[49]. Имением был бы пожалован. Но нет! Спокойная жизнь его не прельщала. Крестьянскую революцию задумал. А это уже тягчайшее преступление, бунт.
— Но почему же тогда его не сослали на каторгу или на вечную ссылку в Сибирь, как Серно-Соловьевича?
— Упомянутый вами революционер умер по дороге в ссылку ещё раньше — 10 февраля 1866 года. А что касается Налбандяна, то он занял очень продуманную позицию на допросах в Сенатской следственной комиссии. Мол, да, встречался с Герценом, Огарёвым и Бакуниным, как и с другими соотечественниками в лондонских портерных, но антиправительственных разговоров не вёл и свидетелем их не являлся… Ему не столько поверили, сколько пожалели из-за чахотки. Ведь к тому времени один из подсудимых — чиновник особых поручений надворный советник маркиз де Траверсе — уже сошёл с ума и вскоре скончался. Умер, не дождавшись конца процесса, и другой заговорщик — коллежский регистратор Ничипоренко. Словом, третья смерть была не нужна. Однако мы бы и не вспомнили о «Деле 32-х», если бы месяц назад не вскрылись новые обстоятельства и от заграничной агентуры не поступили весьма интересные сведения…
В этот момент раздался стук в дверь, и в кабинет вошёл адъютант с подносом, заставленным чайными атрибутами.
Столичный гость замолчал, а потом с удовольствием пил крепкий китайский чай, о чём-то размышляя. Когда стакан опустел, он вытер губы платком и продолжил:
— Давайте всё-таки вернёмся в 1859 год, когда господин Налбандян впервые написал в журнале «Северное сияние» сенсационную статью и опубликовал копии документов, взволновавших каждого жителя Нахичевани-на-Дону. Речь шла о завещаниях нескольких богатых армянских купцов, живших в Калькутте в конце XVIII века. Это были уроженцы древнего города Нахичевана, раскинувшегося в Армении на берегах Аракса. Судьба занесла их в Индию, где им удалось разбогатеть. Узнав о том, что Екатерина II разрешила тысячам армянских семей переселиться из Крыма, находящегося под властью хана Шахин-Гирея, на берега Дона, они были так взволнованны, что решили не только завещать свои состояния вновь образованному городу Нор-Нахичевану, но и собрали значительные средства для их передачи донским армянам. Самым большим завещателем был Масех Бабаджанян — владелец порта в Калькутте, хозяин складов, гостиниц, торговых лавок и базаров. Он разделил всё своё имущество на шестнадцать частей. Ровно половину из них купец завещал непосредственно городу Нор-Нахичевану: две доли следовало отдать школе, две — детскому приюту, две — дому для содержания нищих и две — больнице. По приблизительным подсчётам, нахичеванцам причиталось сто тысяч рупий, или шестьсот двадцать пять тысяч золотых рублей. Огромные деньги! Завещатель давно умер, но его посмертная воля не была исполнена, несмотря на то что нахичеванцы отослали в Калькутту письмо, выразив в нём готовность принять деньги. Это послание осталось без ответа. Теперь же Налбандян изъявил желание самолично отправиться в Индию и решить вопрос с наследством. Городской голова Нахичевани-на-Дону Карапет Айрапетян выделил деньги своему старому другу на поездку в Индию. Получив немалые средства, тот отправился не в Калькутту, а в Эчмиадзин, чтобы католикос Маттеос утвердил его полномочия, выданные магистратом Нахичевани. Затем его путь лежал в Тифлис, Поти и Константинополь. Именно с этого города он начал осуществлять план по организации революционных ячеек, призванных не только бороться за создание независимого армянского государства, но и готовить крестьянскую революцию в России. Целый месяц он проводит в Турции, а затем вместо поездки в Индию путешествует по Европе: Неаполь, Генуя, Турин, Париж и Лондон. В английской столице он первым делом знакомится с государственными преступниками — Герценом и Огарёвым, а также с их окружением. Визитёр поведал новым друзьям о своих намерениях поднять армянское население в Западной Армении, находящихся под гнётом Османской империи, против турок. На первом этапе это движение должно было проходить под флагом присоединения к России. А в случае успеха, уже на втором этапе, следовало перейти к подготовке крестьянской революции в России. Да, он искал поддержки у власти. Находясь в Константинополе, он даже посетил русского посланника, заверив, что, защищая армян, ведёт тайную борьбу не только против Турции, вечно поддерживаемой Европой, но и против стремления Ватикана убедить армян принять католичество. Он передал дипломату письменные соображения. И тот ему поверил и даже отослал депешу на Певческий мост[50]. Я представляю, как хохотали Герцен, Огарёв и Бакунин, когда Налбандян им об этом поведал.
— Простите, Фёдор Васильевич, но ведь он не был в Западной Армении?
— По нашим сведениям, Налбандян встречался с предводителями зейтунцев[51] в Константинополе, пообещав им солидные деньги для формирования вооружённых отрядов. Ведь в тот 1860 год турки попытались вновь захватить Зейтун[52] и пришли с отрядом в пятнадцать тысяч человек, но потерпели поражение и отступили. Горские армяне праздновали победу.
— А деньги… откуда у него деньги?
— Перед отъездом ему вручили весьма значительную сумму. Кроме того, по условиям договора с магистратом Нахичевана, в случае получения индийского наследства ему причиталось десять процентов. Как позже выяснилось, это 100 тысяч золотых рублей без учёта дорожных расходов.
— С ума сойти! Что ж это получается? Он месяцами разъезжает, тратится, а в Калькутту не едет? Как же магистрат Нахичевани смотрел на это безобразие?
— Я вам больше скажу: Налбандян отправлял им послания с требованием выслать ему переводы из разных европейских городов, живя там по две-три недели, ожидая денег. И городской голова эти просьбы выполнял.
— Но каким образом он объяснил свою поездку в Англию? Ведь крюк-то какой! Из Константинополя через всю Европу — и в Лондон!
— Отправляя письма-отчёты на родину, он отговаривался тем, что ему было необходимо заверить нахичеванскую доверенность ещё и у английских властей, поскольку Индия находится под властью Британии и на её территории действуют законы Туманного Альбиона. Замечу, что в данном случае он был совершенно прав. А вот вторая причина, с помощью которой он пытался оправдаться, поистине смехотворна. Он уверял городской магистрат, что должен пожить некоторое время в Лондоне, чтобы улучшить свой английский, поскольку в противном случае ему будет сложно общаться с британцами в Калькутте. И ему верили, и высылали столько денег, сколько он просил. А посланец тут же давал их в долг или тратил в лондонских ресторанах, угощая новых друзей-бунтовщиков, которые вскоре окажутся его соседями по камерам Алексеевского равелина Петропавловской крепости.
— Насколько я понимаю, опасность Налбандяна заключалась в том, что он стремился придать освободительному движению зейтунцев ещё и политическую окраску? — расправив усы, осведомился начальник жандармского управления.
— Вы абсолютно правы. Налбандян намеревался возглавить борьбу своего народа против турецкого гнёта, являясь не только идейным вдохновителем, но и вождём. Собственно, он этого и не скрывал, размещая статьи в журнале «Северное сияние» и учредив подписку на историко-географическую карту земель, которые по праву должны были входить в Армению. Да, это, конечно, уже не была Великая Армения времён Тиграна Великого, простиравшаяся от Куры до Иордана и от Средиземного моря до Каспийского, но её законные исторические границы должен был видеть каждый потомок древнего народа наѝри[53]. Он даже получил разрешение на печатание в картографическом управлении Военного министерства. Всё бы хорошо, но между строк у него всё чаще и чаще проскакивали революционные нотки. Именно тогда он и попал в поле зрения Третьего отделения. Судя по его поступкам и находящимся в деле письмам, он, чувствуя своё превосходство над окружающими, часто был не выдержан и плодил себе врагов там, где встречал хоть малейшее недопонимание. Неудивительно, что на него сыпались доносы. В конечном итоге это его и погубило.
— Насколько я знаю, националистом он не был.
— Нет, — покачал головой статский советник. — Он лишь выступал за возрождение армянской культуры и современного литературного армянского языка взамен устаревшему древнеармянскому. Многие его земляки, лишённые исторической родины, изъяснялись на смеси армянского, татарского и русского, забыв исконный армянский язык. За это его и любили, прощая сложности характера. — Чиновник особых поручений откинулся на спинку стула и добавил: — Ну не нужно было ему мнить из себя Робеспьера.
— Но в Индию, как я понимаю, он всё-таки добрался?
— Да, 30 июня 1861 года, через десять месяцев после того, как туда отправился. Нет смысла перечислять трудности, с которыми он столкнулся в Калькутте. Скажу лишь, что ему пришлось пригласить опытного юриста и самому окунуться в череду судебных заседаний, поскольку председатель городского правления Калькутты Чарльз Хагг под разными предлогами отказывался передавать деньги Налбандяну. Выяснилось, что у покойного завещателя Масеха Бабаджаняна не было прямого наследника, и потому всё его завещанное имущество и деньги перешли под юрисдикцию городской управы, получавшей пять процентов от суммы, и мистер Хагг неплохо погрел на этом руки. Местные армянские купцы помогали посланнику Нахичевани, чем могли, и Налбандян выиграл все процессы. Согласно постановлению Верховного суда, магистрат Нахичевани-на-Дону получил право на половину доходов завещателя до 1861 года и половину доходов после за последующие годы. Магистрату Нахичевани-на-Дону также причиталась половина доли от продажи недвижимости, принадлежащей Масеху Бабаджаняну, проданной до 1861 года. Багаж удачливого посланника был набит индийскими рупиями. Остальные деньги были перечислены Бенгальским банком в Лондон на получателя Микаэла Налбандяна, а в последующие годы выплаты будут производиться на счёт магистратуры Нахичевани-на-Дону в Азово-Донской коммерческий банк Ростова-на-Дону. Дальше Налбандян стал чудить. Зачем-то купил живого носорога и, наняв сопровождающих лиц, распорядился доставить его в Московский зоопарк. Хотел заодно купить и отправить туда же и двух бенгальских тигров, да вдруг передумал. И лишь потому, что тигры могли не перенести тяжёлой дороги… Прибыв в Константинополь, он включился в работу революционной «Партии молодых» и вновь встретился с зейтунцами, готовившими восстание против турок. Лишь через месяц он добрался до Лондона и опять принялся сорить деньгами в обществе Бакунина, Герцена, Огарёва и прочих анархистов-заговорщиков… Но во время одной из попоек в доме Герцена агент Третьего отделения услышал, как Налбандян похвастался, что привёз из Индии очень редкий чёрный бриллиант в пятьдесят девять каратов…