, опять всю ночь и утром был мороз, на дорогах гололед, и мне не очень хочется попадать в ДТП с содержанием алкоголя в крови.
На втором стакане язык Светланы развязывается и она, не дожидаясь от меня наводящих вопросов, рассказывает о своем бывшем бисексуальном муже — режиссере и о своих отношениях с братом-священником.
Любят женщины поболтать, любят. Факт общеизвестный и комментарию не подлежит. Это как раз тот случай, о котором поэт Вадим Степанцов писал в своих стихах: «Как жаль, что женщины земли не разбираются на части, а то б на рандеву пришли, башку долой и все залазьте». Однако в моем случае этот недостаток автоматически превращается в большое достоинство, ведь я-то не собираюсь с ней амуры крутить. Мне нужна информация, голова Серпокрыловой, слава богу, там, где нужно и все что от меня требуется — это держать уши открытыми. Что с удовольствием и делаю.
В работе муж Светланы, Андрей Серпокрылов — человек очень последовательный, чего не скажешь о делах его личных. Здесь беспорядок полнейший. Как Светлане удалось затянуть его в ЗАГС, для всех, в том числе и для нее самой, до сих пор остается тайной за семью печатями. Хотя лучше бы она этого не делала. Не было бы потом возни с разводом и прочей бюрократией. Едва расплевавшись с женой, Серпокрылов нашел себе новое увлечение — молодого актера, но и с тем долго не зажился — их отношения закончились громким скандалом, актер ушел не только от Серпокрылова, но и из театра. Светлана рассказывает все это с плохо скрытым злорадством. По ее словам в настоящее время парень переживает не лучшие времена, пытаясь погасить душевный пожар зеленым вином.
Что же до брата Светланы, то здесь ее рассказ отчасти совпадает с тем, что я уже слышал на кладбище. Меняется лишь полярность оценок. В частности, она рассказывает и о том, как нехорошо поступил с ней батюшка, оставив ее практически без крова над головой. После смерти матери им на двоих достался родительский дом, в котором жил Воронов со своей семьей, так как Светлана то болталась по гастролям, то жила у мужчин. После оказалось, что пока она жила вместе с Серпокрыловым на съемной квартире, батюшка каким-то образом ухитрился выписать сестренку и дал объявление о продаже дома. Когда же Светлана потребовала свою долю, то получила от ворот поворот. Тот приход к отцу Гедеону вместе с мужем, во время которого последний был сброшен с крыльца, и был связан с решением имущественных проблем — они потребовали от батюшки денег, тем более, что деньги были нужны для постановки нового спектакля и организации заграничных гастролей. Ничего хорошего из этого не вышло. После Светлана собралась подавать на брата в суд, но все никак руки не доходили, тем более, что батюшка по доброте душевной все-таки купил для сестры комнату в коммуналке.
— Никогда не надо отчаиваться, — говорю я. — Уверен, вам повезет, и вы найдете спонсора для ваших постановок.
— А нам уже повезло. Андрей нашел деньги.
Мне с трудом удается не показать своих эмоций. Он где-то нашел деньги! Вот с этого и надо было начинать, а не ходить целый час вокруг да около!
— И где, если не секрет?
— Да я не знаю. Вроде, иностранец какой-то помог. Это было совсем недавно. Через три дня мы приступаем к репетициям.
Итак, мы имеем не очень хорошие отношения брата с сестрой. Муж сестры ищет деньги для своих пьес. Денег у него нет. Он, вместе с бывшей супругой, просит деньги у Воронова, но получает фигу с маслом. Теперь деньги откуда-то взялись. Откуда? Может быть такое, чтобы Воронов, зная, что его недругу позарез нужны деньги, предложил ему стать соучастником? Мол, хочешь денег — я знаю, где они лежат. Надо только пойти и взять. Мог он так поступить? Почему бы и нет? Только потом злопамятный зятек приголубил его и забрал почти все себе.
Под предлогом посещения комнаты для мальчиков, я отлучаюсь, чтобы связаться с Вано и дать ему задание разузнать про Серпокрылова и про его театр. Светлана терпеливо дожидается меня за столиком. Я думаю, что она тоже может быть замешана, и чтобы у нее не возникли на мой счет подозрения, решаю сделать вид, что единственное мое желание — затащить ее в постель. Пусть пребывает в уверенности, что я просто бабник. Светлана в категоричной форме отвергает всем мои ухаживания. Может она вовсе и не такая, какой ее пытались мне представить ее бывшие соседи?
Мы расстаемся, и я направляюсь в офис. Альвареса уже нет. Тамары тоже. У нее сегодня отгул. Вместо нее роль секретаря выполняет небезызвестный Василий Хрулев, он же просто Колобок. Увидев меня, он едва не вытягивается по стойке «смирно».
— Чего нового, Колобок?
— Все в порядке, Сергей Николаевич! — бодро докладывает он и, видя, что я собираюсь скрыться в своем кабинете, говорит вдогонку: — А я вчера в библиотеке был, Сергей Николаевич.
— Сочувствую.
— Я словарь Даля читал.
— Словарь? На кой тебе понадобился словарь?
— Ну как, вы же спрашивали, что означает слово «хруль».
Вот баран, я-то с ним шутил, а он принял все за чистую монету.
Чтобы не терять достоинства я делаю умное лицо и с весьма серьезным видом спрашиваю:
— И что оно означает?
Хрулев вытаскивает из заднего кармана грязноватый клочок бумаги, читает, едва ли не по слогам:
— Хруль — это говяжья надкопытная кость.
— Несколько запутанно. Но криминала здесь нет, и это радует.
— И еще это означает — маленький человек.
— Второе мне нравится больше. Продолжай в том же духе и далеко пойдешь, маленький человек!
Альварес появляется почти под конец рабочего дня.
— А что это у тебя с лицом? — спрашивает он, пристально разглядывая мою щеку. — Постой, это же синяк. Когда это ты успел?
— Это Светлана. Я ее слегка приобнял и за сиську потрогал, когда мы в кафе сидели, так она меня по морде и засветила.
— Ну и как, есть хоть за что подержаться? — смеется Хуанито.
— Я не успел прочувствовать. Мало времени было.
— Жаль… Жаль, что ты с ней поссорился. Если она и впрямь замешана, то лучше, если бы у вас сохранились хорошие отношения.
— А мы с ней и не поссорились. Заехав мне по лицу, она строго сказала, что я неправ, чтобы больше так не делал, а потом как не в чем не бывало, вернулась к прерванному разговору. Артистка, что с нее возьмешь. Странная женщина. Когда мы прощались, мне даже удалось взять ее номер телефона, а ты, говоришь, поссорились.
Свою часть работы Альварес выполнил. Он узнал, где находиться театр, в котором работает господин Серпокрылов, и даже успел там побывать. Собственно говоря, назвать все это театром, очень трудно. Небольшая студия, взятая в аренду в областном Доме офицеров. Хотя, как знать, может быть для театра больше и не надо. А для настоящего театра не надо и этого. Достаточно одной вешалки. Вешалка там была, Альварес это подтвердил. Еще он притарабанил две афиши, свидетельствующие о направлении, которого придерживался режиссер Серпокрылов.
«Циники». Постановка по мотивам одноименной повести А. Мариенгофа.
Эротико-философская драма про превратности жизни в двух актах и одном траурном марше.
Только один спектакль: «Трусы в скатку, ноги вприсядку, жопа всмятку».
Театр альтернативной пьесы на Большой Покровке»,
— Ты узнал, где он обитает? — спрашиваю я.
— Еще недавно он жил возле западного автовокзала. Снимал старую хрущевку. А неделю назад перебрался на Верхнереченскую набережную, дом четыре, квартира восемнадцать. Представляешь разницу? — говорит Альварес.
Разницу я представляю хорошо. Снять хату на Верхнереченской набережной — это для нашего города равносильно тому, как если бы поселится в Москве в квартире с видом на кремлевские звезды. Кстати, кремль у нас тоже имеется. Из красного кирпича с высокими пузатыми башнями. В нем располагается администрация губернатора, мэрия и разных мастей советы депутатов, а дома на Верхнереченской набережной и на параллельной улице издавна называли «правительственными». Это добротные здания из серого гранита, выстроенные в начале пятидесятых годов с высокими потолками и широкими окнами. Это центр нашего города и одновременно его окраина. Все потому, что на другом, луговом берегу реки, города уже нет. Вышел на балкон, глянул налево: цивилизация — машины шинами шуршат, людишки туда-сюда бегают. Глянул направо: как будто и не в городе, а на окраине мира. Степь да степь кругом. Словом, вся гамма ощущений в одном месте.
Значит режиссер, который постоянно мыкался в поисках спонсоров, совсем недавно переехал жить в очень престижное по местным меркам место. Вас не наталкивает это на размышления? Меня — да. Конечно дом номер четыре, не такой крутой как дома один, два и три, но все-таки.
— Скажи мне, Хуанито, как художник художнику, — спрашиваю я, когда мы выходим на улицу. — Ты рисовать умеешь?
— Умею ли я рисовать? И ты еще спрашиваешь? Да я был в детстве самым лучшим рисовальщиком! Видел бы ты мою школьную парту! Учителя из других школ нарочно приходили в нашу, чтобы полюбоваться. Ренуар и Ван Гог, по сравнению со мной, просто жалкие мазилы.
— Ладно, ладно разошелся. Пойдешь к Серпокрылову. Прямо сейчас. Домой. Представишься художником-декоратором, который ищет работу. С твоей внешностью иванушки-интернешэнэла ты сразу сойдешь за своего. Завяжешь с ним разговор и присмотришься, что к чему.