— Его застрелили?
— Нет. Чем-то тяжёлый по голове ударили, в висок попали, череп пробили. Патом крест серебряный забрали. Зачем? Он недорогой был совсем. Убийца тиха ушёл. Никто не заметил его.
Ардашев задумался, а потом спросил:
— А когда это случилось?
— Я точный время не знаю. Говорят, что днём. Служба в храме тогда не идёт. Полиция там много сейчас. Люди волнуются. Жалко его. Он добрый был, как Виктор Тимофеевич. — Бабук посмотрел в пол, а потом поднял глаза и спросил: — Почему сначала всех добрых людей Бог забирает, не знаешь?
— Трудный вопрос. Не многие найдут на него ответ.
— Второй раз убивают настоятеля этот монастырь. Первый раз очень давно было. Беглые искали клад. Думали священник знает где. Тогда им был Арутюн Аламдарян[85]. Он стихи писал, известный был очень. Похоронили на кладбище Сурб-Хач.
— Надо же, какое совпадение! А ты видел отца Адама?
— Канешна. Я ездил с отцом к нему. Отец хорошо знал настоятеля. Он много помогал монастырь. Деньги давал, дрова покупал на зиму.
— Послушай, Бабук, ты завтра можешь мне помочь?
— Могу, канешна. Я выходной попросил, чтобы с тобой быть. А то неудобно. Хочу тебя завтра к себе домой пригласить. Я тебя с один важный человек познакомлю. Самый известный наш писатель армянский — Рафаэл Патканян. Ему шестьдесят лет. Совсем старик, но очень умный. Он ремесленный училища открыл в Нахичевани и сам содержит его. Дети учатся и кушают там бесплатно.
— Прямо как Лев Толстой.
— Кто такой?
— Лев Толстой — самый известный русский писатель.
— А Пушкин тогда неизвестный? Э! Клим-джан, зачем путаешь меня?
— И Пушкин известный, и Толстой, но Пушкин больше поэт, чем писатель… Хорошо, мы поедем обязательно. Но давай дождёмся одного телефонного звонка. Это очень важно. Возможно, мне протелефонируют завтра или послезавтра. Тогда я сразу же поеду в Нахичевань. Там мы с тобой встретимся и зайдём в одно место. Только надобно подготовиться. Мне нужен саквояж и десять тысяч рублей на час-два. Сможешь достать?
— Надо отца спросить. Твои деньги лежат в сейф. Я не могу без него их взять. Надо разговаривать с ним сегодня, если ты хочешь деньги завтра.
— Тогда поезжай к нему прямо сейчас и поговори. И жди меня дома с деньгами и саквояжем. У тебя есть телефон?
— Канешна: 555. Отец много заплатил, чтобы три пятёрка нумер был.
— Адрес у тебя какой?
— Первая Фёдоровская, дом Тиграна Гайрабетова, нумер 16.
— Тоже надо было три пятёрки на доме написать, — лукаво улыбнувшись, съязвил Клим.
— Э, зачем так говоришь? Гайрабетовых и без пятёрки в Нахичевани все знают. Даже голуби, когда мимо летят, говорят отцу: Барев дзез, ахпер джан![86] Вонц ес[87], Тигран Вартанович? А он им скромно отвечает: «Спасибо, дорогие птицы, всё хорошо, камац камац»[88]. Не веришь? — игриво насупившись, спросил Бабук.
— Почему же не верю? — невозмутимо покривил губы Клим. — Верю. Это же нахичеванские голуби летели.
— Канешна! — рассмеялся Бабук. — А ещё армяне — самый скромный народ. Знаешь?
— Точно! Поэтому у твоего отца телефонный нумер 555, да?
— Э! Что ты! — Бабук вскинул руки. — Такой нумер отец сделал, чтобы дядя Карапет завидовал.
Толстяк вдруг стал серьёзным, будто на его месте появился совсем другой человек, и спросил:
— Хочешь Верещагина убийца найти? Да? А если нас самих убьют? Что тогда? Почему нельзя полиция пойти?
— Я могу ошибиться. И нас поднимут на смех. Мы опозоримся.
— И что? Зато умирать не будем. Я жить очень люблю, талма люблю, барышня красивый тоже…
— Да слышал я это уже, — перебив, махнул рукой Клим. — Найди мне деньги и саквояж. Я один справлюсь.
Толстяк плюхнулся в кресло. Покручивая в руках шляпу и глядя в пол, он проронил:
— Отец спросит, зачем, Бабук, столько много деньги тебе? А что ему скажу?
Клим сел напротив и, глядя в глаза другу, спросил:
— А саквояж достанешь? Я не хочу на него тратиться. У меня капитал на нуле.
Приказчик отвёл взгляд в сторону и вымолвил:
— Будет тебе саквояж, Клим-джан, не переживай.
— А сколько-нибудь ассигнаций дашь взаймы? Я нарежу газеты, сверху положу купюры, обвяжу бечёвкой, как в банке. Они подумают, что это пачки денег. Поможешь?
Бабук резко встал и сказал:
— Саквояж найду и настоящий деньги тоже найду. И рядом с тобой буду. Телефон мой знаешь. Объяснишь тогда всё… А я быстро на извозчик пошёл. Время мала, цтэсутюн![89]
Ардашев смотрел уходящему вслед человеку, с которым познакомился всего несколько дней назад, но, несмотря на это, тот уже был готов рисковать ради него не только деньгами, но и жизнью. Климу стало чертовски стыдно за то, что он ещё недавно с холодным цинизмом делил людей на категории. И хоть называл Бабука другом, но всё равно считал приятелем и даже не попутчиком.
Глава 18Опасная игра
Наступил новый день, но звонка от антиквария из Нахичевани не было. Клим прихватил газету, переданную ему Адлером, и, предупредив портье, что вернётся через пару часов, решил посетить мастера, сделавшего Верещагину копию коллекции.
Извозчику понадобилось почти полчаса, чтобы по занятой конкой, запруженной экипажами и ломовыми подводами Большой Садовой преодолеть пять кварталов и остановиться у дома Брановского на Московской улице.
Где находилась квартира братьев Синицыных, гадать не пришлось. Птичий оркестр из десятков разноголосых трелей исполнял одному ему известную симфонию из распахнутого окна на втором этаже. Студент туда и поднялся.
Входная дверь оказалась открытой, и какой-то человек возился с клеткой на лестничной площадке.
— Простите, сударь, я хотел бы видеть Тимофея Синицына.
— Это я и есть, — ответил он и, глянув недоверчивым взглядом, спросил: — Что вам угодно?
— Мне известно, что для частного музея Виктора Тимофеевича Верещагина, по его заказу, вы изготовили копии древнегреческих золотых монет из так называемого ассирийского золота. Верещагин был убит в своём доме, а муляжи похищены. В случае поимки убийцы и обнаружения у него дубликатов вашей работы вы сможете их опознать?
— Скажу вам, господин полицейский, как на духу: я всё по закону сделал. Я даже вытребовал у него письменный заказ и счёт на оплату ему выписал, где он расписался в получении. Все бумаги у меня имеются. Я опасался, что моя работа может быть использована мошенниками, и решил застраховаться от беды.
— И очень правильно поступили. Смею предположить, что полиция нашла заказ и чек и уже приобщила их к материалам дела. Им уже известно, что похищены копии монет, и, чтобы этот факт подтвердить, они вас допросят.
Он посмотрел пристально на студента и спросил:
— Так вы, значится, не полицейский?
— Нет, моя фамилия Ардашев. Мой отец и Верещагин — сослуживцы. Оба воевали против турок. И я пытаюсь отыскать убийцу Виктора Тимофеевича частным образом и тем самым помочь полиции.
— Ага, вот оно что, — уже добрее проронил Синицын. — Хорошо, что растолковали. А то я уже испужался. Думал, что вы из тех будете, из душегубцев. Брата хотел уже кликнуть, дабы вас задержать и городового позвать. А раз так — другое дело. Ежели что надо — приходите… Вы птичками, случаем, не интересуетесь? А то бы продал вам совсем задёшево молодую канареечку. Зелёную бы отдал по цене жёлтой. Зелёные поют тоньше и заливистей.
— Благодарю. Я приезжий. Из Ставрополя. До свидания.
— Бывайте.
Улицы по какой-то необъяснимой причине уже не были так сильно запружены, как всего полчаса назад, и вскоре коляска остановилась у дверей отеля. Портье сказал, что Ардашева никто не искал. Клим уже собирался пойти в номер, как увидел спешившего к нему Тарасова. Фокусник улыбался и, когда студент протянул ему руку, тряс её так долго, что со стороны могло показаться, будто он встретил закадычного друга гимназической поры.
— Как ваши дела? Нашли убийцу сослуживца вашего отца?
— Нет пока, но уже кое-что встало на свои места. А вы слыхали об убийстве архимандрита?
— Да, — вздохнул фокусник, — по этому случаю собираются на три дня отменить все увеселительные представления не только в Нахичевани, но и в Ростове, в том числе и мои концерты. Не знаю, стоит ли мне ещё здесь оставаться? А с другой стороны, и выезжать раньше времени тоже нет смысла. Не знаешь, что лучше: то ли здесь торчать три дня, то ли в Таганроге? Говорят, об этом должны написать в сегодняшних газетах…
— А вон и почтальон, — перебил фокусника Ардашев.
Тарасов быстрым шагом направился к портье и, бросив медь, раскрыл «Донскую пчелу». Его примеру последовал и Ардашев. Прямо на первой странице самой популярной в Ростове газеты выделялся заголовок: «Трагедия на море». Текст гласил: «В результате ужаснейшего норд-оста, свирепствовавшего прошедшей ночью, при входе в Керченский пролив произошло кораблекрушение: пассажирский однопалубный пароход РОПИТа «Византия», следовавший из Константинополя в Таганрог, столкнулся с английским судном «Нептун», возвращавшимся в Саутгемптон с зерном. Удар был настолько силен, что «Византия» загорелась и вскоре развалилась на две части. Оба судна пошли ко дну. Спастись удалось только пяти английским матросам. После шторма волны выбросили на берег тела некоторых несчастных. На борту «Византии» находился 21 человек команды, а также пассажиры: 1-го класса — 14, 2-го класса — 23 и палубных — 365. На прилагаемой к газете дополнительной странице приводится поименованный список погибших».
— Ай кез бан! А про траур — ни слова. А надо бы целую неделю в храмах заупокойную литию читать.
— Даже в голове не укладывается, — вымолвил Клим и растерянно провёл рукой по волосам. — Столько смертей… Будто на муравейник сапогом наступили, но только муравейник человеческий.