— Простите, сколько?
— Да-да, вы не ослышались — пятьдесят девять, размером с крупную вишню. Его добыли в Голконде[54], «Чёрный Арагац». Камень наречён в честь горы Арагац в Армении. Судебные победы Налбандяна не были бы возможны без помощи первого владельца алмаза, самого богатого купца Калькутты Арутюна Абгаряна. Этот старик родом из села, расположенного у подножия той самой горы. Он был ещё ребёнком, когда его родители, спасаясь от притеснений магометан, покинули родину и отправились Индию. Налбандян рассказывал обо всё этом за столом Орсет-хауза[55] и говорил, что купец, которому пошёл девятый десяток, был настолько воодушевлён идеей всеобщей борьбы армянского народа против турок, что расчувствовался и передал ему этот бриллиант, но предупредил, что камень может быть выставлен на продажу, только если всеобщее вооружённое восстание действительно состоится. Никакие другие цели, какими бы благими они ни казались, не могут являться причиной продажи «Чёрного Арагаца». Алмаз Абгарян передал в дар армянскому народу, а Налбандян — лишь его хранитель. Услышав эту историю, многие оторопели, а Герцен тотчас осведомился, можно ли взглянуть на бриллиант, но получил отрицательный ответ, и, как уверял агент Третьего отделения, никто больше к этой теме не возвращался. Эти сведения дошли до столицы уже после того, как Налбандян пересёк нашу границу. К тому же он ввёз в Россию много разных тюков и ящиков. Ничего запрещённого в них не было. Десятого июля он прибыл в город, а через три дня был задержан. В его доме провели тщательнейший обыск, ничего ценного или запрещённого не нашли, не считая писем. Изъяли даже его трость с клинком внутри, пороховницу и пистолет. Алмаз обнаружить не удалось. В тот день его престарелый отец так разволновался, что лишился рассудка. Арестанта тотчас посадили в карету и отправили к железнодорожной станции. Через неделю дней он был водворён в камеру нумер восемь Алексеевского равелина Петропавловской крепости и позже предстал перед Сенатской следственной комиссией.
— Если бы дома у Налбандяна отыскали алмаз и доказали, что он привёз драгоценность из Индии без таможенного контроля, то его можно было бы привлечь к ответственности ещё и за контрабанду, — заметил Глассон.
— Это так, но таможенные офицеры, несмотря на все старания, бриллиант проморгали.
— Значит, сумел спрятать.
— Да, скорее всего. Правда, случилась ещё одна весьма странная вещь: в Саутгемптоне выяснилось, что один из его чемоданов исчез. То ли его погрузили на другой пароход, то ли просто украли — неизвестно. Что там было, никто, кроме самого Налбандяна, не знал. Его потом допросили на этот счёт, но ничего вразумительного он не ответил. Во всяком случае, в Россию пропавший багаж не вернулся. Но прошло 28 лет, и о камне все забыли. А совсем недавно выяснилось, что, находясь в Константинополе после возвращения из Калькутты, и ещё до поездки в Лондон, Налбандян поведал о бриллианте одному из тогда молодых вождей Зейтуна. Мы бы этого никогда не узнали, если бы нам не стало известно, что тот самый предводитель горских армян вошёл теперь в состав совета социал-демократической партии «Гнчак» («Колокол»), названной так, как вы понимаете, в честь одноимённой газеты Герцена. Эти революционеры выступают за освобождение всей Западной Армении путём вооружённого восстания и последующее установление социализма не только в шести вилайетах[56], расположенных в Османской империи, но и на других сопредельных территориях, где проживают этнические армяне, то есть в Эриванской и Елизаветпольской губерниях. Они чрезвычайно опасны для России. Развивая идеи «Партии молодых» Налбандяна, эти деятели пошли дальше и с разрешения ещё живого немца Энгельса перевели на армянский язык «Манифест коммунистический партии», который распространяют везде, и среди армян, и среди русских.
Статский советник замолчал, поднёс к папиросе спичку и, наслаждаясь дорогим табаком, выпустил в потолок струю дыма.
Полковник тут же заметил лукаво:
— Энгельс, стало быть, здравствует, а Маркс скончался… Как же, как же! Прекрасно помню: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В рассуждении их сближения я не против, но только пусть грешат не на российской территории.
Оценив шутку коллеги лёгкой улыбкой, Сераковский продолжил:
— Восстание армянские революционеры планируют уже в следующем году. Но у них нет денег, а воевать с кремневыми ружьями против турок — дело гиблое. Вот поэтому они и вспомнили о «Чёрном Арагаце». К тому же Персия перевооружает армию, и зейтунцы хотят купить у них двадцать тысяч старых, но хорошо себя зарекомендовавших винтовок Шасспо и столько же нарезных французских ружей системы Минье. Но это не единственное оружие, которым они собираются обзавестись, отдав за него чёрный бриллиант. Мне достоверно известно, что в Ростов со дня на день прибудет, или уже прибыл, эмиссар зейтунцев. Ему приказано найти алмаз во что бы то ни стало, и, поверьте, он ни перед чем не остановится. А наша с вами задача не только арестовать его, но и самим отыскать камень, принадлежащий армянам, а значит — Российской империи. Вот для этого я к вам и приехал.
— Сложное дело, — покачал головой начальник управления. — А известно ли этому приезжему революционеру, у кого точно находится бриллиант?
— Наш агент сообщил, что этого они не знают. Судя по всему, у них есть некие соображения на этот счёт, но точных сведений не имеется. Однако они лучше осведомлены, чем мы.
— Без начальника жандармского управления Ростовского округа подполковника Апостолова и ротмистра Артемьева тут не обойтись. Это лучшие профессионалисты.
— С ними я планирую пообщаться уже сегодня.
— А я вот, признаться, ума не приложу, с чего же начать?
— С чистого листа. Позвольте бумагу и карандаш?.. Благодарю. Давайте набросаем план действий. Пусть на первый взгляд он даже покажется глупым. Это ничего. Главное, начать рассуждать, и тогда мысли, обрастая деталями, сами выведут нас на правильную дорогу.
Глава 9Дом с мезонином
Позавтракав в ресторане гостиницы, Клим прошёл в вестибуль. Взглянув на часы, он купил «Донскую речь», «Ростовский листок объявлений» и «Донскую пчелу». До прихода Бабука ещё оставалось время, и не лишне было ознакомиться с местной прессой. Тем более что купленная вчера, но так и не прочитанная газета, выполнявшая роль обёрточной бумаги для пятидесяти тысяч, давно покоилась в мусорной корзине. Плюхнувшись в кресло, он заказал чашку турецкого кофе и задымил любимыми «Скобелевскими». О чём тут только не писали! «Донская пчела» захлёбывалась в восторженных отзывах о выступлении в театре Асмолова физиономиста и престидижитатора[57] Михаила Тарасова, вероятно, того самого, который вчера сидел за столиком с Фаиной: «Отделение первое состояло из различных фокусов, причём главный интерес представляло то, что г. Тарасов исполнял их положительно без всяких аппаратов и других разных приспособлений, обыкновенно употребляемых в таких случаях фокусниками. На сцене, кроме небольшого стола, столика и стула, ничего не было. Фокусы, проделанные г. Тарасовым, вполне свидетельствуют об изумительной ловкости его рук. Наибольшего внимания в этом отделении заслуживало проглатывание куриных яиц, причём факт глотания был констатирован находившимся в зале театра одним из местных врачей. Всё, показанное артистом, одинаково пленяло зрителей, причём кусание раскалённого железа и питие кипящего масла были нумерами, составляющими верх совершенства.
Второе отделение было посвящено спиритическим опытам. Тут г. Тарасов сначала объяснил различные проделки спиритов, и затем несколько человек из публики привязали его к стулу, причём г. Тарасов, будучи закрыт занавеской, моментально высвободился, звонил за занавеской колокольчиками, играл на флейте, выпил стакан воды, и когда занавеска была открыта, то он оказался привязанным к стулу так, как было вначале.
В последнем отделении г. Тарасов проявил весьма недюжинную способность моментально изменять выражение лица. Прекрасно исполнены были типы «Петрушки» в трёх видах, варшавской свахи, сидящей за чашечкой кофе, сентиментальной барышни, испуг иезуита-гастронома, нищей, трактирного пьяницы и городового. Имя г. Тарасова пользуется в России и в особенности на Кавказе громадною известностью. Обладая изумительной ловкостью и мимикой в изображении различных типов без всяких приспособлений и гримировки, г. Тарасов — не просто фокусник, а в своём роде художник, моментально улавливающий выдающиеся черты лица и тут же воспроизводящий тип со всеми его характерными особенностями». Из раздела «Происшествия» в глаза бросилось сообщение: «3 августа на Казанской, 101 найден труп отставного полковника Верещагина В. Т. Полиция считает, что совершенно убийство. Вся общественность города скорбит по кончине этого достойного человека. Покойный был не только героем последней Балканской войны, но и большим подвижником по созданию первого в нашем городе музея, который располагался прямо в его квартире, а точнее сказать — в подвальном помещении, куда он собирался сделать отдельный вход для свободного посещения. Его экспонаты — не просто случайное сборище старинных вещей, принадлежащих антикварию, а строго систематизированные археологические и исторические коллекции, а также вещи, найденные вообще на Юге России и преимущественно в пределах Ростовского округа, города Ростова и его окрестностей. Музей размещался в четырёх комнатах, разделённых по отделам, и по своему содержанию знакомил посетителя с жизнью и нравами племён, населявших наши земли». «Да, — подумал Ардашев, — возможно, убийство Верещагина связано с какой-нибудь исторической реликвией и его кредиторы здесь ни при чём. Полиция наверняка допросит всех должников и выяснит, где находился каждый из них в момент убийства займодавца. Самое «завидное» алиби у Куроедова — его кенотаф. — Он усмехнулся — Тут уж и правда обзавидуешься… Всё-таки, наверное, зря я написал отцу в письме, что останусь в Ростове, пока не найду убийцу Верещагина. Звучит слишком самоуверенно, будто я в любом случае его отыщу и это всего лишь вопрос времени. Ведь может так случиться, что пройдёт неделя-другая, денег у меня будет оставаться всё меньше, а расследование дела Верещагина так и не сдвинется с места. Кроме того, я обязан прибыть в университет к началу нового семестра, то есть к 20 августа