— А вы чертовски хорошо излагаете! — повеселев, сказал чиновник. — Вам бы в судебные следователи податься. Не думали об этом?
— Нет уж, я мир хочу посмотреть, а не за преступниками гоняться, хотя преклоняюсь перед теми, кто выводит злодеев на чистую воду правосудия.
— Что ж, спасибо на добром слове.
— Как скоро пройдёт опознание с участием носильщика?
— Думаю, через полчаса. Но я попрошу вас изложить письменно и подробно всё, что касается разговора об алмазе, свидетелем которого явилась София. Я обязан передать копии материалов в жандармское отделение города… Вот вам бумага, перо, копирка. Чернильница у нас будет одна, но вы подсаживайтесь поближе, напротив меня. Как-нибудь поместимся. А я пока протокол допроса свидетеля заполню. Хорошо?
Клим кивнул, и два металлических пера заскрипели по белым, пока ещё девственно чистым листам бумаги, заполняя их словами и поступками людей, принёсших в донской город смерть.
Когда Ардашев поставил последнюю точку в показаниях, раздался стук в дверь и появился уже знакомый помощник пристава первой части. Подозрительно глядя на спокойное лицо студента, коротышка что-то прошептал следователю.
— Клим Пантелеевич, — выговорил Валенкамп, — соблаговолите пройти в соседнюю камеру и занять место на лавке среди статистов. Носильщик уже здесь, и мы проведём опознание.
Подозреваемый безропотно проследовал за полицейским.
В комнате у стены на венских стульях сидели два человека. Они были приблизительно того же возраста и телосложения, что и Ардашев, но их одежда — простые штаны, рубахи-косоворотки навыпуск, подпоясанные тонкими ремешками и потёртые парусиновые штиблеты — сильно контрастировали с облачением Ардашева (тёмно-синим костюмом-тройкой, белоснежной сорочкой со стоячим воротником, чёрным галстуком и чёрными туфлями английского фасона). В руках у него он держал шляпу.
— Смею заметить, господа, — сказал Ардашев, — с такими статистами опознание будет проведено с нарушением закона.
— Это почему? — недовольно осклабился полицейский.
— Закон гласит, что статисты должны быть не только по возрасту, но и по облачению схожи с опознаваемым лицом. Я точно не знаю, как выглядел убийца Софии Миловзоровой, но с чужих слов могу предположить, что он имел похожую на мою одежду и вряд ли ходил, как офеня.
— Чего он тут разглагольствует? — возмутился полицейский. — Я приглашаю опознающего? Начинаем?
— Предупреждаю, — заявил Клим, — все нарушения будут отражены мною в протоколе опознания.
Судебный следователь пожал плечами и, глядя на Симбирцева, сказал:
— Осип Яковлевич, согласитесь, но господин Ардашев прав. Ничего не попишешь. Приведите ещё одного статиста, хотя бы приблизительно одетого, как опознаваемый и, естественно, того же возраста и телосложения.
— Да где ж я такого отыщу? — переминаясь с ноги на ногу, промямлил помощник пристава.
— Помилуйте, голубчик, — пожал плечами Валенкамп, — это ваша обязанность — обеспечить проведение следственного действия. Так что потрудитесь поискать.
Понурив голову, Симбирцев шагнул к двери.
— Выход есть, — воскликнул Клим, и полицейский дёрнулся, точно получил удар по спине шамберьером[78].
— И какой же? — осведомился судебный следователь.
— А пусть господин Симбирцев отдаст свою одежду вот этому статисту в синей рубахе. Они одной комплекции. И тогда всё будет по-честному: мой и его костюм почти одного покроя и цвета, у меня шляпа, у господина полицейского без чина — котелок. В таком случае мы можем провести опознание прямо сейчас, — с ядовитой ухмылкой выговорил студент.
— Ну уж нет! — мотнул головой помощник пристава. — А вдруг у него вши, чесотка или лишай? А я ему дам свою сорочку? Я не согласен.
— Нет так нет, — дёрнул бровями следователь. — Тогда ищите ему замену.
Симбирцев задумался на минуту, а потом махнул рукой и сказал:
— Так и быть. Чего не сделаешь ради службы. — Он посмотрел на парня и добавил: — Давай переодеваться будем.
— Как прикажете, — пожал плечами тот и демонстративно почесал грудь, ногу и руку.
— Я тебе покривляюсь, шут гороховый! — пригрозил полицейский под сдавленный смех второго статиста.
Надо признать, что облачённый в простую одежду Симбирцев напоминал базарного воришку, промышлявшего кражами овощей и фруктов с торговых рядов. Ардашев рассматривал его с издевательской улыбкой. Вдоволь насладившись неказистым видом полицейского, он у него спросил:
— А кто же будет приглашать опознающего? Вам же нельзя. Он ведь видел вас в другой одежде. Ещё заикаться начнёт или вообще потеряет дар речи. А может, вы тоже сядете с нами на скамейку? Нет, тогда сорвётся следственное действие. Стало быть, вам надобно незаметно покинуть комнату.
Полицейский побагровел, надул щёки, как жаба на свадебном параде, и, обращаясь к следователю, воскликнул:
— Ваше высокоблагородие, я не намерен терпеть над собой издевательства этого студента!
— Всё, господа, всё, — примирительно поднял руки Валенкамп. — Я сам позову носильщика. Но вам, Осип Яковлевич, лучше пройти в мою камеру. Скажите только мне, где опознающий?
— В комнате для временно задержанных, — уходя, бросил полицейский.
— Это как же? Что ж это вы свидетеля да за решётку? Право же нельзя так с людьми, батенька, нельзя.
Но Симбирцев уже не услышал этих слов. Он вышел, хлопнув в сердцах дверью.
Следователь покачал головой и обратился к двум статистам:
— Предупреждаю вас, что во время опознавания запрещается разговаривать, подмигивать опознающему или гримасничать. Сидите смирно и тихо. — Потом он глянул на Клима и велел: — А вас попрошу занять место с правого краю. — Ардашев подчинился.
Валенкамп вышел, но через минуту явился вместе с мужиком крестьянского вида, с бородой-лопатой, усами и просто одетым.
— Прошу тебя, голубчик, внимательно оглядеть этих людей, сидящих на стульях. Нет ли здесь того, кто толкнул дамочку под поезд. Не торопись, посмотри внимательно и скажи.
— Не так чтобы есть, но и не так чтобы нет. Вон те двое в пинжаках очень на него похожѝ. Но тот потолще был и потемнее. У энтого молодого усы ниткой, а у того супостата густые, острые, помадой начернённые. Но борода у него бритая была, как и у энтих двух франтов. Не, его здеся немае, — сказал он, перекрестился и добавил: — Как на духу!
— Ну что ж, всё ясно, — заключил следователь. — Все свободны. Господина Ардашева прошу пройти со мной. Осталось выполнить небольшие формальности.
Уже находясь в следственной камере, Валенкамп вернул студенту револьвер и заметил:
— Слава Богу, недоразумение разрешилось.
— Да уж, всё встало на свои места.
Чиновник протянул Ардашеву сотенную:
— Возьмите, это же ваши деньги. Покойнице они не понадобятся. Я ещё не внёс их в опись.
— Удобно ли?
— Удобно. Закажите в храме заупокойную литию рабе Божьей Софье. Ей перед Господом ответ скоро держать придётся за все свои поступки. Вот и поможете ей.
— Лития столько не стоит.
— Берите и не спорьте со мной. Я вдвое старше вас.
— Благодарю, ваше высокоблагородие.
— До свидания, Клим Пантелеевич, и, пожалуйста, будьте осторожны. А ещё лучше — помолитесь в храме. Попросите Господа уберечь вас от несчастий. Ненормально, что беда ходит за вами по пятам. Так не должно быть. Надеюсь, вам не придётся вновь находиться в моей следственной камере.
— Я тоже бы этого не хотел. Честь имею кланяться.
Ардашев покинул следователя, миновал коридор и вышел наконец на свежий воздух. Улица теперь ему казалась тихой и милой, птицы в кронах деревьев пели, а не шумели, и солнце уже не было таким палящим, а просто грело. Он полез за кожаным портсигаром и попытался достать папиросу, но не смог. Пальцы дрожали, как у столетнего старика, а ноги подкашивались. Он доплёлся до скамейки и, опираясь на деревянную спинку, медленно сел. Только сейчас он понял, что его счастливая и в общем-то беззаботная студенческая жизнь могла свернуть на ту дорогу, с которой не возвращаются. Да что там судьба? Опять ушла в небытие женщина, которая была рядом с ним. «Сколько же будет это продолжаться? — подумал Клим. — Почему Бог забирает к себе тех, кто мне нравится? Вивьен погибла в Лондоне, а теперь вот София. Но неужели надо обязательно убивать этих несчастных прелестниц? Или всё это ради другой избранницы, которую я когда-то встречу? Если так, то я даже представить себе не могу, какой неописуемой красоты она должна быть, чтобы превзойти остальных. А может, дело совсем не во внешней привлекательности, а в душевной гармонии? Но ведь у очаровательных барышень не бывает внутреннего спокойствия, они по своей природе взбалмошны, капризны и своенравны. Что ж, и тем приятнее их усмирять, как породистых лошадок при объездке. А тихими и послушными могут быть только монашки. Но пусть они и остаются там — за стенами монастырей — и безропотно увядают в молитвах, трудах и покаяниях».
Глава 14Пропажа улики
Переведя дух, Клим выкурил папиросу, купил «Донскую пчелу» в газетном киоске и сел за столик уличного кафе. Чашечка горячего турецкого кофе вернула силы. Просматривая последние новости, он остановился на уже знакомой рубрике «Происшествия». Прочитав сообщение, он задумался и выговорил мысленно: «Опасный город этот Ростов-на-Дону. Что ни день, то смертоубийство. Ну вот кому надо было убивать отставного титулярного советника некоего Левона Саркисовича Погосова? Чего взять со старика? Уверен, что, кроме рваных носков да больной печени, у него ничего не было. А вот взяли и пробили череп тупым предметом. Он что был опасен? Ну выверните карманы, заставьте отдать часы и деньги, но отпустите! Зачем душегубить беззащитное создание? А ведь прослужил бедолага всю жизнь в городской управе Нахичевани. Вероятно, незаметно и честно. За что же Господь выбрал для него такой конец? Обидно, что хорошее о человеке пишут только после смерти. Мол, «покойный начинал службу ещё в те времена, когда городским головой Нахичевани-на-Дону был Карапет Айрапетян, добившийся получения городом наследства, завещанного богатыми индийскими купцами армянского происхождения». Надо же! Странное дело, опять я сталкиваюсь с тем самым наследством из Калькутты… Не связана ли смерть этого старика с поисками чёрного бриллианта?.. А почему нет?.. Тут есть над чем поразмыслить».